не было больше слышно человеческих голосов, а по улицам никто не спешил в гости к хозяйке, которая к тому же уехала к себе на родину сразу после смерти супруга, постепенно к этому тихому поместью все потеряли интерес (и это сейчас в Нидерландах было, пожалуй, самым главным богатством!).

— Раздевайтесь, господа, прошу вас к камину, — простуженным басом сказал высокий худощавый мужчина с длинными, сильно посеребренными волосами, короткой жидкой бородкой и редкими седыми усами. — Кажется, вы промокли, и, я думаю, глоток-другой горячего глинтвейна едва ли сейчас повредит вам. А после завтрака можно было бы заняться нашими делами, не правда ли? Кстати, господа, что вы предпочитаете на завтрак?

— О, я уверен, — с улыбкой заявил Чанслер, — что в этом вопросе мы вполне могли бы довериться искусству и опыту вашей уважаемой супруги.

— Благодарю вас, сэр. Вы, насколько я понимаю, мистер Ричард Чанслер, не так ли? Я уже видел вас, сэр: ведь я не раз бывал на вашей милой «дамочке» «Диане».

— Да, я тоже хорошо запомнил вас, мистер Мартин Фогель. Полагаю, вы давно служите у сэра Томаса?

— О да, мистер Чанслер, я знаю сэра Томаса с первого дня его рождения, а моя жена была его кормилицей. Так что он нам почти как сын…

После обильного завтрака Чарли Смит отправился в одну из спален третьего этажа, а Чанслер с Фогелем удобно устроились у камина в кабинете сэра Томаса на втором этаже.

— Вы впервые в этом прекрасном гнездышке, мистер Чанслер? — спросил Фогель. — А в Антверпене вы когда-нибудь прежде бывали?

— Увы, не доводилось, хотя по соседству, во Франции и некоторых немецких землях, я был.

— Не могу сказать, что ваше первое знакомство с Антверпеном и Нидерландами произошло в лучшее для них время, — вздохнул Фогель. — Я не сомневаюсь, сэр Томас просветил вас на этот счет, но думаю, и мне есть что добавить по этому поводу. Надеюсь, вы не возражаете, мистер Чанслер?

И поскольку мистер Чанслер не возражал, Мартин Фогель, управляющий усадьбой Марты Гроот, один из наиболее доверенных помощников Томаса Грешема и его главный агент на европейском континенте, пространно, с глубочайшим знанием дела, рассказал о жизни в этом городе и Нидерландах в целом, а в заключение заявил:

— Следовательно, мистер Чанслер, если ваши дела в Антверпене можно было бы ограничить рамками этого богоданного дома…

— Едва ли, мистер Фогель, едва ли… — пожал плечами Чанслер. — Впрочем, в определенной мере это будет зависеть и от вас…

— Вот как… Но, во всяком случае, если вам понадобится выходить из усадьбы, я бы рекомендовал вам переодеваться…

— И чей же облик, вы полагаете, я должен буду принять?

— Предпочтительнее всего — священнослужителя.

— А в женское платье вы не хотели бы меня вырядить?

— Когда на выбор предлагается костер или маскировка, — заявил Фогель, — едва ли есть смысл и время обсуждать эту проблему. К тому же я не слишком убежден, что ваша модная борода и великолепные усы идеально подойдут местному священнослужителю…

— Ну, черт подери! — воскликнул Чанслер и сорвался с кресла. — Что еще диктуют вам страх и… и…

— Трусость? — жестко усмехнулся Фогель. — Это вы хотели сказать?

Не стесняйтесь в выражениях, мистер Чанслер. За семь лет жизни в этом дьявольском городе и этой проклятой стране я потерял чувствительность, ибо здесь ежеминутно приходится думать не о чести, а о жизни. И еще. Ходить по Антверпену, а тем более по другим городам и весям Нидерландов,

и говорить при этом по-английски — все равно что мыть пятки огнем!

