ответила, что тоже надеется на это. При этом было понятно, что она ждет, когда же я уберусь с глаз долой.
— И все же дело сделано — расцвели цветы в твоем садочке…
— Ага, цветут и пахнут! Когда я позже зашел к ней в кабинет — надо было кое-что обсудить, — букет роз торчал в мусорной корзине, прямо в упаковке. А обошлись мне цветочки, между нами говоря, в целое состояние!
Кларк за ширмой одышливо расхохотался:
— Ох уж эти женщины! Неблагодарные коровы — почти все. Чем ты с ними обходительнее, тем паршивее они себя ведут. Ладно, ты сделал все, что мог.
— По-моему, она по-прежнему переживает из-за писем и катавасии с Кеннеди. Стил не собирается подавать жалобу на вмешательство в личную жизнь, однако ему все равно грозит тюремный приговор за злобные розыгрыши по электронной почте.
— Странная дамочка.
— Да. Она поняла, что я увидел, как она поступила с цветами, но промолчала. А когда я на следующее утро зашел в ее кабинет, розы как ни в чем не бывало стояли в вазе на столе.
— Ну вот видишь! Я же говорил тебе, есть в характере Кэролин сентиментальная слабинка.
— Может, и так, — медленно кивнул Тарталья.
Видимо, он не до конца представлял, насколько сильно задели ее угрожающие письма, как близко к сердцу она приняла все происшедшее. Марк никогда толком не понимал, что творится в душе женщины. Стил казалась ему железобетонной, непробиваемой леди. Но вот уже не в первый раз его посетила мысль: а вдруг он с самого начала судил о ней неверно? Не себя ли нужно ему винить за возникшие в их отношениях проблемы?
— Но думаю, это уборщицы пожалели мои бедные розы и выудили их из корзины. А у Стил не хватило духу выбросить их еще раз.
— Нет, Марк. Я уверен, это сделала по размышлении сама Кэролин. Как у всех женщин, у нее чертовски сложная натура, она хитрая и умеет, когда требуется, натянуть или отпустить поводок. Ух! — внезапно вскрикнул он. — Больно же! Нельзя ли поосторожнее, сестра Мэри?
На улице стоял ослепительный зимний денек, небо было пронзительно-синее, почти без единого облачка, воздух терпко-морозный, легкий ветерок перебирал голые ветви деревьев. Тарталья выбрался из машины Донован, которую та припарковала через дорогу от дома Николетты, и стоял на тротуаре, поджидая Сэм и подставив лицо солнечным лучам. Донован возилась на заднем сиденье машины — собирала содержимое сумочки: та свалилась на пол, когда Сэм слишком резко срезала угол.
У Тартальи зазвонил телефон. «Николетта, — подумал он. — Беспокоится, где это мы застряли». Он вынул трубку и увидел на определителе — звонит Фиона Блейк. Марк дождался, пока включился автоответчик. Донован занялась инспектированием своего лица в зеркальце: тронула помадой губы, поправила прическу. С опаской — что еще понадобилось Фионе? — Тарталья нажал 121 и стал слушать сообщение.
«Марк, это Фиона. Наверно, мне не следовало звонить, но… я просто хотела, чтобы ты знал: я порвала с Мюрреем». Говорила она неуверенно, мягко. После долгой паузы добавила: «Может, встретимся, выпьем? Перезвони. Если ты, конечно, хочешь. Надеюсь, что да».
Последний раз он видел Фиону и говорил с ней в палатке экспертов у канала, стоя рядом с трупом Иоланды. Тогда он счел, что между ними все кончено, и начал привыкать к мысли — оно и к лучшему. Фиона не подходит ему. Не та она женщина, какая ему нужна. Вот только легче ему не становилось. Ее звонок снова пробудил желание видеть ее, быть с ней. Не в первый раз Марк почувствовал, что бессилен сдержать себя, он, конечно же, рано или поздно ей позвонит.
Но пока Марк отключил телефон и повернулся к Сэм. Та наконец-то вышла из машины с сумочкой в руках, хлопнула дверцей, и он повел ее к маленькой калитке кованого железа, ведущей к дому Николетты.
— Заранее приношу извинения за беспорядок в доме, — сказал он, придерживая калитку.
— Да ладно тебе!
— Сейчас сама увидишь. Карло три годика, Анне — пять. В доме вечный бардак. Николетте наплевать, а мой зять Джон не обращает на это внимания из принципиальных соображений — ради сохранения мира.
— Мне не привыкать.
— А, да. Я и забыл. Но такого ты еще не видела. Будь предельно внимательна, когда будешь садиться, не то обязательно приземлишься на что-нибудь острое или липкое.
Когда он потянулся к звонку, Донован легонько тронула его за руку. Тарталья обернулся.
— Не знаю, справлюсь ли я со своей ролью.
— Послушай, если тебе совсем уж неохота, мы можем не пойти. Я скажу Николетте, что ты заболела… Что-нибудь в этом роде… После всего, что случилось, она не удивится.
Донован покачала головой:
— Я не это имела в виду. Мне очень приятно сходить с тобой в гости. Да и отвлечься от постоянных дум было бы неплохо. Я очень благодарна тебе за приглашение. Просто… мне никогда раньше не приходилось изображать чью-то подружку.
Тарталья смотрел на нее с улыбкой:
— И я тебя благодарю — заранее за старания. И ведь я — не «кто-то», я спас тебе жизнь. А значит, для тебя я — особенный человек.
Он опять подшучивал над случившимся.
Сэм не рассердилась. Она передернула плечами, словно для нее эпизод с Залески уже не имел ровно никакого значения, а Тарталья приобнял девушку, притянул к себе и ласково погладил по плечу:
— Я тебя очень люблю, Сэм. Да ты и сама, наверное, знаешь.
Донован подняла на него глаза и в первый раз за долгое время улыбнулась:
— Знаю. Твое отношение очень много для меня значит.
— Я так испугался, что потеряю тебя там.
— И чуть не потерял.
— Ну так как? — Тарталья наклонился и чмокнул ее в макушку. — Готова? Уверена, что справишься?
Сэм кивнула, и он взял ее за руку:
— Прекрасно! Тогда — вперед!
37
Адам Залески с сумкой в руке спустился по трапу маленького самолета на летное поле, и его накрыла волна удушающей жары и влажности. Даже через темные очки небо смотрелось пронзительно-синим; нигде ни намека на облачко. Адам помахал на прощание пилоту и пошел следом за двумя другими пассажирами к обшарпанному зданию аэропорта, которое стояло на другом конце короткой взлетно-посадочной полосы. Вдоль полосы паслось стадо странных на вид, тощих животин, они ощипывали пыльный кустарник у обочины. Ничто здесь не напоминало далекий западный мир. Даже воздух пах по-другому. Адаму хотелось припуститься бегом, скакать и прыгать, веселиться от всей души. Он свободен! Ему все сошло с рук.
По пути он купил английскую газету и прочитал, что Донован и Тарталью в последний момент спасли — единственное, отчего у него на душе скребли кошки, и он бесился всякий раз, когда вспоминал про это. Надо же так промахнуться! Нужно было их самих облить бензином, не только дом. Ладно, над пролитым молоком горюй не горюй — проку ноль. Его-то теперь не найдут. Газетная фотография не поможет узнать Адама в загорелом блондине со светлой бородкой. Если уж на то пошло, сейчас он скорее похож на Дэвида Бекхэма. Только глаза другого цвета. Да и находится он вне досягаемости английских газет.
Он вновь представил лицо Сэм, покоящееся у него на плече, когда он нес девку вниз, чтобы бросить
