и падали вниз. Почуяв опасность, Оливер удвоил усилия. Вскоре он стоял на крохотной площадке рядом с кабиной, старательно балансируя, наклонившись телом в безопасную сторону, подальше от зияющего провала. Как только машина кренилась и понемногу соскальзывала вниз, он замирал на месте. Когда все успокаивалось, Оливер снова устремлялся к «терра фирма». Ему удалось это, не потревожив машину. Теперь нам оставалось лишь вытянуть ее, т. е. совершить то, к чему уже давно подготовились. Оливер, который был без лыж, остался на месте. Я перешел поближе к Чарли и приказал ему продвинуться вперед.
На бумаге мы вычертили схему спасения машины Оливера: буксировать по прямой «сурком», который был на ходу, используя буксировочное устройство с пружиной типа «Кевла». Поскольку оно было очень эластичным, застрявшая машина должна была выскочить из трещины, как пробка из бутылки шампанского.
Чарли дал задний ход, а затем медленно двинулся вперед сквозь туман, стараясь занять как можно более выгодное положение. Он был примерно в восьмидесяти метрах, т. е. на недостаточном удалении от трещины, когда случилось следующее.
Я услышал резкий стук — Чарли врезался головой в ветровое стекло. Я смотрел словно зачарованный, как снег расступался передо мной, обнажая длинную черную впадину.
«Сурок» двигался на малой скорости, и поэтому Чарли среагировал немедленно. Он нажал на оба ручных тормоза, и его машина зацепилась обоими «крыльями» за кромки нового провала. В довершение всего невидимая луна закатилась за холмы на южной стороне горизонта, и наступила кромешная тьма. С помощью ручных фонарей, двигаясь осторожней кошек в комнате, переполненной креслами-качалками, мы метр за метром прощупывали снежный покров, пока не добрались до Чарли. Сам он выкарабкался чуть раньше и уже снимал палатку со своих ведущих нарт.
Мы разбили лагерь между двумя трещинами, надеясь на то, что там, где мы остановились, трещин не было. Мы устали, находились вдали от людей и попали в западню на исходе довольно крутого склона; перед нами была долина с густой сетью трещин, которую нам предстояло преодолеть, чтобы вырваться отсюда.
Целых два дня мы работали лопатами, проклиная все на свете. Поначалу казалось, что задача нам не по плечу — чтобы извлечь машины, державшиеся на шатких опорах, нужно было раскачать их. Однако малейший сдвиг в любом направлении мог лишь расширить хрупкие снежные края пропасти и погубить машины.
Вот запись из дневника Олли:
После многочасовой работы мы прокопали туннели под провалившиеся машины и завели туда алюминиевые трапы для преодоления трещин. Наша спасательная операция скорее напоминала игру в кости, но все-таки сработала.
Мы оказались в цейтноте. Зимняя тьма сгустилась над нами. Обратный маршрут в сторону Туле изобиловал трещинами, сложными ландшафтами, сулил новые аварии. Однако Оливер был на высоте. Колючий ветер, заряженный снегом, проникал за шиворот, потрескались пальцы на руках от ногтей до первой фаланги, но тем не менее Оливер терпеливо и основательно латал машины, даже когда не было запасных частей. Чарли наблюдал за ним и помогал чем мог, хотя Оливер был часто груб и нетерпелив. Когда Чарли не мог вникнуть в суть ремонтных работ, то просто решал, что тут «дело Оливера», и этим довольствовался. У них сложилась крепкая дружба. К счастью, эта парочка не составила мне оппозицию. Когда живешь у черта на куличках, порвав все связи с нормальной жизнью, дружба имеет важное значение. Как мне кажется, два обстоятельства спасли нас от банальной ситуации «треугольника».
Во-первых, оба эти человека были сильные личности и строго придерживались своих взглядов, как лучше сделать то либо другое. Однако они не испытывали искушения создать объединенный фронт ради борьбы с моими методами управления экспедицией. Когда кто-нибудь из них не соглашался со мной, каждый делал это открыто, высказываясь только за себя, не прибегая к закулисным консультациям — этому сильнейшему яду, от которого может пострадать даже непродолжительная экспедиция.
