Ребус осмотрелся. Это тянуло больше чем на обычную поставку, и они это понимали. Перехватить такое количество – величайшая удача. Сейчас здесь был только он, эти двое из Агентства по борьбе с наркотиками и эксперт-химик. Наркотики, ввозимые с континента, – это дело таможни и службы акцизов…

– Честно говоря, – сказал Клеверхаус, глядя в лицо Ребуса, – Карсуэл дал нам добро.

Карсуэл был заместителем начальника полиции. С ним у Ребуса не раз бывали стычки.

– Он знает, что я здесь? – поинтересовался он.

– Пока нет.

– Так, давайте уточним: вы задержали трейлер, обнаружили кучу нелегального товара. Этого достаточно, чтобы упечь сыночка Хорька лет на десять… – Он помолчал. – Кстати, а какое отношение к этому имеет сын Хорька?

– Эли был водителем этого трейлера. Он дальнобойщик.

– Вы за ним следили?

– У нас возникло подозрение. Мы задержали этого придурка, когда он, остановившись на придорожной площадке, курил косяк.

– Таможня в этом не участвовала?

Клеверхаус покачал головой.

– Мы подъехали так, наудачу. В путевых документах указано, что он доставлял принтеры в Хатфилд, а на обратном пути его загрузили компьютерными программами и играми. – Клеверхаус кивком указал в угол склада, где стояло полдюжины поддонов. – Как только мы представились, Эли попытался засрать нам мозги этим…

Ребус наблюдал, как эксперт-химик наливает чай из термоса.

– А от меня вы что хотите? Чтобы я потолковал с папашей, хотите проверить, сможем ли мы договориться?

– Ты лучше знаешь Хорька. Может, он тебя послушает. Просто поговорите о том о сем, как отец с отцом…

Ребус, внимательно глядя на Клеверхауса, спрашивал себя, насколько осведомлен этот человек. Когда дочь Ребуса оказалась в инвалидной коляске, Хорек отыскал виновника и передал его Ребусу на складе, похожем на этот…

– Ведь в этом нет ничего плохого, верно? – Голос Клеверхауса сливался с мягким эхом, отражавшимся от гофрированных панелей.

– Он не станет закладывать Кафферти, – негромко произнес Ребус. Но резонанс от его речи было не сравнить с тем, который производила речь Клеверхауса.

Всесторонний подход.

Идею подал Дейви Хайндз. Допросы друзей покойного и его партнеров по бизнесу дело полезное, однако нелишне помнить, что подчас ситуацию можно прояснить, обратив внимание еще кое на что.

– На другого галерейщика, вот что я имею в виду, – пояснил он.

Поэтому-то Шивон и Хайндз оказались в небольшой галерее, принадлежащей Доминику Манну. Она находилась на западной окраине города, рядом с Куинсферри-стрит, где Манн обосновался совсем недавно.

– Едва я здесь оказался, понял, что лучше места не сыскать.

Шивон выглянула в окно.

– Больно уж тихое место для магазина, – задумчиво заключила она: с одной стороны – офисные помещения, с другой – адвокатская контора.

– Ничуть, – горячо возразил Манн. – Веттриано жил в двух шагах. Может, его удача перейдет ко мне.

На лице Шивон играло недоумение, поэтому Хайндз поспешил на выручку:

– Мне нравятся его работы. Он ведь тоже самоучка.

– Некоторые галереи отказываются от него – из-за ревности, я так считаю. Но я всегда говорю: с успехом не поспоришь. Я бы его выставлял и выставлял.

Шивон обратила внимание на стоящую рядом картину. На ней был изображен яркий апельсин; называлась она «Слияние» и стоила разумных денег – 8975 фунтов, чуть больше того, что она заплатила за машину.

– А что вы скажете о Малколме Нельсоне?

Глаза Манна округлились. Ему было около сорока пяти; неяркий блондин в тесноватом костюме цвета, который Шивон назвала бы красно-коричневым. Зеленые туфли без шнурков и бледно-зеленая футболка. Западная окраина была для него, скорее всего, единственным безопасным местом.

– Работать с Малколмом – это кошмар. Смысл таких слов, как «сотрудничать» и «сдерживать себя», ему не известен.

– А вы когда-нибудь выставляли его работы?

– Только один раз. На общем вернисаже. Одиннадцать художников. И Малколм начисто испортил впечатление – вздумал приставать к посетителям и покупателям, указывая на несуществующие дефекты картин.

– А сейчас его кто-нибудь выставляет?

– Очень может быть. Он продает работы за границу. Думаю, кто-то где-то получает свою долю от продажи его картин.

– А вы никогда не сталкивались с коллекционером по имени Кафферти? – как бы между прочим спросила Шивон.

Манн в задумчивости наклонил голову.

– Здешний?

– Вообще-то да.

– По фамилии вроде ирландец, а у меня есть несколько ушибленных живописью клиентов в районе Дублина.

– Он из Эдинбурга.

– В таком случае не могу сказать, что имею удовольствие его знать. Может, стоит включить его в список тех, кому я рассылаю приглашения?

Хайндз захлопнул каталог, который только что листал.

– Прошу прощения, сэр, если мой вопрос прозвучит нескромно, но принесет ли кончина Эдварда Марбера финансовую выгоду другим галерейщикам этого города?

– А каким образом?

– Ну… его клиенты достанутся кому-то другому…

– Ага, теперь понятно,

Шивон и Хайндз обменялись взглядами. Им показалось, что прямо слышно, как работает мозг Доминика Манна, переваривая информацию об уходе коллеги с рынка. Сегодня он наверняка просидит допоздна, удлиняя список приглашенных к себе на выставки.

– Нет худа… – проговорил он после паузы и снова замолчал, так и не закончив фразы.

– Вы знакомы с галерейщиком и антикваром по имени Синтия Бессан? – задала вопрос Шивон.

– Помилуйте, мадам Син все знают.

– Она ведь, если не ошибаюсь, была ближайшим другом мистера Марбера.

Доминик Манн выпятил губы.

– Возможно, и так, не спорю.

– Вы не совсем уверенно говорите, сэр.

– Да… они были большими друзьями… это правда…

Шивон смотрела на него прищурившись. Манн чего-то не договаривал, по всей видимости, ему