нашла трупы людей с вырезанными кусками плоти. Только семеро из двадцати пяти спутников Грили сумели выжить и были вывезены оттуда спасательным судном. Один из них, с пораженными гангреной конечностями, вскоре умер.

Несмотря на негостеприимность этой территории и климата, людям все же удавалось выжить столетиями на восточном побережье острова Элсмир и на соседних островах. Теперь там никого нет, однако считается, что 700 лет назад в этих местах поселились викинги; позднее, как предполагают ученые, эскимосы с Аляски передвинулись на восток и остались на острове, прежде чем переместиться в Гренландию. Вплоть до 1950 года около 300 эскимосов существовали тут охотой на белых медведей, тюленей, моржей и китов; они были рассеяны по небольшим поселениям к северу от Туле. Жизнь эта изобиловала трудностями: пища была скудной, слабых щенков скармливали собачьей стае, убивали старых собак. Состарившиеся и заболевшие люди попросту выставлялись на мороз, на смерть — пища была слишком драгоценна для того, чтобы расходовать ее на малопродуктивных членов общины.

Затем в Гренландию проникла цивилизация, особенно в Туле и примыкающие районы [39]. Впервые там появились такие явления, как пьянство и венерические заболевания, — они пришли вместе с холодильниками, мотонартами и подвесными моторами. Молодежь уже предпочитала скорее получить техническое образование в Дании, чем следовать традиционному образу жизни.

От Танкуэри до озера Хейзен мы не встретили ни единого творения рук человеческих: ни тропинки, ни убежища, ничего. Однако мы испытывали чувство умиротворения, когда оказались в местах, где человек не оставил своих отметин на окружающей природе. Солнце скрылось за контурами ледника. Пора было спускаться с горы. В хижине Чарли показал мне свои ноги. Опухоль спала, и кожа вокруг волдырей была чистой. Мне показалось, что, даже если мы останемся на месте еще несколько дней, дожидаясь, пока новая кожа не затянет пораженные места, раны вскроются все равно, стоит Чарли пройти пешком хотя бы милю. Поэтому нам нужно выступать немедленно.

С каждым днем температура падала все ниже, увеличивалась продолжительность ночи.

«Если ты будешь к утру о'кей, мы отправимся как можно раньше».

Чарли даже не ответил.

В брезентовых бахилах и снегоступах ногам Чарли стало легче. Груз мы тащили теперь на санях, а не на спине. Это также помогло. Сначала все было хорошо и мы шли с приличной скоростью. Однако за рекой Аббе утесы выходили к самому озеру, вытесняя даже узкую полоску гравия вдоль берега. Я решил совершить обход по ущелью в густом тумане. Склоны стали совсем крутыми, они были покрыты льдом, однако мы прикрепляли к снегоступам кошки, которые помогали сохранять равновесие и тянуть за собой сани. Несколько километров мы пробивались сквозь густой туман вдоль края утесов по снежным полям и скалистым распадкам. Дважды я пытался прорваться к берегу озера и дважды был вынужден вернуться на склоны, под которыми не было даже полоски пляжа. Однако к концу дня скалы все же отступили, предоставив нам много плоского пространства для ходьбы.

Температура воздуха упала на четыре градуса, и наши бороды покрылись инеем. Однажды мне пришлось поджидать Чарли целых сорок минут всего после часа ходьбы. Закипая от ярости, я пытался согреться на месте, хлопая руками и переминаясь с ноги на ногу. Куда запропастился Чарли? Когда он появился, я спросил его, в чем дело.

«Сани все время опрокидывались на камнях».

«Может быть, ты неправильно распределил груз?» — предположил я.

«Какая разница?» — ответил он.

Я разгрузил сани, уложил груз по-новому и туго привязал его. Возможно, дело было совсем не в этом, однако все же стоило предпринять что-то. Я ни на минуту не забывал, что во всем виноват я — ведь Чарли испытывал мучительную боль при малейшем движении. Мне следовало бы примеряться к его возможностям, тогда мне самому не пришлось бы как дураку мерзнуть во время ожидания. Однако ответа на этот вопрос не было. Раза два я попробовал идти медленно, но так и не смог придерживаться такого ритма. Это было все равно что сосать шоколадное драже «Молтизерс» вместо того, чтобы жевать его.