Во-вторых, я сам шел по жизни, не испытывая потребности в чьей-либо близкой дружбе. Возможно, это случилось оттого, что в юности меня сильно забавляло — дело в том, что три моих старших сестры имеют совсем разные вкусы. Почти каждый день у меня была возможность поговорить по радио с Джинни, либо по крайней мере послушать ее морзянку, и я вовсе не чувствовал изоляции. Мне повезло и в том, что я так тщательно отбирал людей. Люди с ровным характером встречаются удивительно редко. У Чарли «преступные намерения» были минимальны, у Оливера отсутствовали вовсе.
Мы вернулись в Туле не слишком скоро. Погода словно набросила на ледяной щит грубое серое одеяло, скрыв от наших глаз в районе лагеря особенности рельефа. Ветер врывался в долину, сотрясая все сделанное руками людей, проносясь по Туле, чтобы затем хлестать айсберги и черные острова в море.
Оказавшись снова вшестером, мы сложили вместе наши припасы, все вычистили, смазали и сообщили властям (датчанам и американцам), что надеемся вернуться сюда месяца через три, чтобы переправить все это самолетом в Алерт.
Я вернулся из Гренландии в хорошей форме и весил 83 килограмма. Через три месяца в Лондоне, насколько я помню, я сбросил больше 6 килограммов, не прибегая ни к каким упражнениям либо диете. Первые седые волосы у меня появились тоже тогда.
Оказавшись в своем оффисе, я обнаружил, что разработанные детально расходы на путешествие неимоверно растут. Я понимал, что никто не даст миллионы фунтов никому не известным людям, которые, словно от нечего делать, околачивались на кромке ледяного щита Гренландии. Единственный способ заполучить для нашего заключительного путешествия могущественного спонсора — совершить нечто более впечатляющее в еще более суровых условиях. Поход на Северный полюс стал очевидным выбором.
Я предстал перед членами Географического общества, точнее, его экспедиционного комитета, где меня подвергли детальному опросу по поводу проведенного нами времени в Гренландии; особенно их интересовали технические вопросы от астронавигации до взаимоотношений участников экспедиции. Затем я попросил разрешения сделать попытку достичь Северного полюса — мы были готовы покинуть Англию через три месяца.
Дожидаясь ответа, я снова принялся размышлять о средствах передвижения по льду. «Сурки» превосходили мощностью большинство других мотонарт, однако на голом морском льду управлять ими было весьма трудно: их металлические гусеницы не вгрызались в лед, и машины шли юзом вбок и даже назад. Арктика не континент, подобный Антарктиде, это ледяной покров на поверхности глубокого океана, поэтому нам часто придется ехать по голому льду и важно иметь передвижное средство, которое послушно на скользкой поверхности.
В Британии больше людей, побывавших на вершине Эвереста, чем тех, кто хотя бы недолго путешествовал по льду в Арктике. Я связался с одним из этих немногих, Джеффри Хаттерсли-Смитом, и он рекомендовал мне попробовать мотонарты фирмы «Канадиен Бомбардье», называемые «скиду», с двигателем воздушного охлаждения «Ротакс» австрийского производства объемом 640 куб. см. Я послал телекс компании «Бомбардье», находившейся неподалеку от Монреаля, которая хотя и не согласилась стать нашим спонсором, но была счастлива продать нам четыре машины вместе с запасными частями на сумму 500 фунтов и незамедлительно отправить все в Резольют, расположенный на тысячу километров южнее Алерта.
Оливер отправился в Австрию, где производились двигатели и коробки передач, чтобы пройти там краткий курс обучения. Последнее проходило на немецком, т. е. на языке, мало знакомом Оливеру, но он был оптимистом.
ВВС не собирались доставлять наше снаряжение из Туле в Алерт, поэтому я должен был найти средства, чтобы нанять двухмоторный «Оттер» на лыжах для переброски снаряжения и сбрасывания нам грузов на маршруте.
Один из моих друзей, бывший военный, жил и работал в Аравии, но в то время находился в Лондоне. Он-то и решил представить меня своему другу доктору Омару Завави из Омана, который вел какие-то дела в Занзибаре и соответственно в Европе. Доктор Омар, человек обворожительный, наделенный чувством юмора и проницательностью острой, как лезвие бритвы, принял меня в своем доме в Найтбридже. Ничто не
