— От кого? О чем?

Эстебан нервничал; и от Алисии не укрылось, что рука его слегка дрожала, когда он подносил зажигалку к кончику сигареты. А вдалеке, в тени тополей, маячил силуэт мужчины в плаще.

После короткого телефонного разговора, во время которого обсуждалась тема преследований и опять упоминались покойные, Мамен непререкаемым тоном заявила, что Алисии необходим отдых; оформление отпуска по болезни она берет на себя. Алисия должна как следует отдохнуть, отвлечься, может, куда-то съездить. Голос Мамен временами заглушали треск и писк, будто рядом с ней пылал костер или она стояла на морской пристани. Да, она звонит по мобильному телефону, она уже два дня как находится в Барселоне, на конгрессе по проблемам какой-то там патологии, и пробудет здесь еще не меньше недели. Оформлением отпуска для Алисии займется Тоньи. Алисия положила трубку и свернулась калачиком на диване, загипнотизированная телесериалом. Она выкурила сигарету — на экране сиял лысый череп Антонио Ресинеса — и пришла к выводу, что передышка ей действительно не помешает, что, пожалуй, резкое выпадание из повседневной работы, из привычного ритма жизни, в которой и укоренились ее призраки, поможет от них избавиться. Да, она будет, если захочет, читать, слушать музыку, ухаживать за цветами, гулять.. А почему бы не съездить в Малагу, к сестре? Сразу после полудня явилась Нурия в заляпанной гипсом майке и с привычными «Крускампос» в руке. Буйные белокурые волосы затеняли ей половину лица. Она открыла две бутылочки, выбрала диск Леонарда Коэна и с удовольствием глянула на мидии в маринаде, которые Алисия положила ей на тарелку. Алисия обрадовалась приходу Нурии: ее присутствие было чем-то вроде гарантии — или талисмана, или обещания, — что жизнь еще может стать беззаботной и веселой, что жизнь стоит того, чтобы ею пользоваться, иными словами, это тот самый поезд, который ни в коем случае нельзя упустить. Так что Алисия поднесла свою бутылочку к той, что была зажата в кулаке у Нурии, и они чокнулись.

— Работа продвигается, — сказала Нурия с оттенком отвращения. — Деву Марию я пока оставила в покое, все усилия мы сосредоточили на святом Фердинанде, который лишился своего меча, и теперь ему нечем рубить головы неверным. Знаешь, его меч рассыпался в труху, и он держит в руке какие-то щепочки. Вот что делает время. Ой, твои цветы — настоящая поэма; вечером их видно с улицы. Какие перышки!

— Весь секрет в том, чтобы правильно их поливать.

— Такие заботы отвлекают тебя, правда? Ты кажешься вполне довольной. — Нурия улыбнулась. — Как ты себя чувствуешь?

— А ты, — вопросом на вопрос ответила Али-сия, — как ты меня находишь?

— Выглядишь ты великолепно. К тому же, я уверена, перерыв в работе пойдет тебе на пользу.

«First we take Manhattan»[16], — с угрозой пропел Леонард.

— Да, я взяла отпуск. — Алисия сделала глоток. — Чтобы отдохнуть и так далее, хотя, по правде сказать, чувствую себя теперь гораздо лучше. А ты откуда знаешь про мои дела?

— Откуда? Наверняка ты сама мне и сказала. Разве нет? А может, Лурдес.

Славный Леонард перебрался с Манхэттена в Берлин и что-то там говорил об обезьяне и скрипке, — именно так, чтобы разгневать соседа сверху, который уже начал своим обычным манером колотить в пол. Трудно было поверить, что он и вправду слышит музыку; во всяком случае, до Алисии и Нурии, сидевших на кухне, она едва доносилась, к тому же в четверть третьего музыка вряд ли могла нарушить чей-то сон, так что удары шваброй, или каблуком, или бог весть чем еще объяснялись только особым зудом, от которого у человека возникает потребность кого-то изводить. Возможно, речь шла о сенсорных нарушениях, и сосед из-за них не мог переносить шум сильнее десяти децибел. Нурия предложила запустить магнитофон на полную мощность, и Алисия собралась было обрушить на соседа особо пронзительные творения Вагнера или Диззи Гиллеспи, но хорошее воспитание не позволило ей опуститься до подобной мести, и как только Нурия ушла к себе, она сразу выключила музыку, хотя ее буквально распирало от не выплеснутых на врага проклятий.

При блеклом предвечернем свете Алисия попробовала по очереди: смотреть телевизор, читать рыхлый французский роман, начатый еще неделю назад, рассматривать индонезийские маски в холле… Все силы она пустила на то, чтобы и близко к себе не подпустить воспоминания, не попасть к ним в плен, развлекать себя всякими пустяками: она приняла душ, почистила несколько кальмаров, просмотрела воскресное приложение к газете, спустилась в киоск за сигаретами, хотя в кармане у нее лежала почти целая пачка. Возвратившись, Алисия увидела у себя на кухне сеньору Асеведо, которая тщательно протирала тарелки и пару больших блюд, которые уже дня четыре лежали в раковине и мешали ею пользоваться. Старушка занималась этим делом с таким видом, словно ничего более естественного, чем стоять в соседской кухне с тарелкой в руках, не бывает. На столе покоилось что-то, завернутое в фольгу.

— Лурдес, вы опять за свое? — едва сдерживая раздражение, проворчала Алисия. — Видать, только и ждали, пока я выйду за дверь, чтобы проскользнуть сюда? Да?

— А с тобой иначе нельзя, детка. — Сеньора Асеведо смотрела на нее голубыми глазами. — Спроси я тебя, не надо ли чего, ты бы от всего отмахнулась. А теперь посмотри — на кухне все блестит. А Бласу я велела проверить трубу под умывальником, помнишь, ты что-то такое говорила…

— Спасибо, Лурдес, но, право, не стоит вам так утруждать себя. — Алисия обнаружила под фольгой замороженную фасоль, слоеные пирожки и целый арсенал крокетов крупного колибра. — А это?

— Это ты должна съесть, детка. И без разговоров.

— Но, Лурдес! — Такое внимание было Алисии в тягость. — Послушайте, Лурдес. Вы знаете, как я вам за все благодарна, но я и вправду могу кое с чем справиться сама, прекрасно могу.

— Та-та-та, — сеньора Асеведо словно отталкивала от себя слова Алисии кулачками. — Ты ведь сейчас просто не в состоянии ничего делать, я-то знаю. Тебе надо отдохнуть, успокоиться — и отпуск этот твой тоже очень кстати. Так что не спорь и все-все съешь. Вот, погляди, какой замечательный сок.

Изуродованная морщинами рука указала на высокую и узкую банку, стоявшую на верхней полке. Из нее пробивался наружу резкий запах незрелых апельсинов.

— А откуда вы знаете, что я взяла отпуск? — вдруг спросила Алисия.

— Вчера сюда приходила твоя подруга, та, что с крашеными рыжими волосами. — Лурдес помахала рукой вокруг головы, словно хотела покрасить белый пух на своих висках.

— Мамен.