другу и компаньону — так они привыкли работать, когда речь шла о каких-либо конкретных делах фирмы или о вопросах, нуждающихся в серьезном предварительном обсуждении и записи основных мыслей.

— Прежде всего, Том, меня крайне волнует судьба Чанслера и Смита, а также поручения, данного им. Особенно Чанслеру… — сказал Грешем. — Я приказал Кау немедленно заняться этим, а заодно и продумать новую ситуацию, возникшую в нашем новом предприятии пиратской флотилии. Дело в том, что появилась, кажется, весьма реальная возможность расширить, углубить и в какой-то степени объединить наши связи в этом деле с адмиралом Джоном Килигрю.

— О господи! — поморщившись, воскликнул Одрич. — Неужели тебе снова придется вытаскивать из петли эту его сумасшедшую доченьку? Ты хоть знаешь, Томми, во что обошлось тебе это не так давно? Что еще натворила эта наглая девица? Теперь уже добралась до челна самого Господа Бога?

— Пока выходит замуж за капитана нашего корабля «Дева Мария» мистера Роджера Белча, сэр! — с веселой улыбкой и нарочитой торжественностью ответил Грешем. — Каково?

— О дьявол! — засмеялся Одрич. — Не устаю удивляться просто немыслимым проделкам этого бесшабашного парня! На этот раз он решил обвенчать коня со змеею? Потрясающе, черт его подери! Но каков этот пройдоха Белч?! Я уж было подумал, не добился ли ты решения короля о назначении его главой адмиралтейства — таким гордым, счастливым и разодетым

он вышел сейчас от тебя!

— Угу… Ты прав, дружище, — дьявол не дремлет, пока Бог спит… Вот

и нам не проспать бы плодов дьявольских шуток… Со дня на день ко мне может пожаловать и сам адмирал сэр Джон Килигрю с приглашением

на свадьбу своей дочери с нашим Белчем. Мне нужны будут особенно хорошо продуманные, просчитанные и взвешенные предложения и советы. Я жду их в понедельник, в крайнем случае во вторник на нашем вечернем совещании. Хотя… я дал Кау указание о приглашении в понедельник сэра Джона Грешема. Следовательно, Том, прошу тебя поднапрячься к понедельнику, то есть уже завтра. Кстати, учти в своих расчетах то обстоятельство, что в самых общих чертах я уже договорился с Белчем о наводке на жирных гусей…

— И за сколько же, Томми?

— За четверть добычи.

— Ты с ума сошел, Грешем! Капитаны всех пиратских судов Европы получают за подобные услуги не больше одной пятой. Уж не собрался ли ты умышленно разориться на этом деле, черт возьми?

— Не горячись, Одрич, дружище, не горячись. Первого помощника и, скорее всего, наследника дела главного пирата Англии гораздо дешевле, а следовательно, и выгоднее слегка подкармливать, чем надуваться и враждовать с ним. Ну а после первой же услуги нам зять и первый помощник сэра Джона Килигрю окажется не в лучшем положении, чем сельдь, засоленная

и тщательно уложенная в бочке — и в безмолвном плену, и без лишних движений, а тогда с ним можно будет особенно не церемониться. Но все-таки делать все это нам придется крайне осторожно: говорят, что пират за пиратом присматривает не только глазами, но и сапогами… Да, и знаешь, что еще, Том? Пораскиньте-ка вместе с Кау мозгами о возможности в будущем… очень хотелось бы — не слишком отдаленном… слияния двух наших пиратских флотилий в одну. Ведь в конце-то концов, Том, зачем Англии два хозяина в этом превосходном деле? Разве я один… с твоей помощью, разумеется… не справлюсь с ним?

— Ты, конечно, прав, Томми, — согласился Одрич. — Эти Килигрю работают слишком примитивно и грубо, чтобы не застрять у всех в зубах. Мы поработаем над этим. Сети для этого адмирала и его милой семейки мы сумеем сплести и расставить во всех нужных местах…

— Превосходно, Том. Я никогда не сомневался в твоем даре делать это. И наконец последнее по этому вопросу. Кто возглавит это наше новое дело? Предполагалось — Белч. Кто теперь? Продумайте…

— Это будет совсем не так легко, как хотелось бы, — вздохнул Одрич, до красноты натирая свою и без того отполированную голову.

