шестидесяти четырех праздников не дня рождения. Чарлз Доджсон[36] был математиком и логиком, и он отлично знал: то, что остается за границами каждого утверждения, бесконечно шире и убедительнее сказанного. Плед — тоже маленький знак, тревожный и отчаянный. А сколько всего и в самых разных ситуациях мы не сумели увидеть? Именно такого вывода Селдом, наверное, от меня и ожидал. Я должен был вообразить себе то, чего там не было и что мы просто обязаны были заметить.

Я порылся в ящике, достал белье и пошел в душ, продолжая думать о Бет. Зазвонил телефон. Лорна сообщила, что ей дали дополнительный выходной и сегодня вечером она свободна. Я спросил, не хочет ли она пойти вместе с нами на представление иллюзиониста.

— Разумеется хочу, — ответила она. — И вообще, впредь я не намерена никуда отпускать тебя вечером одного. А вдруг снова что-нибудь случится? Хотя… мне, конечно, суждено увидеть только дурацких кроликов, выскакивающих из цилиндра…

Когда мы приехали в театр, билетов в первые ряды уже не осталось, но Селдом любезно уступил Лорне свое место, а сам пересел подальше. На сцене царил полумрак, хотя можно было различить стол, на котором стоял очень большой бокал с водой, рядом со столом — кресло с высокой спинкой, повернутое к публике. Чуть дальше, за столом и по бокам от него — дюжина стульев, расставленных полукругом. Мы вошли в зал, опоздав на несколько минут, и как раз в тот миг, когда мы усаживались, свет начал гаснуть. В мгновение ока театр погрузился в полную темноту. Но вдруг вспыхнул луч света и упал на сцену. Маг сидел в кресле, словно всегда там и был. Руку он козырьком приставил ко лбу, стараясь получше рассмотреть публику.

— Свет! Больше света! — приказал он, поднимаясь на ноги, потом обошел стол и, по-прежнему не отнимая руки ото лба, шагнул к самому краю сцены и окинул взглядом ряды партера. Резкий, как в операционной, свет освещал его сгорбленную фигуру. И только тут я с изумлением обнаружил, что у него нет второй руки. Да, правой руки не было — по самое плечо, так что казалось, будто ее никогда и не существовало. А левая рука снова взметнулась вверх в повелительном жесте.

— Больше света! — повторил маг. — Я хочу, чтобы вы всё видели и чтобы потом никто не сказал, что мне удалось вас обмануть благодаря дыму и полумраку… Пусть будут видны все мои морщины. Семь рядов морщин. Да, я очень стар, правда? Почти неправдоподобно стар. И тем не менее когда-то и мне было всего восемь лет. Мне было восемь лет, и у меня, как у всех, было две руки, как у каждого из вас, и я мечтал овладеть искусством магии. Нет, только не показывайте мне фокусов, говорил я своему учителю. Ведь я мечтал стать магом и не желал учиться делать фокусы. Но мой учитель, который тогда был таким же старым, как я теперь, сказал мне: первый шаг, первый этап — это научиться делать фокусы. — Тут маг раскрыл пальцы веером и поднес к лицу. — Могу вам признаться, ведь сейчас это уже не имеет значения, что мои пальцы отличались ловкостью и быстротой. Я был от природы отмечен талантом и вскоре уже колесил по всей стране: маленький фокусник-иллюзионист, эдакое цирковое чудо. Но в десять лет произошел несчастный случай. Или это не было несчастным случаем. Очнулся я в больнице, я лежал на кровати, и у меня осталась только одна рука, левая — вот эта левая рука. У меня, мечтавшего стать магом… К тому же я был правшой. Но тут опять появился мой старый учитель, и пока родители рыдали от горя, он сказал мне всего несколько слов: это второй шаг, второй этап, и возможно, возможно, однажды ты все же станешь магом. Мой учитель умер, и никто никогда не сказал мне, каким должен быть третий шаг и третий этап. Поэтому всякий раз, выходя на сцену, я задаюсь вопросом: не настал ли желанный день… Наверное, об этом дано судить только вам. Поэтому я всегда требую больше света и предлагаю всем желающим подняться на сцену и следить за мной во все глаза. Сюда, сюда! — Он поднял со своих мест почти половину первого ряда и рассадил зрителей на сцене. — Ближе, еще ближе, я хочу, чтобы вы внимательно следили за моей рукой, чтобы не сводили с нее глаз. И хорошо запомните: сегодня я не собираюсь показывать никаких трюков.

