Говард Фаст
Как я был красным
Вступление
Испытываю некоторое затруднение, ибо вынужден обращаться к аудитории, части которой имя автора публикации известно прекрасно и, следовательно, в пространных комментариях оно не нуждается, а части не говорит ровным счетом ничего, и, стало быть, ей ориентиры требуются. Чтобы не раздражать первых и не утомлять вторых, ограничусь главным.
В конце 40-х - начале 50-х годов Говард Фаст был назначен в СССР на должность главного американского писателя современности. 'Дорога свободы' и 'Последняя граница' на русском издавались и переиздавались, так что суммарный тираж быстро достиг цифры с шестью нулями. Уровень письма здесь был совершенно ни при чем, просто автор - человек прогрессивных воззрений, настоящий борец за мир, более того, - коммунист и большой друг Советского Союза, что и было должным образом отмечено - Международная премия мира.
После ХХ съезда КПСС Говард Фаст вышел из компартии США и, соответственно, - из американской литературы в ее советском зеркале. Что отнюдь не помешало ему дома продолжить активную писательскую работу. Сейчас Фаст автор примерно полусотни романов; некоторые из них входят в национальные школьные программы, а один - 'Спартак' - и вовсе обрел международную славу, особенно после того, как Стенли Кубрик снял по нему одноименный фильм с Кирком Дугласом в заглавной роли (не поручусь, но кажется, этот роман дошел у нас в свое время до стадии сверки или даже чистых листов, но тут случилось 'грехопадение', и проект, естественно, закрылся).
Вот, собственно, и все, что достаточно знать о предыстории. Теперь, столь же лаконично, о самой публикации. Вернее, не о публикации, ибо и название, и мемуарный текст, пусть даже в журнальном варианте, говорят сами за себя, а об авторе - каким он показался мне во время относительно недавней встречи у него дома в Коннектикуте.
Бодрый, энергичный, стремительный, даже несмотря на свои 87 лет, человек. Не выпускает изо рта толстую гаванскую сигару. По-прежнему пишет - еженедельные колонки в местную газету (так полвека назад писал он в 'Дейли Уоркер' - газету американских коммунистов), а помимо того - сценарий для фильма на историческую тему.
Человек незлопамятный - обиды на страну, когда-то сделавшую его иконой, потом с пьедестала с грохотом сбросившую, потом благополучно забывшую и в конце концов переставшую существовать, не держит.
Человек, явно преуспевающий, что и неудивительно: книги где только не переводятся, и, к слову сказать, издатели - французские, испанские, немецкие и т. д. - руководствуются, надо полагать, иными соображениями, нежели наши идеологи 50-х годов.
И самое интересное, психологически во всяком случае, - человек, ничего не забывший и ни от чего не отрекшийся. Это подкупает - особенно в сравнении с соотечественниками, массово записывающимися задним числом в тайные, а то и явные диссиденты. Непонятно даже, как в КПСС в свое время приняли, а если уж случился такой промах, отчего не исключили с треском. Не забывший, но научившийся ли? Это вопрос. Судя по некоторым репликам в разговоре, - да. И судя по некоторым фрагментам мемуаров - тоже да. Например, автор теперь считает, что социализм по модели, скажем, советской, не построишь. Раньше, кажется, думал иначе. А судя по другим репликам и, главным образом, по другим фрагментам, - нет, не очень. Например, Говард Фаст до сих пор свято верит в то, что 'мы (т. е. коммунисты. - Н. А.) были лучшими людьми в Америке'.
Впрочем, трудно судить - хотя бы потому, что Америке этот самый социализм-коммунизм никогда не грозил, и в обозримом будущем такой угрозы не предвидится.
К тому же я вполне могу и ошибаться. И уж тем более не собираюсь кому-либо навязывать свое мнение - читатель сам во всем разберется.
Николай Анастасьев
Как я был красным
Фрагменты из книги.
Историю выпавшей на мою долю странной судьбы не рассказать без учета того факта, что на протяжении долгих лет я был, по злорадному выражению этой старой зверюги сенатора Джозефа Маккарти, 'коммунистом с членским билетом в кармане'. Произносил он эти слова с таким видом, будто сам старина Ник - бес и дьявол - перед ним возникал, и явно испытывал при этом такое извращенное наслаждение, что можно было отчетливо ощутить запах серы.
В ходе моей единственной в жизни встречи с этим дремучим монстром я тщетно пытался довести до его сознания некоторые самоочевидные истины американской истории. В ответ он лишь все больше озлоблялся и в конце концов прорычал, что лучше бы мне возвратиться домой и засесть за книгу. Книг получилось больше одной, но об этом позже. Пока же мне хочется описать обстоятельства, приведшие меня в коммунистическое движение, в рядах которого я оставался в течение 12 лет и которое оказало глубокое воздействие на всю мою жизнь.
Полыхнул Пёрл-Харбор, мир был охвачен войной, и Соединенные Штаты встали в ряды тех, кто противостоял Адольфу Гитлеру и странам фашистского лагеря. Шел 1942 год, и, отчаянно торопясь перевести мирную жизнь на военные рельсы, Америка многое шила на живую нитку. Был сформирован, в частности, центр по агитации и пропаганде. Этот поспешно сляпанный центр назвали Департаментом военной информации (сокращенно ДВИ) и решили, что единственное место, где можно найти для него людей, - это Нью-Йорк. Правительство экспроприировало здание 'Дженерал моторс' на пересечении Бродвея и 57-й улицы. Первые несколько месяцев после Пёрл-Харбора прошли в лихорадочной перестройке здания под новые нужды, подборе кадров и овладении искусством - если таковое существует - военной пропаганды.
Тем временем Говард Фаст переживал счастливый миг осуществления грез бедного паренька из провинции. Выросший в глухой безнадежной нищете, я погрузился в воды Американской Мечты. О нищете, о трудных, отчаянных годах того, что другие люди называют детством, расскажу потом; а сейчас, в 1942 году, я всячески наслаждался жизнью. Мой третий роман, 'Последняя граница' [1], опубликованный годом раньше, критика признала 'шедевром', а новый, только что увидевший свет - 'Непобежденные' (в нем описываются самые тяжелые моменты боевых действий Континентальной армии Джорджа Вашингтона) 'Тайм', обнаружив в нем параллели с безрадостным настоящим, назвал 'лучшей книгой о Второй мировой войне'. Скоро мне должно было исполниться 28, и за пять лет до того я женился на голубоглазой, с льняными волосами, красавице Бетт, художнице по профессии и по своей человеческой сути; она и сейчас, 53 года спустя, остается моей женой и спутницей жизни. Первые, самые трудные годы брака мы пережили благополучно и только что внесли 500 долларов за акр земли рядом с Территауном, у места, называвшегося Старая Сонная Лощина.
Заплатив 1000 долларов наличными и взяв в банке кредит еще на восемь, мы выстроили симпатичную, на две комнаты, хижину. Бетт забеременела. Мы обзавелись чудесным щенком - дворняжкой по имени Джинджер. Я кончал писать книгу, которая вышла впоследствии под названием 'Гражданин Том Пейн'.
