выбрасывает свои штаны в мусорный бак? И это лучшее, что придумал для нас Мэй, чтобы мы не ишачили на городскую полицию?

Внимательно изучая содержимое бака, она извлекла остатки семейного фруктового пирога от «Маркса и Спенсера», несколько рыбьих голов, сломанную вставную челюсть нежно-розового цвета и лифчик с чашечками, набитыми бисквитным тестом.

– Да уж, давно у меня не было такого дерьмового задания…

Мангешкар и Бимсли ползали на коленях во внутреннем саду дома в Белсайз-Парк, копаясь во внутренностях примерно полудюжины мусорных контейнеров. В обычной ситуации было бы необходимо доставить мусор в мешках в специальное место, ведь часть отходов могла оказать ся опасной для здоровья, но непроницаемые перчатки «микромеш»,[18] разработанные Бэнбери, прошли проверку на прочность, хотя в них и мерзли руки. Было уже около часу ночи, но Мангешкар и Бимсли работали в счет следующей смены, чтобы избегнуть лап городской полиции.

– Передай-ка фонарик, мой что-то гаснет. – Бимсли взял в руки пустую банку и принюхался. – Ух ты, фуа гра, причем из гусиной, а не из утиной печенки. А прежде мне попалась большая бутыль «Вдовы Клико». Клиент живет на широкую ногу.

Мира задумчиво прищурилась:

– А ведь Артур Брайант велел тебе допросить оставшихся очевидцев на Балаклава-стрит потому, что брат погибшей – его приятель. Выходит, его друзья могут рассчитывать на особое отношение.

– Да брось ты, Мира. Не пойму, чего ты на него взъелась? Больше послать было некого, к тому же я не против, если дежурство только к этому и сводится. Я расспросил всех трех оставшихся соседей, и один из них сообщил мне, что у Рут Сингх в тот вечер был гость. Значит, хорошо, что я довел опрос до конца. Как говорится, такая информация может привести и к аресту.

– Ну да, конечно, как же!..

– Молодец, Мира, – тройное утверждение, за которым кроется активное отрицание. Ты здорово преуспела в родном языке.

– Можно подумать, ты мой учитель грамматики! Тоже мне, умник выискался! – Присев на корточки, Мира подняла на лоб белую маску из полистирола, а затем с кислым видом вывалила остатки зловонного содержимого бака на траву. – Мне уже начинает казаться, что я зря перевелась в этот отдел.

– А Брайант считает, что такие задания помогают вырабатывать характер, – подбодрил ее Бимсли. – Уж если он за что взялся, то начатого не бросит. Даже если дело «глухарь» и его закрывают, он все равно не отступится и обязательно найдет что-нибудь новенькое. Поговаривают, они с Мэем так и не согласились на официальное повышение, потому что по-прежнему хотят заниматься такой вот черной работой.

– Сказать по совести, я привыкла к нормальной субординации, командному духу, брифингам – словом, к методичной работе, без всяких там гнусных неожиданностей. Вместо этого приходится ползать на коленях и рыться в мусоре. Я даже толком не знаю, что мы тут ищем.

– Надо внимательнее слушать мистера Мэя. У одного из его ученых коллег из Музея Лондона ни с того ни с сего завелись деньжата. Наверно, у мистера Мэя есть причины полагать, что дело нечисто. Ученые обычно на мели, так откуда у этого парня деньги на фуа гра?

– Ну, значит, парень немного подрабатывает на стороне и получает черным налом. В налоговую декларацию такие доходы не вносят. А Мэй небось решил, что мы тут откопаем платежные ведомости?

Переминаясь с ноги на ногу, Бимсли взглянул на Миру:

– А ты ведь из Гринвича, да?

– Да, я работала в Гринвиче, Нью-Кроссе, Дептфорде, Пекеме – в общем, по всему Южному Лондону. Незабываемые места, если любишь спорить с полицейскими из отдела борьбы с наркотиками и иметь дело с многочисленными группировками, которые в самой жуткой разборке не забывают о своем «кодексе». Но ничего более интересного, чем пулевые и ножевые ранения, там не попадается.

– И что заставило тебя перейти в Отдел аномальных преступлений?

– Я хотела расследовать преступления с мотивами, а не клубную поножовщину типа «он на меня косо посмотрел». Я слышала, как местные трепались об этом отделе, кляли его почем зря. Вот я и решила попытать счастья.

– У Брайанта и Мэя много знакомых. У них куча врагов и горстка друзей. Джон – отличный мужик, а вот с Артуром надо быть начеку.

– То есть?

Бимсли на мгновение задумался.

– Двадцать лет они искали какого-то психа, именовавшего себя «вампиром с Лестер-Сквер». Брайант слишком увлекся этим расследованием. Говорят, он надоумил Джона использовать собственную дочь как приманку. Что-то не сработало, и она погибла.

– Господи Иисусе… И как же они друг друга не возненавидели?

– Понятия не имею. Кажется, никто не знает, как все было на самом деле. Может, только Лонгбрайт, но она держит язык за зубами. – Колин хлопнул в ладоши. – Слушай, вот-вот пойдет дождь – давай-ка закругляться.

Они молча принялись за работу. Темнота сгущалась, и их волосы и одежда стали влажными от призрачного тумана, стелющегося по траве шелковыми нитями.

– Но результатов твоего опроса недостаточно, чтобы расследование дела Рут Сингх продолжалось после оглашения вердикта, – сказала Мира. – Ни серьезных улик, ни подозреваемых, а свидетельства друзей, родственников и соседей вообще под вопросом.

– Да. Думаю, Брайант расстроился.

– Почему?

Светя фонариком, Бимсли заглянул на самое дно последнего мешка.

– А он хочет подобрать ключ ко всем загадкам жизни. Почему люди умирают, отчего становятся дурными, где источник зла. Но проку от этого мало, ведь истинных причин не узнать. Мы не можем добраться до самой сути. А вот Мэй не ищет потайных смыслов – он работает с тем, что видно глазу.

– И какой из методов ты предпочитаешь? – спросила Мира.

Колин пожал плечами:

– Мы ведь представители закона, верно? Значит, надо принимать жизнь как она есть, а иначе свихнешься.

– Ницше сказал: «Фактов не существует, есть только их трактовки». Если ты считаешь, что правосудие можно отмерять простой бинарной системой, то, значит, снимаешь с себя всякую моральную ответственность.

Проницательные карие глаза Миры смотрели спокойно и беспощадно.

– Слушай, я знаю, что хорошо, а что плохо, но я не собираюсь лезть на рожон и яриться из-за недостижимости идеала.

– Но человек по природе своей стремится постичь окружающий мир, пусть даже это влечет за собой новые вопросы. Как сказал Ницше, «каждое слово – предрассудок».

– Да что ты? – Терпение Бимсли было на исходе. – А у Ницше ничего не написано о том, сумеем ли мы с тобой сдержаться и не поубивать друг друга?

– Он писал, что дружба между мужчиной и женщиной возможна в том случае, если они считают друг друга непривлекательными. Значит, мы станем отличными товарищами.

– Зато вы с Брайантом будете гореть на костре взаимной любви. Впрочем, извини – упоминание об огне неуместно, ведь он умудрился спалить собственный отдел.

– Как это случилось?

– Долгая история. Скажи спасибо, что отдел вообще не прикрыли.

Когда Мира подняла глаза от мусорной кучи, ее лицо расплылось в неожиданной улыбке.

– Ты считаешь, ответов не найти? А это, по-твоему, что?

И она торжествующе потрясла перед Бимсли промокшим листком бумаги.