как раз на полпути между мостом и Соммертауном находится «Плейхауз», где проходил турнир шахматистов. В момент гибели миссис Краффорд почти сотня шахматистов, предельно сосредоточив свои мыслительные способности, склонилась над шахматными досками. Защита пыталась доказать, что умственная энергия, освобожденная телепатом, резко усилилась за счет суммы энергий шахматистов, вырвавшейся за пределы зала, и как смерч обрушилась на Соммертаун… Так объяснялось, почему то, что изначально было безобидной мыслительной волной, в итоге убило миссис Краффорд, подобно разряду молнии. Суд разделил Оксфорд на два лагеря. Защита призвала целую армию специалистов по передаче мыслей на расстоянии и так называемых ученых, занимающихся паранормальными явлениями. Они, как и следовало ожидать, горячо поддержали версию адвоката, выдвинув кучу смешных доказательств, изложенных на свойственном им псевдонаучном языке. Самое любопытное заключалось в том, что чем абсурднее звучали все эти версии и теории, тем с большей готовностью суд — и весь город — им верил. Я тогда еще только начинал исследовать эстетику различных умозаключений и был буквально заворожен силой убеждения, которая изначально таится в привлекательной идее. Можно, конечно, сослаться на то, что в судебном процессе не обязательно должны участвовать люди с научным складом ума, скорее они привыкли доверять гороскопам, «И цзин»[39] или картам таро, и поэтому парапсихологи и телепаты никаких подозрений у них не вызывают. Интересно также, что весь город ухватился за абсурдную версию и возжелал в нее поверить вовсе не из-за коллективного приступа иррационализма. Наоборот, публика руководствовалась якобы чисто научными теориями. Сражение разворачивалось якобы в рамках рационального. Просто-напросто версия о коллективной умственной энергии, порожденной шахматистами, оказалась гораздо более соблазнительной, более прозрачной, более яркой, чем версия, которая объясняла случившееся тем, что к парику был подсоединен проводок. Но тут, когда все вроде бы складывалось в пользу Краффорда, газета «Оксфорд таймс» опубликовала письмо одной своей читательницы, некоей Лорны Крейг, девушки, фанатично любящей детективные романы, — сказал Селдом, качнув свою кружку в сторону Лорны; оба они улыбнулись, словно речь шла о старой шутке. — В письме коротко сообщалось, что давным-давно Эллери Куин[40] опубликовал рассказ, где описывалась похожая смерть, наступившая во время сеанса телепатии. Единственная разница заключалась в том, что там мыслительная волна проходила через футбольное поле во время пенальти, а не через зал, где проводился шахматный турнир. Забавно, но в рассказе рассматривалась версия «мыслительного тайфуна» — как вполне правдоподобное разъяснение загадки; и эту версию выдвинула, разумеется, защита. Но как только жители нашего города узнали, что Краффорд мог позаимствовать чужую идею, все они — вот вам пример изменчивости человеческой натуры — в мгновение ока превратились в его врагов. Напрасно адвокат доказывал, что Краффорд не относится к числу людей читающих и поэтому вряд ли знал ту историю. Скопированная идея, уже в силу своей неоригинальности, лишается привлекательности. Мало того, теперь она казалась публике довольно нелепой. И вообще, нечто подобное мог сочинить только писатель. В результате суд, состоявший, как мы видим, из граждан, которых трудно назвать непогрешимыми, как сказал бы Кант, приговорил мужа миссис Краффорд к пожизненному заключению, хотя новых доказательств его вины найти не удалось. Вернее, единственное убедительное доказательство, попавшее в распоряжение суда, это тот самый фантастический рассказ, который бедняга Краффорд скорее всего и в глаза не видел.

— Ага, если не считать, что «бедняга Краффорд» спалил свою жену! — воскликнула Лорна.

— Вот вам живой пример того, — со смехом продолжил Селдом, — что не всем были нужны хоть мало-мальски правдоподобные доказательства его вины, многие и так целиком и полностью в нее поверили. Но дело совсем в другом. Эта история пришла мне на ум вечером после злополучного концерта. И я хотел спросить у Лавана, каких реальных результатов можно добиться, действуя на расстоянии. Поэтому вместе с билетами на свое представление он оставил мне книгу про гипноз, но я пока еще не успел ее прочесть.

Подошла официантка, чтобы принять заказ. Лорна ткнула пальцем в меню, где значилась классическая fish and ships,[41] потом встала и отправилась в туалет. Когда Селдом сделал заказ и официантка оставила нас вдвоем, я вернул ему конверт с фотографиями.

