представление, его участники должны были донага раздеть друг друга: мужчины — закутанных в туники женщин, а те, в свою очередь, — рыцарей в их тяжелых, с многочисленными и замысловатыми креплениями, железных латах, кольчугах и другой рыцарской амуниции. Во время этого веселого и шумного действа (или после него) все участники спектакля должны были предаться разврату тут же, на месте, при всех, вместе со всеми! Это была еще одна изюминка, спрятанная в пьесе не слишком глубоко… После этой волнующей увертюры «речные духи» во главе с его святейшим величеством императором и королем Карлом должны были «исчезнуть» в беломраморном бассейне и в нужный момент из своих рук сплести тот самый мост, по которому и попытаются перебраться «на другой берег» прекрасные беглянки, активнейшие участницы «увертюры», самые очаровательные прелестницы великолепной «Жемчужины Шельды»…

По дороге к месту переодевания «актеров», в изощренно-изобретательно освещенном зимнем саду- оранжерее, Карл от избытка чувств пребольно ущипнул Диану за бок и решительно заявил:

— Я сгораю от желания остаться наконец с тобою наедине, прелесть моя! Пусть все остальные начинают свою игру, а мы с тобою присоединимся к ним, когда отыграем свою…

— О, мой государь! — со слезами на глазах и в голосе прошептала Диана. — Увы, мы, женщины, сотворены Всевышним таким образом, что не всегда можем принять своих возлюбленных. Я в полном отчаянии, мой государь!

Карл остановился. Из благодушного, хотя и несколько оплывшего, с сине-красными полосками лопнувших сосудов, лицо его как-то вдруг вытянулось, стало жестким и злым. В сузившихся глазах его сверкнули первые молнии гнева…

— Черт возьми, — сквозь зубы процедил Карл, — никогда прежде ничего подобного ты мне не говорила! Да и так ли это важно? Не слишком ли велика твоя требовательность и щепетильность по каким- то вздорным пустякам? Я ведь вовсе не всегда склонен шутить и ласкать. Твоя бабушка и твоя мать никогда не были столь смелы по отношению ко мне!

— О, ваше святейшее величество, мой великий государь и повелитель! — взмолилась Диана. — Не обрекайте меня на душевные и телесные муки и не подвергайте столь тяжким испытаниям свою брезгливость и мою стыдливость… Ваше святейшее величество всегда были так добры ко мне и нежны. Сегодня же я смогла бы искупить свою невольную вину перед вашим святейшим величеством, преподнеся вам очаровательный юный цветок в белоснежных одеяниях40. Боюсь только, что, сорвав его, ваше святейшее величество совсем забудет свою бедную и безутешную Диану…

— Гм… — Карл вытянул маслянистые губы свои и склонил голову набок. — Ну что ж… Это, пожалуй, как-то смягчает твою вину. Признаться, давненько я не рвал подобных цветочков… Хм… садоводы у меня ни к черту… —

Он вновь благодушно улыбнулся и пошел вперед. — И сколько же ей лет, моя прелесть?

— Ах, мой государь, ей только что исполнилось тринадцать. Она совершенно очаровательна, клянусь вам!

— О, превосходно, моя умница! Этого лакомства мне давно уже не хватало. И все-таки впредь будь-ка поосторожнее с этими своими женскими штучками — я ведь могу и не простить… особенно если у тебя под руками не окажется подобного белого цветка. Не на клумбе же они у тебя растут!

— О, мой великий государь! Я так виновата перед вашим святейшим величеством! Но вы прибыли в Антверпен так внезапно. Я ничего не знала об этом заранее. Прежде вы давали мне знать задолго до своего прибытия…

— Ты, вероятно, права, моя голубка. Впредь тебя вновь будут извещать задолго до моего прибытия сюда. Впрочем, я уверен, что твои люди не дремлют при моем дворе, как и при дворах всех других монархов Европы,

а, мой умный и проницательный дипломат в облике самой очаровательной женщины, какой я когда- либо обладал? — Карл весело и добродушно шутил, а это означало, что недавний инцидент был окончательно исчерпан. Впрочем, он вдруг глубоко вздохнул и вновь несколько помрачнел. — Ты верно заметила, что я внезапно явился в Антверпен. Ну, во-первых, не люблю я эту Испанию. Грязь да тоска… Не то что ухоженные германские земли… А уж моя любезная Фландрия! Мой прекрасный Гент!

