— Я проверила, сэр. Именно тот адрес он и назвал.

Сердце у Тартальи бухало, он попытался успокоиться, мыслить логично, вспомнить, что сказал Залески о месте своего жительства, когда он в тот, первый раз опрашивал его. Тарталья отчетливо помнил: Залески сказал, что живет он в Илинге, потому-то и находился в том квартале, когда убили Джемму Крамер. Думай. Думай же! Постарайся, черт побери, вспомнить! Что Залески там делал? Почему оказался в Илинге? Что он тогда говорил? Ага, вот, он шел домой… Да, шел домой, хотел оставить машину в гараже… Нет, наоборот, шел забирать машину, когда…

— Вспомнил! — заорал Тарталья. — Залески шел забрать машину из гаража. Мы еще тогда проверяли этот гараж, чтобы уточнить время. Номер машины должен быть в файле. Прокрути номер через компьютер и тут же перезвони мне — скажешь адрес Залески.

Тарталья стоял на Бекфорд-авеню у ворот дома номер восемьдесят девять. Наверху было темно, но сквозь шторы гостиной на первом этаже тускло пробивался свет. С минуту Марк прикидывал, как действовать. Возможно, они пока не вернулись, ужинают. А может, Сэм уже дома в полной безопасности? Спит? А если нет? Позвонить в дверь и посмотреть, что получится? Если Сэм в доме, Залески, пожалуй, выкинет что-нибудь отчаянное. Единственное преимущество Тартальи — во внезапности. Ну и еще в том, что Залески пока не знает, что они его вычислили.

Дом был на две семьи, с высокой калиткой сбоку, ведущей, как предположил Тарталья, в сад, разбитый позади дома. Он толкнул калитку, та оказалась заперта. Тогда он снял шлем, тяжелую куртку и перчатки, сунул все под кусты, подальше от чужих глаз, и, подпрыгнув, ухватился за верхнюю поперечину калитки. Подтянувшись, он перебрался на другую сторону и приземлился почти бесшумно. Свет уличного фонаря не достигал узкой дорожки, она тонула в темноте, и он едва различал, куда ставит ноги. Двигался Тарталья ощупью, держась за кирпичную стену дома: в боковых окнах света не было. В саду видимость была чуть получше. Тарталья различил узкую полоску лужайки, клумбы и мощеный пятачок перед домом, его окаймляли кусты в вазонах. Свет нигде не горел, лишь в комнате на первом этаже. В доме ни звука, ни малейшего движения. Понаблюдав с минуту, Марк засек промелькнувшую в окне тень и понадеялся, что это Залески. Правда, он понятия не имел, кто, кроме Залески, живет в этом доме.

В сад выходили две двери: из дома — высокая стеклянная, из небольшой боковой пристройки — застекленная наполовину. Сначала Тарталья толкнул стеклянную. Заперто. Другая тоже не поддалась. Тарталья прижался лицом к стеклу, различил стол, не то столовый, не то письменный, на нем компьютер — на экране неярко помаргивала заставка. Пошарил возле замка: вдруг ненароком забыли ключ? Нет как нет. Видимо, ключ вставлен с обратной стороны. Что ж, придется прибегать к решительным мерам.

Оглядевшись в поисках чего потяжелее, Тарталья обнаружил крепкий на вид совок, воткнутый в вазон рядом с дверью. Сняв пуловер и обернув его вокруг ручки совка, чтобы заглушить шум, Тарталья нацелился в стекло. Пришлось стукнуть несколько раз, прежде чем в самом углу появилась трещина и стекло с приглушенным звоном разбилось. Тарталья расширил дыру совком. Ему удалось просунуть внутрь руку, обмотав ее пуловером. Он нашаривал ключ, молясь, чтобы тот оказался в замке.

Слава богу, нащупал! Тарталья повернул ключ, открыл дверь и, осторожно перешагивая через осколки, вошел в темный кабинет. Прислушался, тихонько открыл дверь в коридор. Тишина. Слышен лишь отдаленный гул транспорта с дороги. С улицы через витражные панели, обрамлявшие входную дверь, просачивался свет. Рядом с дверью белела пластиковая канистра для бензина и стояла маленькая сумка. Залески собрался куда-то уезжать? Дома ли он? А Сэм? Где она? Как тут тихо! Из коридора вели две двери. Одна, как предположил Марк, — в комнату с высокой стеклянной дверью, выходящей в сад, из-под другой двери — вероятно, в гостиную — пробивалась узкая полоска света. Очевидно, они там. Хотя шума разговора не слышно. Тарталья подкрался к двери, стараясь ступать по плиточному полу бесшумно. Вдруг позади послышался шорох, и что-то похожее на твердый и холодный палец ткнулось ему в затылок.

