шапкой на зайцах?

Понравился Дато и 'Служебник' с заставками, нарисованными во всю страницу по золоту разными красками, с подписью на обороте: 'Мазал Андривина многогрешный'.

Польщенный заинтересованностью грузина русскими книгами, толмач снял с прилавка 'Песню о воеводе Михаиле Васильеве Скопине-Шуйском', 'О нижегородском ополчении Минина' и задержал внимание Дато на 'Первом казачьем написании о покорении Сибири'. С помощью продавца раскатав свиток, толмач, подражая казакам, басил: 'Было у Ермака два сверстника - Иван Кольцо, Иван Гроза, Богдан Брязга и выборных есаулов четыре человека, то ж и полковых писарей, трубачи и сурначи, литаврщики и барабанщики, сотники и пятидесятники, и десятники с рядовыми, и знаменщики чином, да три попа, да старец бродяга...'

Дато, не торгуясь, поспешил купить написание о походах Ермака, тут же решив, что архидьякон Кирилл переведет книгу на греческий, а Бежан Саакадзе с греческого на грузинский, дабы он, Дато, мог преподнести боевые сказания Георгию Саакадзе на память о Руси.

Только сейчас Дато заметил, что возле лавчонок и ларьков собралось много покупателей. Толмач разъяснил, что здесь толпятся пожилые дворяне в темных одеждах, строгие дьяки, любопытные мамушки, стрелецкие начальники, лекари, летописцы.

Искоса взглянув на скучающего Гиви, толмач предложил грузинам пройти повеселиться к Поповскому крестцу. Сначала Дато показалось, что он попал на шутовство. Окруженные гогочущим народом, дрались в кровь священники. В воздухе мелькали кулачищи, жилистые, синеватые, красные. Здесь и там слышалось кряканье, забористая ругань, сопенье.

Весело взирая на кулачный бой, толмач с удовольствием пояснял, что лупцуют друг друга попы безместные, попы-наймиты - то есть те, которые не имеют прихода. Их нанимает народ победней служить литургию или молебен, а в ожидании оных они меж собою бранятся и укоризны чинят скаредные и смехотворные. Вот этот, видно, перебил у того церковную службу, ну и пошла потасовка.

Затрезвонили колокола, подвешенные на столбах под кремлевской стеной. Старухи в черных платках рьяно торговались с попами. Здоровенный поп в изодранной рясе горланил, заглушая колокола:

- Всюду прелесть сама себя ослепляет! Торгуйся скупо, а расплачивайся таровато!

Дьякон с взъерошенными волосами, подобрав рясу, вторил замогильным голосом:

- Проповедую Иерусалима радость! Ликуйте, люди града божия! Взыграйте, врата и стены Сиона!

Попик с редкой бороденкой, трясущейся, как клок пакли на ветру, наступал на степенного купца, который, оторопев, тяжело пятился в своей пудовой шубе на куницах.

- Бесчиние творишь, лихоимец! - наседал с кулачонками попик. Заторговался, пес ярмарочный! За поминовение души христианской - алтын с гривной! Христопродавец! Пакость вселенская! Голопуп!

- Не сходно - не сходись, а на торг не сердись! - отмахивался шапкой купец. - Тьфу! И взапрямь: ехал Пахом за попом, да убился о пень лбом!..

- Не скупись, вдовица! - рявкнул высокий дьякон, похожий на оглоблю, поднося ко рту калач. - Прибавляй, а то закушу!

- Ну и пускай кушает, может, голодный? - посочувствовал Гиви, выслушав перевод толмача.

Но толмач разъяснил, что обедня угодна богу, когда ее служит поп натощак, а проглотит хоть крошку - сила из молитвы как пар рассеется.

- Блаженна будешь, - не унимался дьякон, - накинь на свечку! Спасешься от блуда и прелюбодеяния! Аминь! - И крякнул от удовольствия, уставившись на крутую грудь вспыхнувшей вдовицы.

- Ух, чтоб тебе ни дна, ни покрышки!

- Вспомянем об антихристе - и о воскресении из мертвых! - увещал всхлипывавшую женку поп в железной шляпе, с медной иконкой на голой груди, потрясая цепями. - И яко суетно житие человеческое, и яко смерть сон и от трудов покой есть. Приближается время покаяния, все же настают дни очищения!..