Он вытянул обнаженную руку над столом. Между большим и указательным пальцами он зажал что-то белое и очень маленькое, но что именно, с наших мест нам разглядеть не удавалось.

— Я приехал из страны, которую называют мировой житницей. Не уезжай, сынок, умоляла мать, здесь ты никогда не останешься без куска хлеба. А я уехал, уехал, но всегда и всюду вожу с собой кусок хлеба. — Он снова показал нечто, потом сделал рукой круг, сжимая белый комочек, после чего осторожно положил на стол. И сделал ладонью круговое движение, словно собирался замешивать тесто. — Какие странные пути доводится пройти крошкам хлеба. Ночами их склевывают птицы, и никак нельзя отыскать дорогу назад. Возвращайся, сынок, говорила мне мать, тут у тебя всегда будет кусок хлеба. Но я уже не мог вернуться. Странные пути — пути хлебных крошек! Только вперед, и никогда — назад. — Его рука, делая пассы, похожие на гипнотические, кружила над столом. — Поэтому я не стал бросать на дорогу все свои хлебные крошки. И куда бы ни отправлялся, всегда везу с собой… — он поднял руку, и мы увидели, что теперь на ладони его лежит маленькая и хорошо поджаренная булочка, — кусок хлеба.

Он повернулся и протянул руку первому из сидящих на сцене.

— Не бойтесь, смелей — пробуйте. — Рука его, как часовая стрелка, метнулась ко второму стулу, ладонь снова раскрылась — на ней лежала еще одна круглая и целая булочка. — Иногда кусок бывает и побольше. Ну же, пробуйте. — Он опять и опять вскидывал руку — пока каждый из сидящих на сцене не получил свою булочку. — Да, — произнес он под конец задумчиво и показал ладонь, на которой опять лежала булочка. Он вытянул пальцы, очень длинные пальцы, затем медленно сжал ладонь. А когда раскрыл, там лежал все тот же маленький комочек, который маг опять зажал между большим и указательным пальцами. — Нет, нельзя бросать на дорогу все свои хлебные крошки.

Он встал, принимая аплодисменты, потом проводил со сцены первую группу зрителей. Мы с Лорной попали во вторую. Теперь я видел его в профиль: крючковатый нос, очень черные, словно пропитанные чернилами, усы и прямые седые волосы, все еще довольно густые. Но главное — это рука, большая, костистая, со старческими пятнами. Рука скользнула под большой бокал с водой, и маг отпил глоток, прежде чем продолжить.

— Этот номер я предпочитаю называть «Замедление», — объявил он и достал из кармана колоду карт. Потом с фантастической ловкостью начал тасовать ее одной рукой. — Трюки не повторяются, говорил мой учитель. Но ведь я и не хотел показывать трюки, я мечтал заниматься магией. Можно ли повторить магическое действо? Вот всего лишь шесть карт, — сказал он и по одной отделил от колоды шесть карт, — три красных и три черных. Красный цвет, черный цвет. Черный — цвет ночи, красный — цвет жизни. Кто властвует над цветом? Кто управляет порядком расположения цветов? — Он разложил карты на столе, подталкивая их большим пальцем. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — Так карты и легли. — А теперь внимательно следите за моей рукой — я буду все делать очень медленно. — Рука протянулась к картам и собрала их в том порядке, в каком они лежали. — Кто властвует над цветом? — повторил он и снова быстрым движением большого пальца рассыпал карты по столу. — Красный, красный, красный, черный, черный, черный. Медленнее сделать это никак нельзя, — произнес он, собирая карты, — хотя… хотя попробуем, наверное, можно и помедленнее. — Он снова разложил карты — на этот раз действительно очень медленно. Цвета опять легли через один. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — Маг повернул голову в нашу сторону, приглашая нас получше все рассмотреть, потом очень медленно протянул руку, так что кончики пальцев коснулись только самой первой карты. Потом он с бесконечной осторожностью снова их собрал, а когда в очередной раз разложил, цвета разделились на две группы. — Красный, красный, красный и черный, черный, черный.

— Правда, вот этот молодой человек, — произнес маг, вдруг вперив взор в меня, — все еще сомневается. Видно, прочел какой-нибудь учебник по магии и считает, что трюк заключается в том, каким образом я собираю карты, либо в эффекте glide.[37] Да, разумеется, именно так я и поступал, и я тоже так поступал, когда у меня было две руки. Но теперь у меня только одна рука. И возможно, когда-нибудь не останется и этой. — Он снова рассыпал карты по столу. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — И глаза его снова настойчиво отыскали меня. — Ну-ка,