его изобретениям не придется проходить проверку в столь ужасающих обстоятельствах.

Хотя Конор не видел, как это произошло, маленький парашют исполнил свою роль идеально, выскользнув из углубления, где он находился, словно младенец кенгуру из сумки. Мгновение он подрагивал на ветру, а потом поймал воздух и полностью раскрылся. Его собственное падение тут же замедлилось, чего нельзя было сказать о Коноре. Напряжение, ставшее результатом раскрытия маленького парашюта, вытянуло в ночной воздух парашют большего размера. Расправляемый ветром шелк прошелестел мимо лица Конора.

«Только бы стропы не запутались. Только бы складки ни за что не зацепились. Пожалуйста, Господи».

Его молитвы были услышаны, и белый шелк парашюта полностью раскрылся с громким хлопком, похожим на выстрел. Оттого что спуск происходил очень быстро, стропы с силой ударили Конора по спине, оставив на ней ожог в форме буквы «X», след от которого ему предстояло носить всю оставшуюся жизнь.

Конор был сейчас не в том состоянии, чтобы мыслить рационально, поэтому лишь удивился тому, что луна упорно следует за ним. К тому же казалось, будто она горит. Оранжевые искры злобно выгрызали целые секции, так что сквозь дыры были видны звезды.

«Это не луна. Это мой парашют».

Возникло мимолетное ощущение, будто Конор все еще в камере, строит планы и воображение подбрасывает ему всевозможные проблемы.

«Если искры от воздушного шара попадут на парашютный шелк, последствия могут быть очень скверными. Если именно так и произошло, остается лишь надеяться, что моя скорость все-таки уменьшится и я смогу уцелеть при приводнении».

Теперь спуск протекал более или менее ровно, и Конор мог отличить море от неба. Острова быстро летели ему навстречу. Он видел дворец Изабеллы и, конечно, стену Большого Соленого с ее рядами электрических фонарей, описанных в «Нью-Йорк тайме» как первое чудо индустриального мира.

«Если бы я мог управлять своим движением, — осознал Конор, — то мог бы ориентироваться на эти огни».

Под ним в водовороте света кружились суда. Вскоре самое большое из них заполнило все поле зрения, и он понял, что приземлится туда. Уклониться от него не было никакой возможности. Оно проступало из черных глубин, словно огромная биоэлектрическая медуза.

Конор не почувствовал по этому поводу особой печали; скорее разочарование ученого по поводу того, что эксперимент не удался.

«На три метра левее, и я мог бы уцелеть, — подумал он. — Наука и впрямь раба природы».

Однако этой ночью невероятных событий капризная судьба припасла в рукаве еще одну в высшей степени необычную карту.

За мгновение до того, как его парашют рассыпался на почерневшие угольки, Конор рухнул на палубу королевской яхты «Виктория и Альберт II» на скорости около семидесяти километров в час.

Он упал на третью по правому борту спасательную шлюпку, пробив в голубом брезенте ровную дыру, которую никто не замечал на протяжении двух дней. Под этой дырой лежали пробковые спасательные жилеты, помещенные сюда на время, до тех пор пока не будут вбиты крюки, на которые их предстояло повесить.

Двумя днями раньше затребованных жилетов еще не было бы на борту, а тремя днями позже их уже распределили бы по всей яхте.

Несмотря на парашют и брезент, скорость и масса Конора были таковы, что он пробил пробковые жилеты до палубы, сильно ударившись об нее вывихнутым плечом, снова подскочил и только после этого окончательно остановился.

«В трюме, наверное, чисто, — мелькнула у него смутная мысль. — Пахнет лишь деревом и краской».

И потом:

«Вот бы удар вправил мне плечо. Какова вероятность этого? Астрономически мала».

Такова была его последняя мысль, перед тем как нахлынуло забвение. Всю оставшуюся часть ночи Конор Брокхарт не пошевелил ни рукой ни ногой. Ему снились яркие, живые сны, но почему-то исключительно в двух цветах: алом и золотом.

Той ночью, когда Артур Биллтоу встретил дьявола, он не отказал себе в одном из любимых удовольствий — уединиться в удобном местечке рядом с обращенным к морю обрывистым берегом острова. У Биллтоу по всему острову имелось штук пять-шесть таких мест, где можно было преклонить голову, когда тюремная жизнь слишком уж действовала на нервы.

Это было не просто — подремать на обнесенном стеной острове с крепостью на юго-восточном конце и дюжиной дозорных башен вокруг.

«Что за тупость — это электрическое освещение! — часто думал Биллтоу. — Как, спрашивается, может человек в таких условиях вздремнуть?»

Любимым местечком Биллтоу была маленькая неглубокая землянка рядом с посадками сведы в пятнадцати шагах от основания стены. Пол в ней заменял старый, выброшенный паромщиками брезент, а крышей служила дверь времен Бродячего Черта, с рамой и все еще на петлях. Разглядеть землянку снаружи было почти невозможно — покрытую грязью, заросшую травой и невысоким кустарником.

Биллтоу испытывал прилив гордости каждый раз, когда проскальзывал в эту землянку, где царила тьма. Из всех его потайных местечек это было самое любимое. Что бы ни происходило, здесь было сухо, и он мог, провертев дырочку, использовать ее как дымоход, и никто не заметил бы, что он курит.

«Еще одна сигарета, — думал в тот раз Биллтоу. — Еще одна, и потом обратно на службу».

За полгода, прошедшие со дня исчезновения Конора Финна, Артур Биллтоу проводил в своих потайных местах все больше и больше времени. Конечно, он переживал не из-за самого солдатика; он боялся, что маршал Бонвилан имел касательно этого молодого человека особые планы и в них не входило, чтобы тот погиб.

Тем вечером, когда исчез Финн, Биллтоу несколько часов кряду переходил от дымохода к дымоходу и звал его. Когда стало ясно, что это бесполезно, он сходил за двенадцатилетним пареньком-кокни,[89] который чуть не всю жизнь промышлял грабежом, и отправил его в систему дымоходов с обещанием скостить несколько лет срока. Парнишка провел там полдня, вернулся ни с чем, и Биллтоу снова послал его назад под угрозой пистолета. Проведя в лабиринте еще сорок восемь часов, парень вылез с окровавленными коленками, но без каких бы то ни было новостей. Дальнейшие поиски не имели смысла. Конора там не было. Артура Биллтоу одурачили, непонятно, правда, как.

Потом у него зародились сомнения насчет мясника, оказавшегося впутанным в историю с одним из предназначенных для коронации воздушных шаров. Возможно ли, чтобы это был Финн? Возможно ли, чтобы он каким-то образом выбрался на поверхность?

Точного ответа на вопросы о судьбе Финна Биллтоу так и не получил, и они зудели внутри, словно жучки под кожей. Может, засохший Финн лежит где-нибудь в дымоходе, а может, утонул в проливе Святого Георга. Ну, разница невелика. Мертвец есть мертвец, и кости есть кости. Однако, ясное дело, это еще не