В ту ночь температура воздуха упала до — 18°, и озеро замерзло. Мы пошли по льду, что было большим облегчением для ног Чарли, и нам удалось повысить скорость. Лед прогибался под нами, издавая протестующие звуки. Там, где он был еще слабым, можно было легко провалиться. В полдень 21 сентября мы оставили озеро позади и вступили в широкую безликую долину. Множество овцебыков, испуганных нашим неожиданным появлением из желтоватой дымки, шумно бросились наутек — их широкие копыта утопали в снежном насте, длинный мех на брюхе колыхался, как бахрома.

Я пошел по пути наименьшего сопротивления и стал считать шаги. Не имея для ориентировки озера, закрытой долины или русла реки, было совсем нетрудно заблудиться, поэтому я извлек компас, хотя и относился к его показаниям с недоверием, так как северный магнитный полюс был теперь к югу от нас. Стрелка вела себя вяло, но, казалось, все же замирала на месте в определенной последовательности. Я шел по магнитному азимуту 130° и не поддавался искушению избирать кажущиеся более легкими маршруты, не соответствовавшие этому курсу. Лед покрыл все водоемы, и мы пересекли озеро Турнабут протяженностью 5 километров, даже не подозревая об этом, потому что толстый снежный покров сделал его совсем невидимым.

Овцебыки лишь всхрапывали и бросались в бегство, как только замечали нас в морозной дымке. Мы продвигались по заснеженной тундре, преодолевая менее двух километров в час. Снегоступы проваливались сквозь рыхлый глубокий снег или застревали в выбоинах. Мы выпили всю запасенную озерную воду, и нас стала мучить жажда. Я глотал снег пригоршнями, но это практически не помогло. Чарли держался теперь почти рядом, и это было хорошо, потому что нередко приходилось идти по гладкому, как стекло, льду небольших потоков, на которых почти не оставалось следов — в противном случае он мог легко потерять «след зверя».

Чарли тоже хотел пить. И мы одновременно замерли, когда в гнетущей тишине до нас донеслось журчание скрытого подо льдом потока. Мы дружно вонзили ножи в лед. Воды там не было. К вечеру мы нашли мелкий ручеек, скрытый подо льдом толщиной полметра. Мы с жадностью набросились на воду и наполнили бутылки мутноватой жидкостью, засунув их под одежду, чтобы вода не замерзла.

После двенадцатичасового путешествия сквозь туман с неба стали тихо падать крупные хлопья снега. Мы поставили палатку. Наша одежда промокла. Чарли все еще беспокоил один палец на ноге.

«В конце концов, он отвлекает меня от дурных мыслей», — сказал он.

Я вышел на связь с Джинни, которая перебралась на самолете из Танкуэри-фьорда на старую квартиру в Алерте. Я сказал ей, что в наших условиях надеяться на лучшее не приходится, и сообщил наше приблизительное местоположение, однако радиопроходимость была слишком плоха для более продолжительного разговора. Затем отказал примус — в нем не поднималось давление. При осмотре обнаружилось, что кожаный поршень покрылся льдом, мы смазали его маргарином и вернули примус к жизни — в результате смогли согреться и обсушиться.

Видимости почти не было и на следующий день, вокруг отсутствовали хоть какие-то ориентиры. Выходом из положения могло стать письменное счисление, однако было невозможно проверить его, и я продолжал идти по долинам, пока не наткнулся на следы овцебыков, которые вели вверх по узкому дефиле. Пришлось втаскивать сани вверх рывками метра на два за один присест. В конце концов мы достигли вершины гребня, откуда я смог получить представление об окружающем ландшафте. Оказалось, что этот гребень примыкает наподобие ребра к главному хребту, который километра на полтора простирался на запад, пробиваясь сквозь лабиринт каньонов к высокому плато — сплошному снежному полю с озером, протянувшимся в северо-восточном направлении. Это открытие помогло нам привязаться к карте, на которой я вел прокладку маршрута.

Сани часто проваливались сквозь лед на озере и от этого покрылись ледяной кашей. При контакте с воздухом эта каша немедленно застывала. Теперь приходилось волочить за собой сани, которые потяжелели вдвое. Мы срубили эти ледяные наросты с большим трудом. Через семь убийственно трудных километров сани снова пошли легко. Еще пять часов мы пробирались по очень глубокому рыхлому снегу. Мои снегоступы утопали на тридцать сантиметров, а иногда и глубже, пока снег под ними не уплотнялся настолько, чтобы выдержать вес моего тела. Затем я подтягивал сани, которые поддавались с большим трудом. Так продолжалось до самого вечера, когда мы подошли к подножию Боулда-Хиллз на высоте 660