посмотрел ему в глаза.
- Если бы вы знали, Ткачев, какую вы мне радость своим приходом доставили!.. - сказал он, ясно улыбаясь.
- Я давно хотел прийти... еще с того... как в лесу... - застенчиво и кося в сторону, ответил Ткачев.
- Да, да!.. - радостно отозвался Ланде.
- А как этот вас ударил, так у меня все и осветилось!.. Тут я и понял... что правда не на моей стороне, а на вашей. Нету, Иван Ферапонтович, другого человека, как вы! - с внезапным порывом сказал он и даже привстал.
Ланде радостно смеялся.
- Как вы это хорошо сказали, Ткачев! Ткачев напряженно вздохнул, как будто приготовляясь поднять огромную тяжесть.
- Я так полагаю, Иван Ферапонтович, что... не могу я этого высказать...
- Говорите, Ткачев! - Вы теперь все хорошо скажете! - успокоительно погладил его по руке Ланде. - Говорите и чай пейте...
- Я скажу... я ведь затем и пришел... Вы слушайте, Иван Ферапонтович!..
- Я слушаю...
- Все, что я вам тогда в остроге наговорил, все это так, от отчаяния! Столько я страдал, столько зла и несправедливости и подлости видел, что в человеке изверился... Думал, что уж так и будет!.. Сволочь человек, и конец!.. Куда ни посмотрю, - одни звери кругом!.. Такое меня отчаяние, такая злоба взяли, что я и передать вам не могу... Да вы и не поймете, Иван Ферапонтович!.. Возненавидел я и людей, и себя, и жизнь!..
Ткачев, вытаращив глаза, с трудом передохнул. Ланде грустно смотрел ему в глаза и тихо гладил по руке.
- Да уж... А вы мне глаза открыли, Иван Ферапонтович... - задрожавшим голосом проговорил Ткачев. - Только по вас я увидел, что значит истинный человек!.. Какой может быть человек!.. Тут я и вспомнил, как Господь Содом и Гоморру за двух праведников пощадить хотел... И подумал я, что такой человек может жизнь перевернуть...
- Ткачев! - хотел перебить Ланде.
- Нет, вы постойте, - властно остановил Ткачев, - подождите... Я знаю, теперь вас не всякий и понять- то может, но оно пройдет, сквозь все пройдет!.. После вспомнят, поймут... Только бы вы... У меня, Иван Ферапонтович, вот какой план...
Ткачев привстал и наклонился к Ланде близко-близко, так, что его горячее дыхание жгло Ланде лицо, а темные мрачные глаза проникали точно в самый мозг.
- Надо слух о новой вере пустить! - подавленно прошептал он, восторженно грозя вспыхнувшими глазами.
- Что такое? - удивленно и испуганно вскрикнул Ланде.
Новую веру!.. Вот... Народ вот как ждет! Потому... горе кругом! кругом!.. К вам со всех концов пойдут, со всей России пойдут!.. Только слух пустить... Вы над всеми станете, всех поведете... Иван Ферапонтович!
Ткачев весь дрожал и горел.
- Какая вера, о чем вы говорите, Ткачев! - строго возразил Ланде. - Что я могу им дать?
- Вы? Вы все можете, Иван Ферапонтович!.. А вера это только так, для начала... Чтобы только колыхнуть!
Ланде, бледный и строгий, встал.
- Это не то, Ткачев! - сказал он. - Неужели вы не понимаете, чего вы хотите, какое это ужасное зло, обман и преступление было бы! Правды не будет из обмана и я не могу этого... оставьте это!
Лицо Ткачева потемнело бесконечным страданием.
- Иван Ферапонтович!.. Вы один... другого такого нет!.. Неужто так и погибать всем!