С легкой руки служителей папы и короля Карла нас здесь почитают за вероотступников, а еретиков в этой стране жарят на кострах беспощадно, как баранов. Услышав на улицах ваш безупречный английский, любой истинный сын Божий немедленно отправится в контору Красной Собаки19 с доносом о встрече с нечестивцем из-за моря. Вот тогда-то вам и придется горько пожалеть о том, что не родились трусом!

Чанслер в сердцах уселся в кресло и, стиснув зубы, мрачно уставился на огонь в камине.

Дав гостю некоторое время обдумать услышанное и успокоиться, Фогель спросил:

— Хотите чего-нибудь выпить?

— Плесните… — вздохнул Чанслер. — Вы наговорили мне столько «веселого» и «приятного», что это действительно не мешало бы и обмыть… скорее — замыть…

— Чего-нибудь покрепче? — усмехнулся управляющий.

— Валяйте… — еще глубже вздохнул Ричард.

— Виски, ром, водку?

— Водку… Истинный напиток богов…

Выпив содержимое стакана и передернув плечами, Чанслер вновь мрачно уставился в камин, где однообразно потрескивали толстые поленья.

— Сэр Томас что-нибудь передал для меня? — поинтересовался Фогель.

— Разумеется. При этом сказал, что ключ от этого ящика у вас есть.

— Да. Полагаю, вы знаете его содержимое?

— Конечно. Сэр Томас посвятил меня в это богоугодное дельце… Правда, в общих чертах… Детали он предпочел оставить вам.

— Уверен, мистер Чанслер, — засмеялся управляющий, — и на вашу долю тоже достанется немало этих самых деталей, а уж Чарли Смиту — тем паче!

— Что вы хотите этим сказать, Фогель?

Вместо ответа тот поднял ящик на письменный стол, достал большую связку ключей, быстро отыскал нужный и открыл крышку. Внутри тускло мерцали слитки золота.

Фогель уселся за стол, вооружился какими-то тонкими металлическими инструментами, увеличительными стеклами непревзойденных нидерландских мастеров и надолго погрузился в изучение одного из слитков.

Наконец он глубоко вздохнул, положил золото в ящик, запер его и унес из кабинета.

Вернувшись, проговорил:

— С каждым разом слитки сэра Томаса все больше напоминают золото лишь по цвету… Не слишком-то просто будет монетами из него рассчитываться за настоящие драгоценности… о, совсем не просто… Надеюсь, вы уже имеете какой-нибудь опыт в этом весьма щекотливом деле, дорогой мистер Чанслер?

— Нет, черт возьми! — воскликнул Ричард. — Я всего лишь капитан корабля! Я бы попросил вас никогда не забывать об этом обстоятельстве.

— Ах, пустое, дорогой мой капитан! — засмеялся Фогель. — На службе сэру Томасу вы запросто можете стать даже кормилицей его жеребенка!

…Через несколько дней Фогель рассыпал на столе горсть золотых монет.

— Что вы на это скажете, Чанслер? — широко улыбаясь, спросил он. — Превосходная работа, не правда ли?

Чанслер долго крутил и вертел тусклые, кое-где потертые от времени, порою с заметными следами зубных проб, французские золотые экю…

Пожав плечами, он заметил:

— Я не очень уверен, что веревка на нашей виселице будет наполовину состоять из гнилья…

— Увы, я тоже… — согласился Фогель. — И все-таки я должен сказать, что на этот раз мы превзошли самих себя!

— И кто же это такие «мы»? — спросил Чанслер.

— Я, вы, Чарли, сэр Томас, наконец! — засмеялся Фогель. — Ну зачем вам отягощать себя лишними сведениями? Ведь мы и без того всю жизнь таскаем на своих плечах головы, набитые уймой никому не нужного хлама… Нет, Чанслер, как вы ни дуйтесь, а эта работа выполнена просто великолепно! Хотите монету на память?

— Благодарю вас, Фогель, вы очень щедры. Но у меня в карманах еще не перевелось настоящее