арабски.

Когда очередной порыв ветра утих, египтянин сорвал с Шарко рубашку и несколько раз обмотал его туловище вместе со спинкой металлического стула клейкой лентой: так преступники обычно и поступают. Шарко тяжело дышал через нос, от жажды слиплись все внутренности. Атеф вытащил кляп из его рта, и полицейский стал отхаркиваться — долго, до тех пор пока не показалась ниточка желчи.

— Почему?

Атеф ударил его кулаком в нос. Ненависть исказила черты араба.

— Потому что меня об этом попросили. Потому что мне за это платят по-царски.

Он достал из кармана мобильник Шарко.

— А тебе тут, оказывается, звонили.

Он прослушал оставленное на автоответчике сообщение и тут же отсоединился.

— Женщина из твоей страны. Голос красивый… Ты ее трахаешь? Ну и как, хороша она, сукин ты сын?

Атеф расхохотался, открыл список исходящих звонков и изучил его.

— Сам ты со вчерашнего дня никому не звонил, это хорошо, ты человек слова, это редкость у вас, европейцев. И для твоего сведения: мой дядя уже десять лет как умер.

Мучитель исчез в соседнем помещении. Вокруг развалин по-прежнему свирепствовала буря, шкура пустыни то собиралась в складки при новых порывах ветра, то разглаживалась, когда ветер чуть успокаивался. Оконные рамы были разбиты, пол усыпан осколками черепицы, железные балки, подобно кинжалам, протыкали стены. От скотча, намотанного на запястья, жгло кожу.

Вернулся египтянин с целым набором орудий: аккумуляторная батарея, зажимы-крокодилы со шнурами, ножи с загнутыми кончиками… Канистра с бензином тоже оказалась тут. Стало окончательно ясно, что Шарко приговорен. Он попытался вырваться и получил удар кулаком в живот. Медленно разогнулся. Из носа текла кровь.

— Ты сам… это ты убил брата…

— Он не мог смириться с моей гомосексуальностью. Из-за него я просидел четверо суток в вонючей камере Каср-эль-Нила. А там, в этой тюрьме, есть любимая забава: привязывают тебя за лодыжки к поперечной палке, и бьют хлыстом по подошвам, и засовывают тебе в зад полицейскую дубинку.

Араб вынул из небольшого мешка диктофон и фляжку с водой. Отпил.

— Да, я сам им занялся. Надо было остановить его расследование. Оказалось, проще простого.

— Кто отдает приказы?

— Ты бы все равно не поверил, если бы я тебе ответил, что ничего не знаю. Ладно, не важно. Они, эти люди, подарили мне жизнь, позволили стать уважаемым человеком. А теперь ты расскажешь, а я запишу на пленку все, что известно французской полиции об этом деле. Будешь отвечать на мои вопросы, иначе разрежу тебя на кусочки.

Египтянин вытер рукой рот, глаза у него были безумные. Песчинки летали по комнате, шурша, сползали по стенам. Атеф снова выругался по-арабски, присоединил к батарее торчавшие из крокодилов провода, из «челюстей» с треском посыпались искры. Не сказав ни слова, араб поднес зажим к груди Шарко.

К вою песчаной бури присоединился вопль.

Атеф нажал на кнопку диктофона. Эта сволочь явно развлекалась.

— Давай-ка рассказывай о вырытых телах. Есть возможность идентифицировать трупы?

В глазах полицейского показались слезы.

— Пошел ты… куда подальше! Можешь меня прикончить… Мне наплевать…

Араб взял канистру, в которой заплескалось горючее.

— Я тебя малость подпалю, потом поиграю ножичком, потом выброшу тебя в пустыню — еще живого. За несколько часов тебя так обглодают гиены и грифы, что даже если б тебя нашли, то все равно не опознали бы. Но не найдут. Никогда.

Он ударил парижанина канистрой в лицо.

Хруст, струйка крови.

— Они хотят слышать твои показания, понял? Мне надо им доказать, что я выполнил свою работу, что заслуживаю их доверия. Если б ты не был таким упертым, ничего такого не случилось бы. Но ты, ты — как мой брат, ты шел бы до конца. Еще порыскав там и сям, порасспрашивав нужных людей, ты бы и сам в конце концов допер до больниц.

Стрелка вольтметра на батарее за десятую долю секунды резко скакнула вправо. Шарко, сжав зубы, изогнулся. На лбу у него набухла синяя вена, внутренности, казалось, стремились вырваться наружу. Когда электрическая буря миновала, комиссар понял, что голова его склоняется набок. Араб затрещиной привел его в чувство.

— Что ты знаешь о синдроме Е?

Комиссар, почти теряя сознание, приподнял подбородок. Нестерпимая боль пронизывала его тело при каждом движении.

— Больше, чем… чем ты можешь себе представить!

Еще одна затрещина. Комиссар уставился в глубину комнаты — и обнаружил там Эжени. Девочка сидела по-турецки в углу, играла с песком, пропуская его сквозь пальцы, но смотрела в сторону Шарко весьма сурово:

— Могу я узнать, что мы тут делаем, Франк?

Шарко плохо видел, слезы застилали глаза.

Пересохшие губы чуть раздвинулись в подобии печальной улыбки. Из ноздрей и десен начала идти кровь.

— Ты и впрямь думаешь, что у меня был выбор?

Атеф нахмурил брови. Подошел к пленнику поближе, пригрозил крокодилами.

— О чем это ты?

Эжени встала, взгляд ее стал гневным.

— Выбор есть всегда.

— Только не тогда, когда руки связаны за спиной.

Глазные яблоки Шарко катались в орбитах, отслеживая перемещения девочки. Атеф чуть отступил и обернулся назад. Шарко, воспользовавшись этим, напрягся и — вместе с тяжелым стулом, к которому был привязан, — сделал рывок, выставив тараном голову. Атефу он попал прямо в живот. От удара араб отлетел назад, и, когда он врезался в стену, послышалось что-то вроде вдоха: стальная труба пропорола ему грудную клетку слева. Тело его обвисло, но он был жив, лицо исказила боль, но он не издал ни единого звука, он взялся руками за трубу, но сделать хоть что-то еще уже не смог. Изо рта египтянина потянулась струйка крови. Наверняка дыра в легком.

Шарко, обессилев, повалился на бок, спина у него разламывалась. Эжени подошла к Атефу, с гримасой отвращения оглядела его:

— Вот она, твоя жизнь. Всегда так. Смерть, страх, страдания… Мне еще и десяти лет не исполнилось, друг мой Франк, а полюбуйся сам, что за зрелище ты мне уже который год показываешь. Это омерзительно.

Все еще в той же странной позе Шарко дополз до ножа, схватил его.

— Я никогда тебя не удерживал. Я никогда не вынуждал тебя следовать за собой. И не спорь!

Ему удалось-таки освободиться от пут. Он встал, выпрямился, глотнул воды из Атефовой фляжки, не смог оторваться и пил до тех пор, пока не утолил жажду. Вода лилась по подбородку, капала на измученное тело, стекала на грудь, на сожженные пучки волос. Пахло паленой шерстью. Вытерев обрывком тряпки нос, он подошел к египтянину. Тот еще дышал. Шарко обшарил карманы своего палача. Документы, бумажник, зажигалка. Достал ключи от машины, свой мобильник, потом вывернул на голову Атефа все содержимое канистры. Арабу хватило сил вытаращить глаза.

Шарко взглянул на вернувшуюся в угол Эжени.

— Ты не обязана на это смотреть.

— Я на тебя хочу смотреть, на тебя! Видеть, какими ужасами тебе приходится заниматься, чтобы выжить.