выстроились книги – много книг, томов пятьсот, а может, и больше, прикинул Корсо. Может, даже целая тысяча.
Среди них было немало старинных рукописей и инкунабул. Хорошие старые книги, переплетенные в кожу или пергамен, древние тома с гвоздями на переплетах, книги формата ин-фолио, эльзевиры, с тиснеными узорами, металлическими накладками и застежками, с золочеными буквами на корешках, с буквами, выведенными писцами в скрипториях средневековых монастырей. По углам комнаты Корсо углядел не менее дюжины ржавых мышеловок.
Фаргаш порылся в буфете и вернулся с рюмкой и бутылкой «Реми Мартен» в руках, по пути он рассматривал содержимое бутылки на свет, чтобы убедиться, что там еще что-то осталось.
– Золотая кровь Господня, – торжественно провозгласил он. – Или дьяволова. – Он улыбнулся одним ртом, при этом усы его перекосились, как у героя-любовника в старом кинофильме, взгляд же по-прежнему был холодным и отрешенным. Под глазами у него набрякли мешки, как от бессонницы, которая длилась бесконечно долго. Корсо обратил внимание на холеные тонкие руки, из которых принял рюмку с коньяком. Он поднес рюмку к губам, и тонкий хрусталь колыхнулся бликами.
– Красивая рюмка, – заметил он, лишь бы что-нибудь сказать. Библиофил кивнул, на лице его смешались покорность судьбе и насмешка над собой, как будто он ненавязчиво приглашал гостя взглянуть на все окружающее иными глазами – на рюмку, на коньяк в ней, на разоренный дом. Да и на самого хозяина – на этот элегантный, бледный и одряхлевший призрак.
– У меня сохранилась еще одна такая же, – пояснил он с невозмутимой обстоятельностью, словно раскрывал тайну. – Потому я их так берегу.
Корсо тряхнул головой, давая понять, что мысль его уловил. Он еще раз обежал взглядом голые стены, потом сосредоточил внимание на книгах.
– Видно, раньше вилла была очень красивой, – сказал он.
Хозяин пожал плечами, но свитер при этом не шелохнулся.
– Да, была, но со старинными семьями происходит то же, что и с древними цивилизациями: однажды выясняется, что силы их истощены, и тогда они умирают. – Он невидящим взором поглядел вокруг, и казалось, в глазах его отразились давно отсутствующие предметы. – Но сначала приглашают на службу варваров – для охраны limes[76] Дуная, потом помогают варварам обогатиться и, наконец, становятся их должниками… И вот в один прекрасный день варвары восстают, и захватывают все твои владения, и грабят их. – Он глянул на гостя с внезапной подозрительностью. – Надеюсь, вы понимаете, о чем я веду речь.
Корсо кивнул. Он пустил в ход улыбку всепонимающего кролика, и она парила в воздухе между ним и хозяином виллы.
– Отлично понимаю, – подтвердил он. – Кованые сапоги топчут саксонский фарфор. Так?.. Судомойки в вечерних туалетах. Выскочки ремесленники подтирают зад страницами из манускриптов с миниатюрами.
Фаргаш одобрительно опустил подбородок. Потом улыбнулся. И прохромал к буфету, чтобы достать вторую рюмку.
– Думаю, – бросил он на ходу, – мне тоже следует выпить.
Они молча чокнулись, глядя друг другу в глаза, как два члена тайного братства, только что обменявшиеся им одним ведомыми знаками. Наконец библиофил указал на книги и сделал рукой, в которой держал рюмку, жест, словно после обряда инициации приглашал Корсо перешагнуть невидимую границу и приблизиться к ним.
– Вот они. Восемьсот тридцать четыре тома, из которых истинную ценность представляет меньше половины. – Он выпил, потом провел пальцем по влажным усам и покрутил головой. – Жаль, что вы не видали их в лучшие времена, когда они стояли на стеллажах из красного дерева… Я собрал пять тысяч томов. А это – те, что выжили.
Корсо опустил холщовую сумку на пол и приблизился к книгам. У него невольно начало покалывать кончики пальцев. Картина перед ним предстала роскошная. Он поправил очки и тотчас, с первого же взгляда, обнаружил Вазари, ин-кварто 1588 года, первое издание, и «Tractatus» Беренгарио да Капри[77], переплетенный в пергамен, XVI век.