— Вы смогли что-нибудь вспомнить? — спросил Селдом и, заметив недоумение на моем лице, добавил: — Это очень трудно, правда? Вернуться к самому началу, словно ты ничего еще не знаешь. Соскоблить все, что наросло позднее. Вы обнаружили что-нибудь, что тогда ускользнуло от вашего внимания?

— Только одно: когда мы увидели тело миссис Иглтон, на ногах у нее не было всегдашнего пледа.

Селдом оперся подбородком на переплетенные пальцы.

— Это… может оказаться интересным, — сказал он. — Да, сейчас… после ваших слов… я отлично помню… Шотландский плед… он всегда был у нее на ногах, особенно если она куда-то отправлялась.

— Бет уверена, что, когда она в два часа спустилась из своей комнаты в гостиную, плед был на месте. Потом, после случившегося… они обыскали весь дом, но плед обнаружить не удалось. А Питерсен нам ничего об этом не сообщил, — сказал я не без раздражения.

— Ничего не поделаешь, — отозвался Селдом с мягкой иронией, — он ведь инспектор Скотланд-Ярда, расследующий серьезное дело; и, по всей видимости, не считает себя обязанным сообщать нам абсолютно все детали.

Я не мог сдержать смеха.

— Но мы-то знаем больше, чем он.

— Только в некотором смысле, — быстро возразил Селдом, — скажем так; мы знаем, что следует иметь в виду теорему Пифагора.

Лицо Селдома вдруг потемнело, словно что-то натолкнуло его на весьма неприятные мысли. Он наклонился ко мне, как будто собирался поведать какую-то тайну.

— Его дочь рассказала мне, что он не спит по ночам… И однажды под утро она застала его с книгой в руке. С книгой по математике. Сегодня он мне звонил. Довольно рано. Думаю, он, как и я, боится, что до четверга остается слишком много времени. Мы можем опоздать.

— Но ведь четверг послезавтра, — воскликнул я.

— После-завтра… — эхом повторил Селдом, старательно разделив слово голосом на две части, его образующие. — Интересно, правда? — заметил он. — Прошедшее здесь соединено с будущим… Хотя не это главное. Дело в том, что завтра не совсем обычный день. Именно поэтому Питерсен мне и позвонил. Он хочет послать своих людей в Кембридж.

— А что такое случится завтра в Кембридже? — Лорна вернулась, ловко неся три кружки пива, которые поставила на стол.

— Боюсь, это каким-то образом связано с книгой, которую я сам же и дал инспектору Питерсену. С книгой, где излагается совершенно фантастическая версия истории теоремы Ферма, самой старой из нерешенных задач за всю историю математики, — пояснил он Лорне, — уже более трехсот лет ученые бьются над ней… И вот, возможно, завтра в Кембридже впервые удастся доказать теорему. В книге восстанавливается самое начало: от Пифагорова треугольника, одной из тайн первого периода существования секты, еще до пожара, когда, по словам Лавана, магию не отделяли от математики. Пифагорейцы рассматривали свойства чисел и отношения между ними как секретный знак божества, но тайна сия не должна была просочиться за пределы секты. Пифагорейцы могли использовать теорему в практических целях, но доказательство ее не упоминалось. Точно так же маги принесли клятву ни за что на свете не открывать тайную суть своих трюков. Для нарушивших запрет существовало одно-единственное наказание — смерть. В книге утверждается, что и сам Ферма принадлежал к некоей ложе пифагорейцев — более современной разновидности братства, хотя и с не менее строгим уставом. Он указал в своем знаменитом комментарии на полях «Арифметики» Диофанта,[42] что имеет доказательство, но после его смерти ни этого решения, ни прочих в бумагах отыскать не удалось. Хотя, думается, Питерсена встревожило другое: как известно, с историей теоремы Ферма связано несколько таинственных смертей. Понятно, что за триста лет много людей поумирало, в том числе и тех, кто пытался доказать теорему. Но автор книги исхитряется повернуть дело так, будто некоторые из смертей кажутся более чем подозрительными. Например, недавнее самоубийство Таниямы, оставившего весьма странное письмо своей невесте.

— И тогда все нынешние преступления…

— Да, тогда это следует расценивать как предупреждение, — подхватил Селдом, — предупреждение миру математиков. Правда, заговор, о котором разглагольствует автор книги, мне лично представляется