диалоги друг с другом, сближаясь и подавая пример сближения другим. Затронутые куратором вопросы оживляли сначала центральное купе, потом вмиг расхватывались соседними, и те, не обращая внимания на развитие темы в центре, гнули каждый или попарно в свою сторону, выдавая убеждения, наклонности, устремления или их отсутствие.

С девушками сходились самым невинным способом - таскали с вокзала в автобус и потом на повозки их тугую поклажу.

Татьяна несла свой мешок сама. Рудику было не до нее - он увлеченно спорил с Замыкиным. Остальные не отваживались предложить помощь, опасаясь, что этот акт обидит Татьяну и здорово навредит дальнейшим отношениям с ней. А она так хотела, чтобы любой, пусть даже самый захудалый, одногруппник предложил взять ее ношу. Желание возникало не оттого, что было тяжело нести, просто ей хотелось казаться такой же хрупкой и слабой, как двое ее будущих подруг. Она долго ждала подвига от парней, потом, разуверившись в джентльменстве, стала обходиться со своим мешком подчеркнуто самостоятельно.

К месту назначения прибыли в настроении самом предрасположительном.

Забелин Леша, среднего диаметра толстячок в болотных сапогах, попросил группу попозировать для снимка на фоне приближающейся деревни. Было заметно, что отец у Забелина законченный рыболов. Куртка, свисавшая с плеч сына, как с вешалки, была усеяна крючками и мормышками. До самой околицы Леша изощрялся в умении снимать объект на ходу и просовывался фотоаппаратом чуть не в душу согруппникам, поминутно цепляясь мормышками за чужую жизнь. Всех, кого снимал, Забелин уверял, что смерть как не любит статических снимков, поэтому ведет творческий поиск только в движении, только в порыве...

Подшефная деревня называлась Меловое. Она располагалась на двух известковых холмах, у подножия которых гремели ключи. Вокруг лежали неубранные поля, а в самой низине - луг, речка, лес.

Замыкин пошел за начальством. Бригадира искали часа три. Но он был не в состоянии, поэтому разводил прибывшую рабсилу по домам для поселения сам агроном.

Рудика, Артамонова, Бибилова, Гриншпона и Нынкина приняла на постой неунывающая бабуся, жившая почти за деревней.

- Заходите в хату, я сейчас приду, - сказала она мнущимся во дворе постояльцам и направилась к соседке.

Они вошли в избу и стали прикидывать, кто где устроится на ночь.

- Я сплю на печке, - категорически заявил Нынкин, более всех заволновавшийся насчет вместимости бабкиного жилища.

- Если влезешь, - бросила непонятно откуда появившаяся старуха. - У моего повойничка и то ноги свисали до колен, хоть ростом он был с сидячую собаку, не боле. Нынкина передернуло оттого, что на облюбованном им месте спал покойник. Но отступать было некуда.

- А какой мэсто нам? - изумился Мурат. Он был горяч и нетерпелив. Малейшее промедление мгновенно выводило его из себя.

- До вас по десятку жили, - отрезала бабка. - Поместитесь. - И чтобы не подумали, будто она бросает слова на ветер, юркнула в какую-то каморку и принялась выбрасывать оттуда тюфяки, подушки, матрацы не первой и даже не второй молодости. - Если мало, я еще от Марфы принесу, - сказала она, вылезая.

- Хватит, бабуся, достаточно! Тут и так полно, - унял ее Рудик. Под прямым руководством бабки возвели общее ложе, напоминающее яму для прыжков в высоту с шестом.

- Будем как Бубки, - оценил изворотливость старухи Артамонов.

- Мы пока умоемся, а вы, бабуль, подумайте, что нужно будет сделать по хозяйству, - предложил Рудик вариант взаимовыгодного сожительства.

- Да что вы, внучики! И так замаетесь, по полям шатавшись.

- Ничего, справимся! - забодрились квартиросъемщики.

- Ну если только картошку мою выкопать да дрова порубить. А крышу и после можно будет перекрыть... перед отъездом.

