платформе над Козьим ручьем. Из нее струился пар. За прозрачной ширмой находились туалет, умывальник и душ. Неподалеку стояли громадная старая чугунная печь, холодильник и удобная двойная алюминиевая мойка на тумбе из терракоты. Большой уэльсский кухонный шкаф, который я видела из автомобиля, хранил блюда, скатерти, полотенца и посуду для приготовления еды. Из духовки доносился запах, который трудно не узнать, — запах жарящейся индейки, а на плите тихо побулькивал громадный котел. Я уловила аромат пекущегося хлеба и острый запах лука и других приправ — ускользающий, экзотический, чудесный букет. Неподалеку от веранды над мягкой береговой землей на вертеле, вращаемом детьми, шипел огромный кусок мяса, на решетке над ямой медленно истекали соком отбивные на ребрах.

Я посмотрела на Тома. В глубокой тени дома, когда еще не были зажжены лампы, сверкали только его светлые глаза, белые зубы и кособокая корона из листьев.

— Вы, я вижу, построили дом по своему вкусу, — заметила я. — Не могу представить себе, чтобы что-либо подобное строили просто так, для кого-то.

— Мой отец заложил этот дом много лет назад, когда я был еще маленьким и когда мы еще владели всей землей вдоль ручья и на другой стороне реки. — Голос Тома был бесстрастным. — Мы использовали его как охотничью сторожку; он и я приходили сюда и оставались на несколько дней, а то и на неделю или две. Когда мать продала владение, я ухитрился сохранить дом и немного его достроил. Добавил веранды, подвел воду и электричество и приобрел кое-какую мебель.

— И вы жили здесь с тех пор… как…

— С тех пор как окончил Йельский университет. И в шторм, и в хорошую погоду, и при обеих женах. Женщинам вначале здесь нравится, в некотором роде напоминает жилище благородного дикаря в духе Руссо. Романтично. Но когда ударит первый мороз или наступит ужасная жара, они не склонны торчать здесь. И я не сказал бы, что осуждаю их.

— А я бы осталась, — проговорила Хилари. — Я бы осталась навсегда. Никогда бы не уехала.

— Уверен, что так оно и было бы, Принцесса. — Том улыбнулся девочке. — Было бы прекрасно жить рядом с лесной принцессой. Это как раз то, что приказали духи.

— Духи? — Хил посмотрела на него, затем на меня. Кажется, она не боялась, а только была заинтересована.

— Духи деревьев, животных и вод, — сказал Том, улыбаясь. — Самые древние обитатели этих и любых других мест. Те, кто объединяет все это и делает возможным существование. Они славные ребята, но очень определенно высказываются по поводу необходимости в лесу принцессы и все время пристают ко мне.

— И вы можете их видеть? — серьезно спросила девочка.

Я пристально посмотрела на нее. Фантазия — дело хорошее, и волшебное место на Козьем ручье в некоторой степени способствовало ее появлению, но — довольно!

— Нет, — ответил Том. — Они со мной не обедают. Может быть, они разговаривают только с принцессами? Но я знаю наверняка, что они повсюду. Они устраивают мне ад, когда я неправильно поступаю и не оказываю им достаточно уважения, например, выгоняют отсюда при помощи штормовых ливней, наводнений, молний и грома или насекомых…

Хил медленно и слабо улыбнулась:

— Они что, просто… в вашем воображении, да?

— Ну, ты знаешь, все зависит от точки зрения, — пожал плечами Том, — что реально, а что нет. То, что реально здесь, может оказаться нереальным в городе. Все зависит от того, с какой точки зрения это рассматривать.

Но Хилари не слушала. Она подошла к мольберту, стоящему в тени, и подняла ткань, которой была завешана работа.

— Вот это да! — воскликнула девочка. — Красиво. Кто это сделал?

Я подошла посмотреть. Том последовал за мной. Когда я приблизилась настолько, что можно было что-то разглядеть в сумраке, я тихо воскликнула от удивления и восторга. Это был акварельный рисунок оленя, очень похожего на того, что я видела в каноэ, и того, что лежал на капоте грузовичка у Пэмбертонского колледжа, рисунок был прост и утонченно красив.