- Никто не погибает, Ткачев! - также строго и торжественно возразил Ланде. Что вы говорите?.. Гибель в том, что вы затеваете... И это вам не удастся, потому что этого не надо!.. Не надо насиловать, обманывать... Борьба будет потому, что она нужна, как горнило... Но каждый шаг в этой борьбе должен быть прямым... Это прежде всего, и именно эта непоколебимая правда приведет к победе. Неужели вы этого не понимаете, Ткачев? Ложь зло... Надо стараться не делать зла!..
- Только? - переспросил Ткачев.
- Да, только! - твердо ответил Ланде. - Это гордость в нас говорит, Ткачев!.. Кто дал нам с вами власть переделывать людей по-своему силой и обманом? Может быть, именно мы с вами самые дурные, погибшие люди?.. Как знать, зачем и для чего все кругом!.. Идите своей дорогой, кто пойдет за вами пусть идет. Идите впереди, а не толкайте сзади! Если ваша жизнь будет права, след ее не пропадет, а пройдет через все века!..
Ткачев, понурив голову, молчал. Замолчал и Ланде и с любовью и состраданием смотрел в его опущенное лицо.
- Значит... нет?.. - с трудом, совсем глухо, проговорил Ткачев. Значит, ошибся...
И в его глухом упавшем голосе послышалось великое страдание раз и навсегда разрушившейся грандиозной мечты, смутной, но глубочайшей надежды.
- Полно, Ткачев! - любовно сказал Ланде.
Была уже ночь, когда Ткачев шел по улице, без цели и смысла шагая в холодной, ветреной тишине.
- О, черт бы меня побрал! - с бесконечным отчаянием громко крикнул он и, судорожно схватившись за волосы, замер, прислонившись головой к твердому холодному забору. - Ведь мог бы... Юродивый, несчастный! - с лютой злобой прошептал он.
Сторож строго постучал колотушкой где-то во тьме.
XX
Слабый и совсем больной от бессонной ночи встал Ланде на другой день. Всю ночь он думал о Ткачеве и Марье Николаевне, и душа его была полна светлой печалью.
'Какие они оба могучие, какая у них огромная жажда жизни!.. Бедный, милый Ткачев! Какое это счастье так любить жизнь и так стремиться к ней... Они теперь несчастны, но это пройдет, а живая сила останется, - они будут счастливы в счастье ли или в страдании'.
Утром он решил пойти к Молочаеву.
Художник был дома и угрюмо сидел на окне, куря одну папиросу за другой. Увидев Ланде, он быстро встал и весь вспыхнул. Что-то непонятное и громадное прошло у него в мозгу.
Ланде прямо прошел через комнату и молча, улыбаясь, протянул ему руку. Лицо у него было светлое и спокойное.
Одну секунду теплое чувство внезапно овладело Молочаевым и ему неудержимо захотелось просто, искренно и сильно пожать протянутую руку; но уже в следующее мгновение все опять спуталось в его душе. Ему почудилось что-то обидное в этом поступке Ланде, и Молочаев весь съежился, его красивое лицо неестественно искривилось в оскорбительно вежливую улыбку.
- Очень приятно... - жестко усмехаясь, сказал он в нос и, кривляясь, с преувеличенным уважением пожал руку Ланде.
- Садитесь, пожалуйста! Как ваше здоровье? - спросил он, нарочно скользнув взглядом по белому пузырю вместо головы.
Ланде тронул повязку рукой и просто сказал:
- Не очень хорошо. Вы меня страшно больно ударили.
Вдруг Молочаев потерялся. Густая краска выступила на его лице. Он старался овладеть собой и тем же оскорбительно вежливым тоном возразил.
- Мне, право, очень жаль...
Ланде посмотрел ему в глаза ясным и спокойным взглядом.
- Нет, зачем так? - тихо возразил он. - Вам не жаль, - ведь вы и хотели меня ударить больно...
Тяжелое, смутное чувство овладело Молочаевым. Как будто что-то придавило его и смутное сознание, что Ланде не смешон, а смешон он сам, смешон и ничтожен, - больно прилило холодом к груди.
- Я пришел собственно сказать вам, - кротко и ровно говорил Ланде, что мне очень жаль, что я довел