— Не оборачивайся. Это пистолет.

Тарталья сразу узнал голос Адама Залески. Брызнул свет, ярко осветив коридор.

— А-а, так это вы, инспектор! С какой это стати вы вломились в мой дом?

Пистолет он продолжал прижимать к затылку Тартальи.

— Где Сэм? Она здесь?

— Девушка наверху, пудрит носик. А что такое? Вы тут у нас в роли ревнивого любовника? Она — ваша подружка? — Залески потыкал дулом в шею Тартальи. — Я считал, вы западаете на женщин более сексуальных.

— Сэм — мой друг.

— Рискуете ради друга жизнью?

Он рискует жизнью? Тут до Марка дошло, что именно так и есть, однако он остался до странности спокойным:

— Да. Вот именно.

— Что ж, о вкусах не спорят. Но — удивлен. Чего уж так ради нее дергаться? Мне она показалась обычной маленькой шлюшкой. Правда, ничего особенного…

— С ней все в порядке? — ровно проговорил Тарталья, не желая доставлять Залески удовольствия взрывом возмущения и негодования. Настоящий у того пистолет или игрушка? Судя по тому, что он знает о Залески, не стоит даже пытаться выбить оружие у него из рук.

— Зависит от того, что вы подразумеваете под порядком. Донован потеряла над собой контроль, пришлось успокоить ее, привести в надлежащее душевное состояние. Только так и следует поступать с женщинами.

— То есть — накачивать их наркотиками, чтоб вытворять потом что душе угодно?

— Инспектор, прекратите провоцировать меня. Вам это не идет. Вам нравится оружие? Пари держу, стреляете вы отлично!

Тарталья отмолчался.

— У меня в руке люгер с симпатичной такой историйкой. Во времена Второй мировой мой дед отобрал его у немца. Само собой, после того как убил парня. Дед обожал рассказывать мне эту байку, когда я был мальчишкой. Очевидно, ему было чудовищно страшно, когда он убивал. Лично у меня не хватает смелости смотреть на вытекающую из раны, застывающую кровь. И все же оружие дает человеку подлинное ощущение власти, правда?

— Откуда мне знать? — твердо ответил Тарталья, раздумывая, как быть дальше. Тут он сообразил: вот и объяснение, почему Том не убивал девушек собственноручно, а сбрасывал с высоты. Не желал пачкать рук. Хотел отстраниться от грязи и реальной мерзости смерти. Пистолет ведь тоже держат на расстоянии вытянутой руки…

— Поверь мне, именно так: подлинное ощущение власти, — продолжал Залески, переходя в самоупоении на «ты». — Поскольку оружие у меня, тебе придется выполнять все, что я прикажу. Прикажу прыгать, будешь прыгать. Уяснил? А теперь открой ту дверь, что перед тобой… распахни настежь. Вот так, правильно… Руки за голову, иди медленно. Сядь на диван. И без глупостей, — прибавил он, когда Тарталья замешкался в проходе — прикидывал, может, успеет захлопнуть дверь перед носом Залески? Забаррикадироваться, пока не подоспеет помощь? — Люгер — пистолет хотя и старинный, но все еще стреляет, а я, поверь, меткий стрелок.

Повернув ручку двери, Тарталья вошел. Глаза его обежали комнату, выискивая средство защиты или пути бегства. На глаза ничего не попалось. А местечко весьма своеобразное: мебель страшенная, старомодная, коричневая, полно всяких безделушек. В воздухе висит непонятный пыльный запах, будто комнатой редко пользуются или совсем не проветривают ее. Тарталья повернулся, сел и в первый раз оказался лицом к Залески: тот стоял у камина с пистолетом в руке, нацеленным точно в сердце Тартальи.

Темный плащ, шарф, кожаные перчатки — вид такой, будто Залески собирался уйти, а Тарталья ему помешал. Сумка у двери. Бензиновая канистра. Что Залески собирался делать с бензином, если в канистре