Ренуар не совсем оправился от перенесенного приступа. Боли не проходили. По совету врачей в феврале 1899 года художник уехал на юг и поселился в Кань-сюр-Мер, в гостинице 'Савурнен', на берегу бухты Ангелов. Эту гостиницу рекомендовал ему приятель - художник Фердинан Деконши, женившийся на дочери ее владельца; он же расхваливал мягкий климат здешних мест.

'День хуже, день лучше, - писал Ренуар Дюран-Рюэлю. - Словом, кажется, мне нужно к этому привыкнуть и смириться'.

Вспомнив собственное предсказание о том, что, когда наконец он сам сочтет себя зрелым живописцем, его подведут силы, он делает вывод: 'Грех жаловаться, могло быть и хуже'.

Возможно, он писал эти слова, думая о несчастном Сислее. 1 февраля, незадолго до отъезда Ренуара из Парижа, он вместе с Клодом Моне провожал в последний путь человека, который был их веселым спутником в годы, проведенные в Фонтенбло. Казалось, судьба безжалостно преследовала пейзажиста, певца берегов Луэна. Успех никак не шел к нему, и он ожесточился. Конец его был ужасен: он умер от рака горла. И в довершение всего, словно в насмешку, как это часто случается с художниками, не признанными при жизни, его картины, еще вчера презираемые публикой, стали теперь предметом страстного внимания любителей живописи[187].

'...могло быть и хуже...'

На полпути между Антибом и Ниццей, примерно в двенадцати километрах от каждого из этих городов, высится старинная 'висячая крепость' Кань с крепостными стенами, воротами, крутыми улочками. На самой вершине холма старинный замок, построенный Гримальди в XIV веке. Отсюда открывается вид на море, на гряды холмов, поросшие оливами, кипарисами и апельсиновыми деревьями, и на Альпы.

Деконши не солгал: этот уголок - находка для художника. Гостиница 'Савурнен' стояла у подножия крепости. Ренуар, приехавший сюда с намерением 'пожариться на солнце', старался как можно больше работать на воздухе. Но ему было трудно ходить из-за сильно распухших ног. 'Когда окрепнут ноги, надо думать, я стану поправляться быстрее'.

Вопреки всем трудностям он, пользуясь его собственным выражением, 'не сидел на месте', ездил проведать Дедона, жившего в Ницце. Однако, несмотря на жару, состояние его не улучшилось. 'Я чрезвычайно расстроен. Здешний врач предупредил меня: если я буду исправно лечиться, лечение займет в лучшем случае полтора года. Как видите, мне не дают соскучиться, хотя, может, все это преувеличено'.

Ренуару рекомендовали водолечение. Дедон советовал ему съездить в Италию, в Акви. В глубине души Ренуар мало верил в успех лечения. И все же в августе он отправился в Экс-ле-Бен.

В начале июля состоялся аукцион, на котором распродавались картины из коллекции Виктора Шоке. Одна из картин, в свое время написанная Ренуаром в 'Ла Гренуйер', была продана за 20 тысяч франков[188]. Хорошая цена! Она, естественно, удовлетворяла художника. Но все это не приносило ему истинной радости. К тому нее его возмущало, что живопись превратили в предмет купли-продажи. Он не любил, когда смешивали искусство и деньги. 'Деньги' это слово у всех на устах, и 'деньгами' пытаются все объяснить, как будто люди, такие, как Ренуар, работая, могут думать о деньгах, а не трудятся ради собственного удовольствия, в силу присущей им неодолимой потребности творить, созидать...

Ренуар осуждал современное общество за то, что оно подчинено власти денег. 'Банк - невеселое учреждение, но современное общество не может без него обойтись. Банки необходимы для появления железных дорог, канализации, газа и удаления аппендикса'.

Ренуар с тоской думал о былых временах, идеализируя минувшее столетие, сожалел, что перевелись принцы - покровители искусств. 'А теперь, - говорил он, - теперь мы не картину вешаем на стену, а ценность. Почему бы не выставить на обозрение акцию Суэцкого канала?'