– Никогда бы не подумал, что коллекция Фаргаша, которую упоминают во всех библиографиях, выглядит вот так. Что книги лежат прямо на полу, у стен, в пустом доме…
– Такова жизнь, друг мой. Но в свое оправдание хочу заметить: все книги в безупречном состоянии… Я сам чищу их и осматриваю, стараюсь проветривать, берегу от насекомых и грызунов, от света, жары и сырости. По правде говоря, целыми днями я только этим и занимаюсь.
– А остальные книги?
Библиофил глянул в окно, словно задал себе самому тот же вопрос. Он наморщил лоб.
– Представьте, – выговорил он наконец, и, когда глаза их встретились, Корсо подумал, что перед ним очень несчастный человек, – кроме виллы, кое-какой мебели и библиотеки отца, я унаследовал одни лишь долги. Всякий раз, когда мне удавалось добыть деньги, я вкладывал их в книги, а когда доходы мои иссякли, продал картины, мебель, посуду. Вы-то, надеюсь, понимаете, что значит быть страстным библиофилом; так вот, я – библиопат. Сама мысль о том, что коллекция моя может быть разрознена, доставляла мне невыносимые страдания.
– Я знал таких людей.
– Правда?.. – Фаргаш взглянул на него с любопытством. – И все-таки сомневаюсь, что вы можете даже представить себе такое. Я вставал по ночам и, словно неприкаянная душа, бродил вдоль стеллажей. Я говорил с книгами. Говорил, гладил корешки, давал клятвы верности… Но увы! Однажды мне пришлось принять решение – и пожертвовать большей частью сокровищ, сохранив только самое любимое и ценное… Никому, даже вам, не понять, что я испытал, ведь мои книги пошли на корм стервятникам.
– Я понимаю, – отозвался Корсо, который на самом-то деле с легкой душой согласился бы прислуживать на таком скорбном пиру.
– Понимаете? Нет! Даже если вы дадите волю воображению… Два месяца ушло на то, чтобы отделить одни от других. Шестьдесят дней агонии, меня все время колотила лихорадка, я едва не сошел в могилу. Наконец их забрали, и я думал, что тронусь умом… Помню все так отчетливо, точно это было вчера, хотя миновало уже двенадцать лет.
– А теперь?
Библиофил показал свою пустую рюмку, словно она служила самым красноречивым символом:
– Настал момент, когда мне опять пришлось искать помощи у книг. Сам я довольствуюсь малым: раз в неделю приходит домработница, еду мне приносят из деревни… Почти все деньги пожирают налоги, которые я плачу государству за виллу.
Он произнес слово «государство» таким же тоном, каким сказал бы «грызуны» или «жук-точильщик». Корсо изобразил на лице сочувствие и снова оглядел голые стены.
– Но вы ведь можете ее продать.
– Разумеется, – Фаргаш равнодушно кивнул. – Но есть вещи, которых вам понять не дано.
Корсо нагнулся, взял в руки ин-фолио, переплетенный в пергамен, и принялся с интересом листать. «De Symmetria» Дюрера, Париж, 1557 год – перепечатка с первого латинского издания, нюрнбергского[78]. В хорошем состоянии, с широкими полями. Флавио Ла Понте от такого лишился бы рассудка. Кто угодно лишился бы рассудка.
– И как часто вы продаете книги?
– Два-три раза в год, этого довольно. После долгих размышлений я выбираю том для продажи. Именно об этой церемонии я упомянул, когда открыл вам дверь. У меня есть постоянный покупатель, ваш соотечественник, и время от времени он сюда наезжает.
– Я его знаю? – наудачу спросил Корсо.
– Это мне неведомо, – ответил библиофил, но имени покупателя не назвал. – Как раз теперь со дня на день жду его визита, и когда вы пришли, я собирался приступить к выбору жертвы… – Он рубанул воздух длинной рукой, изображая движение гильотины, и болезненно улыбнулся. – Книгу, что должна умереть ради того, чтобы остальные могли жить вместе.
Корсо поднял взор к потолку – удержаться от аналогии было невозможно. Авраам, чье лицо пересекала глубокая трещина, силился освободить свою правую руку с зажатым в ней ножом, но ангел держал ее