Сакс всюду таскался за мной по пятам.

— Но ведь на концерте вы не могли ничего сделать! Вы все время сидели рядом со мной! — воскликнул я.

— Концерт… концерт стал первым звоночком… этого я и боялся. Кошмар, не отпускающий меня с самого детства. Мой план предполагал, вернее, я ждал, что непременно случится автомобильная авария — как раз на том месте, которое потом выбрал Джонсон, чтобы пустить автобус под откос. Ведь именно там разбилась и наша машина… Это была единственная возможность выдать несчастный случай за третье преступление в серии, и тогда третьим символом стал бы треугольник. Я намеревался третье письмо послать a posteriori, чтобы придать обычной аварии вид преступления, преступления, доведенного до абсолютного совершенства: когда не остается никаких следов. Так я решил, и это был бы последний эпизод. Я тотчас обнародовал бы якобы найденную мною разгадку серии. Мой предполагаемый интеллектуальный соперник признал бы свое поражение и тихо исчез, а может, оставил бы какие-нибудь фальшивые следы, чтобы полиция еще какое-то время гонялась за призраком. Но тут случилась эта история на концерте, Вот она, смерть, а ведь мне и нужна была смерть. С наших мест и вправду казалось, будто музыканта душат. Нетрудно было поверить, что мы присутствуем при убийстве. Но самое потрясающее — треугольник, который он держал в руках. Я воспринял это как добрый знак, словно мой план одобрили в высших небесных сферах, словно сама реальная жизнь благоприятствовала моим замыслам. Как я уже говорил, мне никогда не удавалось правильно расшифровать символы или знаки материального мира. Тогда, на концерте, я быстро смекнул, что смерть старика весьма удачно ложится в мой план, и, пока вы вместе с остальными кинулись к сцене, я, удостоверившись, что никто на меня не смотрит, вырвал из программки два нужных слова и составил послание: просто-напросто положил клочки на сиденье, после чего двинулся следом за вами. Когда инспектор подал нам знак и пошел в нашу сторону с другого конца ряда, я нарочно приостановился, чуть не дойдя до своего стула, словно меня парализовало от неожиданности, — чтобы он сам поднял клочки. Да, это был мой маленький фокус, даже, можно сказать, целый спектакль. Разумеется, мне повезло, по крайней мере я решил, что мне на помощь явилось невероятное везение, — достаточно сказать, что все случилось прямо на глазах у Питерсена. Потом на сцену поднялся врач, осмотрел несчастного и объявил то, что для меня было и так очевидно: естественная остановка дыхания, хотя выглядела смерть музыканта по-театральному эффектно. Я бы больше всех удивился, если бы при вскрытии обнаружилось что-нибудь подозрительное. Передо мной встала проблема, которую однажды я уже сумел решить: как превратить естественную смерть в преступление и незаметно подкинуть нужную версию, чтобы Питерсен включил и эту смерть в уже начатую серию. С музыкантом было труднее, я ведь не мог приблизиться к телу и, допустим, сжать ему руками горло. И тут мне вспомнилась история телепата. Ничего другого я придумать не смог, только намекнул, что и здесь речь может идти о гипнозе — о воздействии на расстоянии. Я знал наверняка, что Питерсена на такой крючок не поймать, это, так сказать, не стыковалось с эстетикой его рассуждений, не входило в круг того, что он считал правдоподобным. Но в конце концов обошлось и так: Питерсен с удивительной готовностью принял гипотезу, которая мне казалась куда более абсурдной, — гипотезу молниеносной атаки сзади. Да, принял, хотя сам присутствовал на концерте и видел то же самое, что и мы с вами: смерть и вправду выглядела театральной, но сзади-то никого не было. Он принял эту гипотезу по всегдашней человеческой логике — потому что хотел ее принять, хотел в нее поверить. Наверное, самое любопытное тут, что Питерсен даже на миг не допустил мысли о естественной смерти. По моим наблюдениям, если в других случаях он в чем-то и сомневался, то теперь был полностью убежден, что идет по следу серийного убийцы, поэтому и трупы стали попадаться на каждом шагу, даже когда он чуть ли не в первый раз отправился с дочерью на концерт.

— А вы не верите, что на музыканта мог напасть Джонсон, как считает Питерсен?

— Нет, не верю. Такое возможно лишь с точки зрения Питерсена. Иначе говоря, если бы именно Джонсон был повинен в смерти миссис Иглтон и Кларка. Но до концерта Джонсону было бы трудно связать воедино две первые смерти. Думаю, в тот вечер Джонсон, как и я, увидел некий ложный знак. Скорее всего он даже не присутствовал при смерти музыканта, ведь ему полагалось ждать детей в автобусе на стоянке. Зато на следующий день он наверняка прочел в газете всю историю целиком.

И увидел серию символов, серию, продолжение которой знал. Помните, он с одержимостью безумца читал про пифагорейцев и тут, как и я, почувствовал, что какие-то высшие силы помогают ему осуществить задуманный план, дают шанс. Число мальчишек в баскетбольной команде совпадало с числом тетрактиса. Его дочке оставалось жить не более двух суток. Все, казалось, говорило: вот удобный случай, и он последний. Именно это я и пытался объяснить вам в парке, рассказывая про кошмар, преследующий меня с детства: про последствия и бесконечные ответвления моих фантазий, про чудовищ, рожденных сном разума. Я хотел одного: не допустить, чтобы ее отправили в тюрьму, и вот теперь у меня на совести одиннадцать человеческих жизней.

Он немного помолчал, уставившись невидящим взором в окно.

— Все это время вы служили мне своего рода мерилом. Я знал: если удастся убедить вас, что существует такая серия, то удастся убедить и Питерсена. И если что-то пойдет не так, что-то ускользнет от моего внимания, вы меня вовремя об этом уведомите. И еще: я хотел быть с вами честным, если, конечно, в данной ситуации уместно говорить о честности, хотел дать вам все возможности самому обнаружить истину… А как вы в конце концов догадались? — спросил он внезапно.

— Я вспомнил то, что утром сказал мне Питерсен: трудно даже представить себе, на что способен человек ради своего ребенка. В тот день, когда на рынке я увидел вместе вас и Бет, я почувствовал, что между вами существует странная связь. Меня поразило то, как она обращается к вам, словно ждет одобрения… Она ведь решила выйти замуж. Все части головоломки встали на свои места. Разве могли бы вы совершить серию преступлений ради спасения постороннего человека, женщины, которую вы и видите-то не слишком часто.

— Да, в этой ситуации она твердо знала, к кому обратиться за помощью. На самом деле я понятия не имею, что у нее на уме. Понятия не имею, что рассказала ей мать о наших отношениях. Раньше мы никогда не затрагивали эту тему. Но тут нужно было сыграть наверняка — и она вытащила козырную карту. — Селдом порылся во внутреннем кармане пиджака, достал сложенный пополам листок и протянул мне.

«Я сделала ужасную вещь, — написала Бет в первой строке удивительно детским почерком. А вторая строка была, видимо, добавлена в приступе отчаяния — большими неровными буквами: — Пожалуйста, пожалуйста, мне нужна твоя помощь, папа».