Люси снова объяснила, зачем прилетела в Канаду:

— Видите ли, я разыскиваю девочку, которая в середине пятидесятых годов наверняка содержалась в монастыре или в сиротском приюте. Могу сказать даже точнее: в пятьдесят четвертом или пятьдесят пятом году. Здание, скорее всего, располагалось в окрестностях Монреаля. Мне известно имя монахини, с которой девочка была в контакте: сестра Мария Голгофская.

Архивистка внимательно посмотрела на фотографию девочки на качелях.

— Знаете, сколько было в то время сестер по имени Мария Голгофская! Боюсь, эти сведения не слишком вам помогут.

Патриции Ришо на вид было лет пятьдесят, светлые волосы она затягивала в конский хвост, носила маленькие круглые очки в тонкой оправе. Она пригласила Люси следовать за собой и повела ее по бесконечным коридорам, в которых не возникало даже мысли о том, что архив — это нечто насквозь пропыленное, старое, ветхое, хотя именно такой образ этого заведения обычно первым приходит в голову. Здесь было светло, линии прямые, четкие, дизайн футуристский… Оказалось, сюда даже экскурсии водят. Люди гуськом тянулись за экскурсоводом, одна группа, другая, третья — всем хотелось увидеть такое огромное собрание документов.

Прежде чем попасть в крошечный круглый зальчик без окон, освещенный лампами дневного света, Патриция добрых пять минут водила Люси вверх-вниз по лестницам. И вот наконец — стеллажи с папками, сотнями, тысячами или сотнями тысяч папок. Многометровые стеллажи поднимались к потолку, достать документы с верхних полок можно было с помощью передвижной лесенки. К папкам приклеены этикетки, и Люси прочитала на ближайших: «Дела несовершеннолетних правонарушителей (1912–1958)», «Дела об общественном благосостоянии (1950–1974)».

— Пришли, — сказала архивистка, остановившись посреди зальчика. — Думаю, здесь вы скорее, чем где-либо еще, получите то, что ищете. Большая часть папок содержит документы о сиротах моложе шестнадцати лет. Сведения о брошенных детях можно найти, например, в делах несовершеннолетних правонарушителей, поскольку родители оставили их в таких условиях, из-за которых они и стали правонарушителями.

Люси показала на нишу со стеллажами, где стояли папки, особенно ее заинтересовавшие: «Религиозные общины (1925–1961)», и, воспользовавшись тем, что ее спутница сделала паузу — перевести дыхание, — спросила:

— А тут что?

Ришо машинально затеребила медальон на золотой цепочке.

— Вам повезло, эти архивы поступили к нам всего несколько недель назад, а до того документы были недоступны, потому что находились в ведении религиозных организаций. Сейчас провинция Квебек все больше и больше отворачивается от религии, людей стал волновать современный мир, и эти организации закрываются одна за другой из-за нехватки средств к существованию. Ну и когда их архивы стало негде хранить, мы забрали их к себе.

Она вздохнула.

— Как видите, архивных дел здесь очень много — это связано с тем, что, кроме бумаг монреальских общин, здесь еще и документация сиротских приютов соседних городов и регионов. В те времена религиозные организации процветали, и принимали они к себе главным образом незаконных детей.

— Незаконных? Можете уточнить?

Специалистка, будто не слыша, направилась к стеллажу, состоявшему из металлических ящиков, и открыла один из них. Там оказалось бесчисленное количество карточек из плотной бумаги.

— Это каталог. Зная фамилию ребенка, вы бы сразу, буквально за пять минут, вышли на его дело, но у вас так мало сведений, что, видимо, придется смотреть реестры по годам поступления детей в ту или иную организацию или картотеки самих этих организаций. Они — в других ящиках, вон там, и в них можно найти списки всех их воспитанников. Возможно, вы обнаружите одни и те же имена, одни и те же сведения в фондах разных организаций и за разные годы, но это естественно, потому что в то время переводить детей туда-сюда было обычным делом, сироты не оставались в одном месте дольше нескольких лет. Когда вы найдете карточку ребенка, который как будто бы вам подходит, вам придется сравнить привезенный из Франции снимок с фотографией в его досье. Ну, вроде бы все сказала, значит, могу вас оставить… Да! Вот телефон, если появятся вопросы, звоните.