Вдруг откуда-то хлынула толпа. Кто-то загоготал, кто-то свистнул. Стуча колодками, высыпали 'воровские люди'. Толмач словоохотливо разъяснил:

- А люди они сермяжные, бежали от кабалы, кормились в мире; служили в разруху где-то с казаками, а показаковав, били царю челом, да поплатились ребром...

Влекомых толпой Дато и Гиви словно прибоем выплеснуло на Варварский крестец.

Решительно уцепившись за почерневший столб деревянной звонницы в виде гриба, 'барсы' чуть не сбили с ног дородистых монахинь, жаривших на выносных очадях блины и оладьи и бойко ими торговавших.

Неожиданно над головами 'барсов' рванулись колокола, и они едва успели пригнуться. Чуть не задев Гиви лаптями, над ними, держась за длинную веревку, с хохотом пронесся плосколицый звонарь с язвиной на правой щеке. Долетев до бревенчатой площадки, он ловко перевернулся, вскинул к небу бороденку, задергал четыре веревки, взнуздавшие медные языки, и, подмигивая красно-карим глазом, стал приплясывать в такт трезвону:

- Эй, народ честной, царь-колокол что за колоколишка, погляди-ка на наши колоколища! - И снова, с силой оттолкнувшись, метнулся в полет, а за ним - разноголосый звон.

Но Гиви, успев отскочить, чуть не налетел на божедома, стоявшего перед рядом открытых гробов. Надрываясь, божедом призывал опознать мертвецов, лежавших в гробах, и взывал:

- Будьте жалостливы, подайте милостыню на погребение!

- Знаешь, Дато, - прошептал Гиви, - сколько сам живых ни убивал, а от такого сон можно потерять.

- Бездомные мертвецы страшнее страшного, - вздохнул Дато.

- ...и теперь всяк сиротку изо-би-и-и-дит! - вопила над гробом одутловатая женщина в рваном тулупе.

- А вот всякая кислядь! Пирожки с кашей!

- Огурчиков кому? Оближешь - рай увидишь!

- Гуси в гусли, утки в дудки, вороны в коробы, тараканы в барабаны! приплясывал тут же возле гробов гусляр, распахивая вишневый зипун и подбрасывая черную шапку с пухом.

- Чтоб тебя иссушила скорбь неисцельная! - обрушилась на гусляра старуха, смахивая с себя черную шапку с пухом. - Чтоб тебя сгрызла скудость последняя! - И, не меняя голоса, затянула: - Подай кус Христа ради! Милостыня отверзает врата рая! - Тыкая обрубком пальца на богданов младенцев-подкидышей, ревущих в стоящих перед ней лукошках, стала злобно в кого-то вглядываться, словно узрела родителей подкидышей: - Каина сын батька, Каина дочь матка, подайте своему дитятке! - И, плюнув кому-то вслед, заголосила: - Сердобольный народ, обернись на горе: босы! наги! не прикрыты ниточкой! Брось в лукошко на пропитание ангелочков, в рождении своем не повинных!

Едва успели 'барсы' опустить горсть монет в лукошко, как им прямо в уши загундосили калики перехожие: бродячие слепцы, певцы Лазаря и Алексея-человека божия:

Как во го-o-po-де во Иеру-са-а-л-и-и-ме

Го-о-сподь бо-ог на змия раз-гне-е-ва-а-лся-а...

Откуда-то вынырнул лоточник, заломил шапку набекрень и завертел перед щедрыми чужеземцами сахарных лебедей:

- Подкидывай деньгу в печь! Топи жарче!

Толмач вскинул руку, и вмиг, словно из-под земли, вырос караульный стрелец и дал лоточнику по загривку.

На грудастом коне врезался в толпу дьяк Холопьего приказа, зашикал на весь крестец, забасил:

- Кабальная девка Феколка, приноси богу покаяние, а государю вину свою! Эй, православные, учиняю розыск! А снесла сия девка от Панова Буяна, человека князя Ивана Васильевича Голицына, шапку золотную женскую, цена шапке пять рублев, да крест золотой, да перстень золот с яхонтиком, да телогрею женскую белью под дорогами под желтыми, нашивка - пуговки серебряны золочены, цена десять рублев. А приметы ee: плосколика, нос вздернут, глаза красно-серы, волосом брови русы, на правой щеке знамечко черненько, ростом средняя. На ней шуба баранья одевальная да шапка желтая киндяшная на зайцах...

И откуда-то из толпы взлетел крик:

- От поклепа погибнуть вам, вороны! Взял меня Буян к себе во двор сильно!

Дьяк встрепенулся: