– Как может парень вроде тебя быть таким твердолобым? Это была просто приманка. Чтобы произвести на тебя впечатление. Она знала, что Уортону и в голову не придет делать с тобой какие-то пробы. Знала, что он станет водить тебя за нос и постарается отделаться.
Мне это тоже уже приходило в голову, но я не решался самому себе признаться. Теперь мне было ясно, почему я боялся правды.
– Все это не так, – заявил я, не желая признать очевидное и теперь.
– Возможно, – допустила она и встала. – Ну, теперь тебе придется полагаться на себя. Если не хочешь слушать, что я говорю, выпутывайся, как умеешь. Надеюсь, наука пойдет тебе на пользу.
– Я справлюсь. Деньги на залог где-нибудь достану. Утром схожу к Эбби.
– Ну, как хочешь, – сказала она, поднимаясь по лестнице. – Заодно можешь уговорить его купить мне «роллс-ройс».
Остановившись на площадке, она взглянула вниз:
– Доброй ночи.
– Доброй…
Мне долго не удавалось заснуть. Я лежал, глядя в окно на растрепанную пальму, освещенную луной, и думал. Мне казалось, что все в моей жизни ни с того ни с сего вдруг ужасно запуталось. Почему подобные вещи всегда происходят именно со мной? Я не мог вспомнить, в чем же провинился. Хотел только преуспеть в кино – а теперь чувствовал, что с каждым мигом я от него все дальше и дальше. Как будто меня вообще не было в Голливуде. Я спокойно мог бы сновать между машинами в одном из ресторанов, обслуживавших с колес, или носить полицейскую форму – там бы от меня хоть что-то зависело. Я чувствовал, что попал в западню.
Мона встала в хорошем настроении и очень рано, около семи, уже готовила завтрак.
– Не слышал, как звонил телефон? – спросила она.
– Нет. Когда это было?
– Около трех.
– Ничего я не слышал.
– Она явно была вне себя, пытаясь тебя найти. Телефон звонил каждые пять минут аж до половины пятого.
– Надеюсь, ты не сказала, что я здесь?
– Я ей вообще ничего не сказала. Не брала трубку. Садись есть.
Я сел, взял гренку и стал жевать, хотя голода не испытывал.
– Она примчится сюда чуть свет, будь уверен. Что ты ей скажешь?
– Не знаю.
– Лучше бы тебе начать об этом думать.
– Я думал об этом ночью, лежа в постели, но ни к чему не пришел. Наверно, мне лучше уйти отсюда. Не хочу, чтобы она застала меня здесь.
– И ты считаешь, это ответ?
– Не знаю, – нетерпеливо оборвал я. – Просто не могу быть тут, когда она придет.
– Если ты решил от нее отделаться, то лучше сделать это сразу – и с плеч долой. Вечно откладывать невозможно, это тебе должно быть ясно.
Я отпил немного кофе.
– Вначале я предпочел бы поговорить с Эбби. Она покатилась со смеху.
– Ну ты же не думаешь всерьез, что он ссудит тебя деньгами на залог? Или думаешь?
– Но могу я, по крайней мере, его спросить?
– Разумеется. С тем же успехом ты можешь попросить первого встречного на Вайн-стрит одолжить тебе денег.
Говорила она тем же тоном, что вчера вечером. Мне это начинало действовать на нервы.
– Не понимаю, почему ты злорадствуешь, – отрезал я. – Такое впечатление, будто тебе нравится, что я угодил в такую ситуацию.
– Ни черта мне не нравится, – хмыкнула она. – И я не хотела, чтобы мои слова звучали злорадно.
– Ну, значит, это было не злорадство. Но ты переменилась. Не понимаю, что случилось.
– Я не переменилась, и ничего ни с кем не случилось – проблема в тебе. Все прочее осталось прежним. А вот с тобой что-то произошло. Будь у тебя хоть капля гордости, ты бы эту шлюху вообще не стал слушать. Я же тебе говорила, что она за птица.
Я вскочил. Больше терпеть не было сил.
– Ну как ты не понимаешь? – беспомощно спросил я.
– А почему? – спросила она ледяным голосом.
– Что – почему? – переспросил я.
– Почему это не должно случиться?
Я покачал головой:
– Бесполезно. До тебя просто не доходит.
– Да нет, доходит, – сказала она. – Ты с три короба наврал в письмах к матери про то, как сказочно ты тут живешь, а она взяла и разболтала это газетчикам, чтобы те напечатали нечто вроде: «Крутая карьера парня из нашего города». И вот теперь ты запаниковал, потому что думаешь – если не пробьешься и не сделаешь здесь карьеры, все поймут, что ты им лгал.
– Так оно и есть, – признал я.
Она рассмеялась.
– Ты же не думаешь, что ты первый пишешь домой всякие враки? Так делает каждый. Я тоже. Только я из-за этого не провожу ночи без сна и не переживаю, что кто-то разоблачит мою ложь. Плевать мне на это.
– Точно?
– Ну разумеется. Послушай, – сказала она, отодвигая кресло. – Мне звонили, что сегодня нужно быть к восьми. Не хочешь подвезти меня и взять потом машину?
– Не хочу. Лучше буду торчать здесь.
– Мне казалось, ты не хочешь встречаться со Смитершей.
– Если я решил с ней порвать, лучше сделать это сразу – и с плеч долой… Вечно все равно откладывать невозможно.
Она улыбнулась так, словно едва сдерживается, чтобы не расхохотаться, и я вдруг понял почему. Это были не мои слова, а ее. Тут я тоже рассмеялся.
– Ну так-то, – сказала она, идя в гостиную и надевая шляпку. – Ты уже знаешь насчет забастовки?
– Нет, – сказал я.
– В самом деле? Об этом пишут все газеты. Ты их еще не видел?
– Нет. Где они?
– На кухне, на столе. Ты же сидел там и минут пять смотрел на них.
– Я думал совсем о другом.
В тот миг она выглядела абсолютно счастливой.
– Вот так-то, дружище. Мы победили раньше, чем начали бастовать. У продюсеров оказалось больше ума, чем я думала. Теперь у нас будет единый фронт. Прекратятся все сверхурочные, и не нужно будет торчать в студиях ночами, ничего не получая за часы, проведенные там. Теперь им придется раскошелиться. Представь себе, нас поддержали Кроуфорд, Кэгни и другие звезды! Разве это не здорово?!
– Ну, пожалуй, – согласился я.
Она похлопала меня по плечу:
– С тобой все будет в порядке, когда ты перестанешь думать о ерунде. Слушай, помни одно: не отступай ни на шаг, пока не будешь уверен, что она не отзовет залог. Жаль, что меня не будет, чтобы помочь
