играли мальчишки. Я ожидала увидеть незнакомца на другой стороне оврага, где начинались владения красильной мастерской. Но сколько я ни всматривалась, больше Черного Человека не увидела. Он исчез, испарился, ушел неизвестно каким путем, не дав мне возможности заметить, в какую сторону.

Потрясенная, я опустилась на стул. Бальтазар Руссель… Что за чушь! Я понятия не имею о человеке с подобным именем! «Мне было достаточно удостовериться, что вы дома». А зачем? И к чему все эти черные одежды?

Я в бешенстве обдумывала все увиденное и то немногое, что услышала, и не находила ответа ни на один свой вопрос. Кто наблюдает за мной? По чьему приказу, черт побери?

– Что с вами, Сюзанна? – раздался нежный голос Валентины.

Я обернулась, попыталась ей улыбнуться. Не нужно, чтобы она тревожилась по пустякам.

– Ничего. Это… это мальчишки слишком расшалились, так я накричала на них.

Валентина сладко потянулась. Ее взгляд, брошенный на меня, выражал благодарность.

– Я так хорошо отдохнула. Который сейчас час?

– Семь вечера. Я сейчас же ухожу за едой.

– Но ведь еще не стемнело!

– Лавка находится в двух шагах от улицы Турнон, и я, может быть, даже не встречу никого по дороге.

Я быстро спрятала волосы под чепец. Уже на пороге мне пришло в голову спросить Валентину о странном незнакомце. Я обернулась, нерешительно взглянула на соседку:

– Послушайте, Валентина, вам не приходилось слышать о человеке по имени Бальтазар Руссель?

Она покачала головой.

– Пожалуй, нет… Зато я знала Жозефа Русселя, он часто приезжал к отцу из Парижа.

– Жозеф Руссель! – ошеломленно произнесла я. – Снова это раздвоение: два Батца, две пары его друзей, два Русселя…

– Почему вы так взволнованы, дорогая моя? Я передернула плечами.

– Это сущая чепуха! Я просто сильно устала… Вот приду из лавки, снова буду спать, чтобы хоть завтра мне не мерещились всякие миражи.

В булочной очень быстро выяснилось, что деньги я, как последняя растяпа, забыла дома. Булочник долго сопел носом, напоминая мне о том, что времена сейчас тяжелые и что он не имеет ни малейших гарантий с моей стороны в том, что я уплачу по счету. Я уговорила его поверить мне. Хлеб сегодня был отвратительный – влажный, тяжелый, темный. А чего же можно ожидать, если весь Париж отправился штурмовать Тюильри и думать о хлебе стало некому.

– А что с королем, вы не слышали? – спросила я осторожно.

– Откуда мне знать! Говорят, Собрание выделит ему Люксембургский дворец, но Коммуна против… Я знаю только то, что в ближайшие дни хлеб подскочит в цене, это уж как пить дать.

Я возвращалась, ничего не замечая, предаваясь раздумьям и одновременно сердясь на себя за тревожные мысли. Я лишь мельком отметила те мелочи, что заслуживали куда большей настороженности. Во дворе прогуливались два человека в трехцветных поясах, то и дело поглядывая на окна. Сам двор словно вымер: исчезла женщина, развешивавшая белье, и старуха, варившая в чане мыло. Куда-то убежали дети. И наконец, бросилось в глаза расплывшееся в злорадной улыбке лицо тетки Манон, прижавшейся приплюснутым носом к оконному стеклу. Я тогда не поняла, чему она радуется. Ее привычка подглядывать за жильцами была мне известна, так что я опустила глаза и попыталась поскорее проскользнуть на лестницу.

И тут чьи-то руки схватили меня сзади, сильная ладонь до боли сдавила горло – на глазах у меня выступили слезы, а крик ужаса замер, так и не сорвавшись. Я изогнулась, стараясь вырваться или укусить эту наглую руку, но объятия, душившие меня, были как стальные. Незнакомец выкручивал мне руки, заводя их за спину, – у меня, казалось, хрустнули все суставы. Я закричала, отчаянно вырываясь, обезумев от страха и боли.

– Молчи, сука!

Он схватил меня за волосы и с силой запрокинул мне голову назад. Я громко застонала, не в силах пошевелиться, а противная волосатая ладонь тем временем всунула мне в рот какую-то грязную тряпку. Громом прозвучал чей-то голос:

– Ты арестована, арестована именем революции!

Я затихла, сразу все уяснив. Сверху доносились звуки возни и стоны: видимо, Валентина тоже не избежала моей участи. Незнакомец рывками связывал мне руки за спиной грубой веревкой. Тряпка во рту мешала дышать, я начала задыхаться, на лбу выступила испарина, губы пересохли. Перед глазами начали медленно проплывать желтые круги – я была близка к обмороку.

Скрипнула дверь. Как сквозь туман, увидела я расплывающееся в дьявольской улыбке лицо тетки Манон.

– Я была бы не я, если бы не выследила тебя, чертова кукла! – услышала я ее голос. – Тебе давно пора было оказаться в тюрьме. Или ты думала, что мою дочь так просто можно выгнать со службы?

Последних слов я не поняла и подняла голову. Лицо тетки Манон было так неприятно, что я невольно опустила глаза.

– Моя дочь, моя Мадлон – она служила у тебя в доме кухаркой! Помнишь? Как выгнала ее два года назад – помнишь? Она полгода потом была без работы.

– Ладно, замолчи! – прикрикнул на нее санкюлот, связывавший меня. – Деньги за донос получишь в секции.