— А это внутренний телефон или можно позвонить куда-то еще? У меня мобильник не работает.

— Можно куда угодно, но вам представят счет за переговоры. Главное, когда соберетесь уходить, не забудьте позвонить в приемную, иначе заблудитесь в наших лабиринтах.

Патриция пошла к двери, Люси задержала ее:

— Вы мне не ответили! Что вы имели в виду, говоря «незаконные дети»?

Архивистка сняла свои круглые очочки и тщательно протерла стекла лоскутком замши.

— Ясно же, что речь о внебрачных детях. Вы сказали, что работаете в полиции? Так что вам все-таки нужно, скажите точнее!

— Должна признаться, сама толком не знаю…

— Если вы отважитесь рыться в прошлом Квебека, прошу вас, отнеситесь к этому ответственно. Это был достаточно мрачный период, и все здесь стараются о нем забыть.

— Вы о чем?

Но Ришо уже выбежала из зала, хлопнув дверью. Люси положила рюкзак на круглый столик. Интересно, что хотела сказать эта женщина? Мрачный период… Есть ли тут связь с ее поисками?

Она вздохнула и огляделась.

— Ладно… У меня еще черт-те сколько дел!..

Люси набралась храбрости и — поскольку никаких фамилий не знала — направилась к стеллажу с реестрами по годам поступления детей в приюты. На ходу она соображала: фильм снимался в 1955-м, девочке на качелях лет восемь или чуть поменьше. Маловероятно, что ее взяли в приют в том же году, потому что она, похоже, хорошо знает и людей, и место. Кроме того, мастерица читать по губам заметила, что за время съемок девочка подросла. Люси решила начать с предыдущего, 1954 года.

— Господи боже мой!..

Только в одном 1954 году в приюты региона было принято три тысячи семьсот двенадцать сирот. Просто-таки массовое переселение детей…

Люси сосредоточилась. Ага! У нее же есть одно имя, и это очень ценно! Несколько звуков, считанных с губ девочки, снятой в старой черно-белой короткометражке. Она открыла блокнот, нашла страничку с записями совещания в Нантерре и встречи со специалисткой по расшифровке немого кино, прочитала: «Что случилось с Лидией?» Имя было обведено.

Лидия…

Их оказалось примерно три десятка — списков за 1954 год, составленных по алфавиту, по первой букве фамилии, и Люси стала читать один список за другим, не пропуская ни единой строчки: девочки и мальчики шли тут вперемешку. Написанные от руки фамилия, имя, возраст, номер досье — вот и все, ничего больше.

Первый раз она наткнулась на Лидию, дойдя до буквы «М»: Лидия Маршан, семь лет. Записала номер досье и бросилась к бумажной стене, чтобы извлечь оттуда документы. Открыла папку. Нет, Лидия Маршан с фотографии не была похожа ни на одну из девочек, кадры с которыми удалось извлечь из фильма. Но ведь Лидия могла не участвовать в эпизоде с кроликами, такое вполне возможно?

Отступать нельзя. Тем более сейчас, когда кое-что у нее уже есть: название организации, которая приняла к себе эту Лидию. Люси прочитала: «Монастырь сестер Доброго Пастыря в Квебеке…», поспешно вернулась к ящикам, нашла архивное дело этого монастыря и обнаружила там учетные листки пансионерок числом триста сорок семь.

Триста сорок семь! Одни девочки…

Теперь следовало найти среди них всего одну — девочку с качелей, Лидия, вероятнее всего, была ее подругой. Но чтобы найти эту одну — тут выбора нет — придется пролистать все триста сорок семь учетных записей и просмотреть все триста сорок семь фотографий, сравнивая их со снимками, которые Люси привезла с собой.

За этим прошло все утро — и прошло впустую. Значит, Лидия Маршан — не та Лидия, которую она