Художник лишь вчерне набросал линии, как будто сухой кистью, и нанес очертания и тени широкими простыми мазками красок такого естественного чистого цвета, что казалось, они были рождены самой землей. Детали не были выписаны, но стройное тело, ноги и точеная голова выглядели настолько живо, что можно было почти уловить движение благородного животного и нервное подрагивание белого хвостика и живота.

Эффект движения и жизни был чрезвычайным и почти ощутимым на грубой кремовой бумаге. Рисунок одновременно казался и примитивным, и сложным, а степень умения и мастерства необычайной. Это изображение что-то напомнило мне, что-то ускользающе-знакомое дразнило мою память. И я вспомнила: рисунок мог сойти со стен огромных пещер Ласко во Франции.

— Это сделали вы? — спросила я, уже зная, что передо мной рисунок Тома.

— Да, — ответил он. — Все, что я убиваю, я стараюсь нарисовать, прежде чем съедаю. Таким образом, познаешь очень многое. Это как бы… сохраняет животное живым.

— Да, прекрасно, — произнесла я. — Вы очень талантливы. Но не проще ли по-настоящему оставить в живых животное?

— Да, но понимаете, тогда бы оно не было моим.

— А вы нарисуете мою лошадь? — проговорила Хилари. — На самом деле она не моя, но я езжу на ней чаще, чем другие. Или, — и я увидела, что дочка вспомнила безобразную сцену в доме Пэт Дэбни, и ее голос упал, — обычно ездила…

— Я не рисую лошадей, — ответил Том. — Слишком обыкновенные. Слишком… прирученные. Знаешь что? После ужина мы пойдем и посмотрим коз, и ты сможешь выбрать одну из них, и я нарисую ее для тебя. Коза — другое дело. Она стоит того, чтобы потратить на нее тюбик краски. Очень сложное, смышленое и полезное животное.

— А Козий ручей назван в честь ваших коз? — спросила я.

Хилари разговаривала с этим человеком с тех пор, как мы приехали сюда, больше, чем с кем бы то ни было за много-много дней. Я была и довольна, и непонятно почему раздражена.

— Нет, — ответил Том. — Никто не знает, почему ручей так назван. Я привез коз, чтобы на Козьем ручье были козы. Мне казалось, что это будет справедливо по отношению к ручью.

В это время с веранды нас позвал Картер. Когда мы вышли, там появился Клэй Дэбни с невысокой хорошенькой болтающей светловолосой женщиной, которую Том представил нам как свою тетю Дэйзи. Она была обаятельной маленькой дамой, но ее болтовня и игривость как-то не соответствовали достоинству старого льва, которое было присуще ее мужу.

— Извини, что мы так поздно, — обратился Клэй к своему племяннику, принимая из его рун стакан пунша. — Ого, прекрасно приготовлено, Том. Чип занят в городе с клиентом, который осматривает местность, чтобы привезти сюда целую группу поохотиться. Чип говорит, что его клиент немецкий принц Гогенцоллерн или что-то подобное. Выглядит так, словно и вправду принц: зеленый костюм и бриджи, а сделанное на заказ ружье „Перуджини-Визини' стоит не меньше двадцати тысяч долларов. Чип хотел, чтобы я показал тому парню „Королевский дуб', потому что тот заинтересовался историей наших мест, а Чип ничего не знает об этом.

— Что ж, надеюсь, вы его подцепите, — сказал Том. — Звучит так, будто принц может подбросить немного мелочи.

— Чип говорит, что, возможно, добьется, чтобы немец выложил пару сотен тысяч. Он задумал привезти большую группу — не знаю, немцы они или янки. Думаю, принц сейчас живет в городе под названием Нью-Йорк, но не могу этого утверждать. Когда я уходил, Его Королевское Раздражительство интересовался, нет ли в округе более диких мест. А Чип практически напустил в штаны.

— Наверняка, — усмехнулся Том.

Мы расселись в шезлонгах, и Том принес мне и Картеру по стакану пунша. Это был крепкий и странный напиток, с диким, сладким, дымным вкусом и какой-то слегка вязкий, как жидкий мед. Вначале он мне не понравился, но затем я оценила его вкус и вопросительно посмотрела на Тома.

— Это мед, — объяснил он. — Или настолько близкий к нему напиток, насколько мы можем добиться в