— Мы с тобою никогда не занимаемся легкими делами, дружище, —

с улыбкой заметил Грешем. — Что происходит в твоей палате общин?

— А-а… так… — поморщился и пожал плечами Одрич. — Скучища смертная… Мышиная возня… Мелочь всякая… Сейчас при дворе некому всерьез заниматься государственными делами, поэтому наш благословенный парламент покрывается толстым слоем тины…

— Но акты на все наши земельные приобретения ты, надеюсь, успел протащить через эту заболоченную местность?

— Разумеется, Томми. Но разве ты этого не знал?

— Я имел в виду не только купленные у казны земли бывших монастырей, но и те, что мы изъяли у крестьян самостоятельно…

— Я всегда делаю это еще до самого этого изъятия, чтобы строптивые крестьяне потом подавали в суд не на нас или наших людей, а на саму палату общин, на что им потребуется не менее пятисот лет жизни и золотого запаса всех стран Европы! Ты ведь знаешь, что по земельным делам мы еще

не проиграли ни одного дела, и, надеюсь, так будет всегда.

— Превосходно, Том! Пользуясь бестолковой сумятицей при дворе и его абсолютным деловым бесплодием, я бы хотел эту сторону нашей деятельности значительно расширить. Сейчас мы платим за землю в размере двадцатилетнего дохода от нее. Поскольку этот размер мы научились определять и устанавливать сами, постольку приобретение земли обходилось нам

не бог весть как дорого…

— И все же, Томми, это дело стоило тебе уже двадцати тысяч фунтов стерлингов! — заметил Одрич, делая заметки на бумаге. — Сколько еще ты намерен вложить в приобретение земель?

— Ни пенни. Я имею в виду решительное округление наших земельных участков за счет соседних и всяких прочих общинных земель. Так делают все, а белые вороны погибают от голода первыми…

— Да… Разумеется… Но подобный способ округления своих земель мне лично нравится гораздо меньше привычного…

— И совершенно напрасно! — Грешем встал со своего кресла и зашагал из угла в угол кабинета. — Каждый уклад человеческой жизни имеет свое временное пространство. Один уклад либо бесследно и не слишком болезненно растворяется в другом, более жизнедеятельном, либо его просто безжалостно уничтожают подобно сорной траве на свежевспаханном поле. Такова диалектика жизни, и с этим нельзя не считаться. Понимая это, мы должны действовать соответствующим образом. Это — философская сторона проблемы. Юридическая — и того проще. Что такое община? Это — люди, много людей. Следовательно, это — никто. Закон же всегда имеет дело с кем-то, не так ли, Том?

— Да, разумеется, — согласился Одрич, — и я уверен, что мы сможем без особых усилий и затрат выиграть любой процесс против любой общины.

— Но тогда в чем же проблема, черт побери?

— В чисто человеческом восприятии этого деяния, и не более того.

— Ах вот оно что! — Грешем вновь сел на свое место у камина. — Усиленно зачесалось под лопатками, и ты полагаешь, что это проклевываются ангельские крылышки? Но тогда тебе следует, дружище, незамедлительно отправляться в Рим замаливать свои грехи, которых, надеюсь, скопилось

не так уж и мало…

— Увы… — улыбнулся Одрич. — Боюсь, не донесу — уж слишком ноша велика… Зачем так бессовестно обременять Господа Бога?.. Я все записал, Томми. Ты, разумеется, прав: обстановка сейчас для отбирания общинных земель самая благоприятная. А в палате общин я все улажу без каких-либо проволочек… Впрочем, при дворе тоже…

— Превосходно, Том. Если хочешь, налей себе вина.

— Благодарю, Томми, но сейчас нет еще и восьми часов утра…

— А-а… Ну-ну… Как знаешь… Я хочу, чтобы ты напомнил мне в самом общем виде статут 1547 года. Если ты помнишь, большую часть того года я провел на континенте, и этот документ как-то прошел мимо моего внимания…

— А что именно интересует тебя в этом статуте?

— Все, что касается детей.