Каждый раз, когда приходилось спускаться с гор в долину, дон Хосе Игнасио де Рибейра Кальвера, благородный предводитель полусотни рыцарей без страха и совести, чувствовал себя неуютно. Он предпочел бы оставаться под пологом горного леса и отправлять вниз за провиантом десяток надежных парней во главе со своим первейшим помощником Сантосом. Но горький жизненный опыт подсказывал ему, что даже самые надежные парни, спустившись в долину, могут утратить свою надежность и не вернуться. Поэтому и приходилось ему поднимать всю банду и отправляться вниз.

Высокие горы окружали долину со всех сторон, надежно ограждая ее от внешнего мира. Но они же и задерживали дожди, питавшие ее влагой. Казалось чудом, что на пологих склонах гор росли кукуруза и фасоль, перец и томаты, авокадо и картофель. Чудо сотворили человеческие руки. Трудолюбивые жители долины проложили оросительные каналы, вырубили непроходимые заросли мескита на склонах и бережно ухаживали за каждым ростком.

На этой земле, высушенной солнцем и ветрами докрасна, работали люди с такими же красными, выжженными лицами. На них были широкополые соломенные шляпы, белые домотканые рубашки и штаны. В такой одежде удобно работать под жгучими лучами. Просто скроенная и крепко сшитая, она долговечна, поэтому крестьяне носят ее всю жизнь. Иногда она долговечнее, чем сами люди.

Банда Кальверы спустилась по горной дороге и напрямик через поле поскакала к деревне. Люди в белом почтительно замирали при виде кавалькады. Те, кто склонился с мотыгами в руках, не разгибались, а поднявшие мачете не опускали его. И даже тощие мулы застыли у дороги, словно каменные изваяния, увидев, как замерли их погонщики.

Кальвера знал, что одно его имя вселяет в этих людей леденящий, парализующий страх. Это было лестно, хотя и забавно – нищим крестьянам незачем было бояться его. Они не представляли для него никакого интереса.

Этого волка интересовал скот. Рыжие и пятнистые коровы, пегие и каурые лошадки, статные волы и безликие овцы.

Дон Хосе Игнасио де Рибейра Кальвера занимался, выражаясь языком гринго[1], простым бизнесом. Отбить стадо, разогнав или убив пастухов. Переклеймить скот тавром «решетка», которое перекрывает любые другие знаки, перегнать его через реку и выгодно продать скотопромышленникам, которые не обращали внимания на мелочи вроде тавра.

Это был несложный и выгодный бизнес. Его даже удивляло иногда, почему все поголовно не занимаются таким легким делом в этих благословенных краях? Неужели кому-то могла нравиться жизнь фермера? Вечно ковыряться в земле, возить воду для полива, пасти баранов, доить коров? Эти люди неспособны на большее, решил для себя Кальвера, подъезжая к деревне и оглядывая их убогие хижины.

Люди в белом застыли, провожая всадников испуганными взглядами. Банда, вздымая густую рыжую пыль, прогарцевала мимо навесов и сараев, крытых тростником, мимо полуразвалившейся церкви, мимо облупленных домиков.

Разделившись на группы по трое-четверо, бандиты разъехались в разные стороны, уверенно находя дорогу к знакомым амбарам и погребкам.

Кальвера спешился у безводного каменного фонтана, рядом с домом лавочника Сотеро. Хозяин лавки уже стоял на пороге с видом покорного страдания.

В отличие от своих нищих односельчан Сотеро не носил белых одежд. Его новая розовая сорочка с мелким узором была опоясана высоким кушаком. За его спиной в полутемном проеме двери мелькнула широкая фигура его жены, в запоздалой панике вынимающей золотые серьги из ушей.

– Друг мой драгоценный, Сотеро! Как я рад наконец-то тебя видеть! – воскликнул Кальвера, похлопав лавочника по плечам. – Налей-ка мне чего-нибудь!

Он деловито прошелся по веранде, умылся в глиняной бочке с питьевой водой и вытер лицо шейным платком.

– Если бы ты только знал, Сотеро, как приятно бывать в вашей деревне. Сердце мое наполняется радостью, когда я вижу тебя и эти ухоженные поля. Благословенный край…

Кальвера по-хозяйски расположился за столом на веранде. Трое телохранителей во главе с верным Сантосом остались снаружи, почтительно присев на крыльце. Остальные бандиты, не обращая внимания на причитания женщин и угрюмые взгляды фермеров, уже вьючили на своих лошадей мешки и тюки, связанных кур и прочую добычу.

Лавочник, подобострастно изогнувшись, поставил на стол стаканчик с сигарами и глиняную чашку с пульке.

Кальвера, отхлебнув, принялся беседовать с хозяином. Чем еще усталый путник может отплатить за гостеприимство, как не приятной беседой?

– Сотеро, драгоценный друг мой, до чего же тяжелые времена настали для порядочных людей. Сигару мне! Да… Ты не представляешь, как низко пала нравственность в этом мире. Жадность и коварство правят людьми, жадность и коварство. Никому нельзя довериться, и никто не хочет уступить даже половинку зернышка. А как они стремятся к роскоши, Сотеро! Ты бы видел их женщин! Куклы, увешанные золотом и драгоценностями! Ни стыда, ни совести. Как можно утопать в роскоши, отворачиваясь даже от Бога? Да, друг Сотеро, отворачиваясь от Бога! Мы тут были в Сан-Хуане, заглянули в церковь. Это богатый город, и жители его утопают в роскоши, а на женщин просто глазам больно смотреть. И как ты думаешь, что нашли мы в их церкви? Думаешь, золотые подсвечники и полную дароносицу? Ты жестоко ошибаешься, друг мой, жестоко! Медные подсвечники – вот и все, что мы увидели в их церкви!

– Ничего, – вставил Сантос, ухмыляясь, – мы и медные прихватили.

– Прихватили, но я не об этом, – повернулся к нему Кальвера, нахмурившись. – Я хотел, чтобы мой друг Сотеро увидел, как мало теперь люди боятся прогневить Господа.

– Это я и так вижу, – не удержался Сотеро.