— Ах, мой государь, вы сегодня на редкость сентиментальны, — с пленительной улыбкой на устах заметила Диана. — Это так идет вам!

— Но видела бы ты, в какой ярости покидал я свою проклятую испан-

скую столицу! Признаться, это было больше похоже на бегство!

— О господи! — испуганно воскликнула Диана и остановилась. — Произошло что-нибудь ужасное, мой государь?

— Ах, — досадливо поморщился Карл и резко махнул рукой, — ничего ужасного, кроме дурацких выходок наследника моих престолов и будущего монарха монархов. Боюсь, своими идиотскими проделками он когда-нибудь затянет петлю на своей собственной куриной шее! На этот раз он залез в постель к молодой красавице супруге одного из первых грандов Испании и, разумеется, овладел ею без ее на то согласия. — Карл презрительно плюнул прямо на белоснежный мраморный пол и снова резко махнул рукою. — Вздор, конечно! Ведь полон дворец жаждущих такого внимания женщин. Да и велика ли беда для замужней дамы? К чему был весь этот рев и визг? Не слишком уж велика была ее потеря, могла бы и промолчать, простить обычную мужскую шалость наследника престола! Но она оказалась слишком глупой, обидчивой, стыдливой и чувствительной Лукрецией41 и вслед за ней отправилась на тот свет. Назревал грандиозный скандал, и я счел за благо покинуть этот проклятый Вальядолид42, Испанию: муравьи — существа ничтожные, но когда их слишком уж много — объедят до костей. Почему, собственно, все это я рассказываю тебе, моя прелестная малышка? Кажется, это все-таки государственная тайна…

— Ах, мой великий государь, — очаровывающе смеялась Диана, — разве вы не знаете, что именно в усадьбе мадам Трелон хранится клад из государственных тайн всех монархов Европы? О, вы и сами далеко не в первый раз доверяете нам и свои!

— Но все-таки, какова же эта особа? — вновь нахмурился Карл. — Я всегда очень высоко ценил твое мнение по всем вопросам и хотел бы

услышать его сейчас еще и по этому поводу.

— Боюсь, поведение этой особы заслуживает всяческого сожаления, но

и порицания, мой государь. Сожаления — потому что, мне кажется, ни одна обесчещенная женщина до конца дней своих не сможет залечить эту кровоточащую рану и простить свое унижение. Порицания — потому что случившееся с нею восприняла не умом, а сердцем, что недопустимо при ее образе жизни при королевском дворе. Другая на ее месте выплакала бы свою боль и отчаяние, оскорбление и унижение в полном одиночестве, но уже со следующей ночи стала бы оставлять часть своей постели свободной на тот счастливый случай, если наследнику престолов заблагорассудится занять его сколько ему угодно раз. Ибо законы королевского двора весьма существенно отличаются от правил поведения святого монастыря. В конце концов, близость будущего короля к Господу Богу делает подобную связь почти святым делом и настолько же безопасным. Ведь не боятся же папы римские, обреченные на безбрачие, иметь порою огромные семьи в тени своих престолов, а уж их любовницы рассматривали Ватикан как дом родной. Господь все видит, но не за все и не всех карает… Не станем же мы указывать ему, как он должен поступать по отношению к кому бы то ни было!

Карл был в полном восторге! Он заключил Диану в свои объятия, перецеловал все ее лицо и воскликнул:

— О, моя прелесть, ты всегда можешь утешить меня! В конце концов, Филипп — мой сын, и я имею право на жалость к нему. Ведь, слишком рано овдовев43, он, естественно, тянется к женской теплоте и ласке. Наконец, ему сейчас всего лишь двадцать четыре года. Ах, великий Боже, помоги мне вновь вернуться в мои двадцать четыре года! Но что бы ты посоветовала мне делать в подобной ситуации?

— Мой государь, а не приходила ли вам в голову мысль о том, чтобы снова женить его высочество?

— Приходила, разумеется, — пожал плечами Карл, — но все как-то недосуг было заняться этим делом всерьез. Вот и папа римский без конца зудит мне в уши по этому поводу! Надоел, словно комар болотный… Мне кажется, и ты тоже присмотрела что-нибудь подходящее для моего на-

следника?

— Насколько мне известно, при многих дворах Европы вполне созрели очаровательные принцессы,