Что ж, можно и так... В конце концов, улыбаясь, говорил Ренуар, деньги, которые приносит художнику его работа, в сущности, оплачивают удовольствие, получаемое от творчества, что тоже неплохо. 'Когда я путешествую и прошу отца Дюрана выслать аванс, это как-никак чрезвычайно удобно!'[189]

Летом Ренуар по обыкновению провел какое-то время в Эссуа, затем возвратился в Париж. Соседнюю мастерскую на улице Ларошфуко занимал молодой художник, в прошлом ученик Гюстава Моро. Он внимательно наблюдал за Ренуаром, но робость мешала ему представиться, - это был Жорж Руо.

Как только наступила ненастная погода, Ренуар снова уехал на юг. Солнечный край был необходим ему не только для поправки здоровья, для доброго настроения. Он чувствовал, что юг - истинная родина его искусства. Это сверкание красок, теплых тонов, жизнь, бьющая всюду ключом, эта радость, молодость, прозрачность неба, ясность его, будто сотворенная духом, - все это как нельзя лучше отвечало его устремлениям, восторгу, который будила в нем природа, день ото дня все больше открывавшая его щедрому сердцу свою красоту, богатство и безмятежность. Поэзия его искусства и поэзия этого края слились воедино.

Ренуар решил отныне проводить каждую зиму на берегу Средиземного моря. В декабре он поехал туда с намерением снять дом. Сделав остановку в Грассе, он поселился там в отеле 'Мюраур'. Отсюда он стал выезжать в окрестности, наведался даже в Ниццу и Монте-Карло... 'Я обоснуюсь лишь там, где мне очень понравится'.

Ему не пришлось долго искать. Неподалеку от Грасса, в Маганьоске, некий месье Рейно сдал ему внаем свою виллу. В первых числах января 1900 года Ренуар перевез туда Алину и Жана (старший сын художника - Пьер - жил в интернате при коллеже Сен-Круа де Нейи), Габриэль и Булочницу.

'Я на подъеме и предполагаю многое сделать...' Все эти месяцы в Маганьоске, хоть он и худел, усыхая, как старая виноградная лоза, болезнь не донимала его - Ренуару и впрямь удалось много сделать. Он попеременно писал то Жана, то Булочницу. Ребенок и женщина. Жизнь!

Во всех областях творчества мастером становится тот, кто сумеет постичь ее. Овладение натурой порой агрессивно, как своего рода насилие. Рассказывая, как он позировал отцу, Жан вспоминал, что испытывал тогда род смутного страха, несомненно весьма тягостного для ребенка.

'За работой Ренуар временами вел себя так, будто участвовал в своеобразном поединке. Казалось, художник следит за движениями противника, выискивая малейшую брешь в его защите... Беспокойные, быстрые движения кисти, мгновенно следовавшие за пронзительным взглядом, брошенным на модель, заставляли меня вспоминать зигзаги ласточки, охотящейся за мошками. Я умышленно пользуюсь этим сравнением из жизни птиц. Кисть Ренуара подчинялась его зрительному восприятию столь же непосредственно, как клюв ласточки - ее взгляду. Моя попытка описания была бы неполной, если бы я не упомянул про несколько свирепый вид работающего Ренуара, который в ту пору нередко меня пугал'.

В начале 1900 года уже окончательно сложился тот особый круг, в котором впоследствии все больше замыкался художник. Как-то раз в мае, когда Булочница не могла позировать из-за сильной простуды, Габриэль согласилась ее заменить и без всякого жеманства обнажила перед 'хозяином' свое тело. Булочница же в свой черед 'великолепно умела жарить картошку'. Отныне в доме художника уже не стало разделения между кухней и мастерской. Случалось, это удивляло гостей, заранее не предупрежденных: их изумляло, что за столом им прислуживает та же молодая особа, которую они только что видели в мастерской обнаженной.

Присутствие обнаженных натурщиц, картины, потрясающие своей чувственностью, да и вся сугубо 'женская' атмосфера дома художника - все это неизбежно порождало кривотолки. В самом деле, слишком велик был разлад между безыскусным, неподдельно здоровым миром, созданным воображением Ренуара, и окружающим его реальным миром, покорным власти вековых предрассудков и всякий раз напоминающим о себе, когда какой-нибудь посетитель мастерской вдруг начинал двусмысленно шутить, заговорщически подмигивая художнику.

Ренуар мгновенно прерывал эти глупые шутки грубоватой остротой. 'Я б... только кистью', - насмешливо говорил он. 'Ему нравилось шокировать любопытствующих', - рассказывает Альбер Андре. Напротив, сын художника Жан приходил в замешательство, наблюдая поведение своих соучеников по