- Нарвались на свою голову! - занегодовал Нынкин, когда вышли во двор умываться из-под ведра. Он никогда не был в деревне и почти не знал слов копать и рубить.

- Н-да, - произнес Гриншпон, глядя на бесконечные бабкины угодья и штабеля неразделанных дров.

Куратор подвез с фермы только что облупленного барана, выписанного на ферме в расчете и надежде на то, что он будет отработан. Тут же предложил взять водки и отправиться вместе с бараном к речке на шашлык. Нашлась и проволока под шампуры, и лук, и помидоры, но главное - появилось общее дело, которого так не хватало в первые дни занятий.

- А как же техника безопасности? - спросил Артамонов.

- Я же говорил: пить надо уметь, - сказал Замыкин.

- Вы говорили: научиться...

- Ну, это одно и то же.

Тропинка так плавно огибала бронзовые колонны сосен, что на поворотах хотелось накрениться. Бор перешел в луг. Причесанные стога не успели потемнеть от дождей и пахли земляникой. Еле вытоптанная ленточка вилась между ними и как все неприметные на земле тропинки вывела к самому прекрасному месту на берегу. Река здесь делала изгиб, и вода, обласкав желтеющие ракиты, долго серебрилась под заходящим солнцем, прежде чем скрыться за поворотом.

Первокурсники ликовали. Еще бы! Свободные от запретов, предвкушая новые дружбы и знакомства, шашлык, да еще и на природе, они и не могли вести себя иначе. Казалось, вот здесь, среди классических стогов, под заходящим солнцем присутствует сама юность, и молодые люди, ссылаясь на нее, ведут себя непринужденно, словно извиняясь за то, что поначалу осторожничали и переглядывались, высматривали что-то друг в друге. Все желания показать себя не таким, какой ты есть, - пропадали.

- А ну-ка, Бибилов, заделай нам какой-нибудь своей кавказской мастурбы! - сказал куратор.

- Нэ мастурбы, а бастурмы, - не понял юмора Мурат.

- Какая разница, лишь бы побыстрей!

- Прынцыпэ, я могу взят шашлыкы на сэба. Лычна сам я нэ дэлат их нэ разу, но знат рэцэпт. - Существительные он произносил в единственном числе и именительном падеже, а глаголы, в основном, - в неопределенной форме. Это делало речь до такой степени упрощенной, что его перестали слушать и старались понять по глазам.

- Ну, раз никогда не делал, нечего и разговаривать, осадила его Татьяна и стала засучивать рукава.

Все бросились подсказывать.

Суммарный рецепт оказался прост: развести костер, а остальное добавлять по вкусу.

Вскоре кушанье было готово. Шашлыком его можно было назвать только из учтивости. В четыре руки разливалось спиртное. Некоторые пили водку впервые и впервые затягивались сигаретой, считая, что так нужно. Потом запели. Умеющих играть оказалось больше чем достаточно, гитара пошла по рукам. Берне, Высоцкий, Матвеева, Окуджава, Мориц, 'Не жалею, не зову, не плачу...' Где-то в момент 'утраченной свежести' невдалеке раздался ружейный выстрел. Горсть ракитовых листочков, покружив над головами, упала в костер. На огонек забрели двое деревенских парней.

- Пируем? - поинтересовался самый бойкий, в кепке. - Откуда будете?

Куратор поднялся от костра с явным намерением растолковать охотникам, что на дворе уже давно развитой социализм и наставлять ружье на живых людей не очень умно.

- Посиди, отец, - сказал второй. - Может, пригласите к самобранке?

Все молчали в надежде, что местные пошутят немного и, сказав: ладно, отдыхайте, уйдут, куда шли. Но пришельцы давали понять, что они шли не куда-то, а именно сюда и не просто так, а по делу. Вот только по какому, они, видать, заранее не решили, а на экспромт были не горазды. Вышла заминка.

- Может, все-таки нальете за приезд?

- Ребята, - Замыкин опять попытался мирно решить вопрос. - Ну, выпили немного, но надо же думать... а за баловство такими вещами...

Спустя секунду куратор получил прикладом по голове, а игравший у его ног транзисторный приемник