непроизвольное желание защитить ее. Она держалась немного позади остальных, как бы в их тени. На обороте, видимо, уже гораздо позже, когда стала взрослой, она написала: «Королева-мать». По правде говоря, в мадам Вассер нет ничего королевского — она скорее напоминает приодевшуюся в честь праздника прислугу. Слегка повернув голову к сыну, она улыбалась ему.
— Робер Прадери.
Допрос продолжил Арман, сменив своих коллег. Ответы Вассера он записывал новой ручкой в новом блокноте. Неслыханное дело.
— Не знаю такого. Это один из тех, кого убила Алекс, нет?
— Именно так, — подтвердил Арман. — Шофер-дальнобойщик. Его обнаружили в кабине его грузовика, на парковке возле автострады, на восточном направлении. Алекс воткнула одну отвертку ему в глаз, другую в горло. После чего влила ему в рот примерно пол-литра серной кислоты.
Тома немного подумал.
— Возможно, он ей чем-то насолил…
Арман даже не улыбнулся. В этом его преимущество — по его лицу трудно понять, как он относится к услышанному и даже слышит ли, что ему говорят. На самом деле он просто крайне сосредоточен.
— Да, — наконец произнес он, — у Алекс, судя по всему, был вспыльчивый характер.
— Ну, что поделаешь… девчонки…
Подразумевалось: ну вы же и сами знаете, какие они. Кажется, Вассер собирался добавить еще какую-то сальность и взглядом искал поддержки собеседника. Такое часто бывает у постаревших красавцев, у импотентов, у извращенцев — но в той или иной степени почти у всех мужчин.
— Итак, это имя — Робер Прадери — ничего вам не говорит? — спросил Арман.
— Нет. А должно?
Арман не ответил, перебирая бумаги в папке.
— А такое имя — Бернар Гаттеньо?
— Вы так и будете называть мне чьи-то имена, одно за другим?
— Их всего шесть. Так что это не займет много времени.
— Но какое отношение все это имеет ко мне?
— Ну допустим, Бернара Гаттеньо вы знали.
— Вот как? Меня бы это удивило.
— Да нет же, вспомните хорошенько. Гаттеньо, владелец авторемонтной мастерской в Этампе. Вы купили у него мотоцикл в… — Арман вновь зашелестел бумагами, — в восемьдесят восьмом году.
После некоторого размышления Вассер ответил:
— Ну, возможно… Это было так давно… В восемьдесят восьмом мне было девятнадцать — и вы думаете, я вот так с ходу вспомню?..
— Однако…
Арман методично перелистывал страницы досье.
— Ага, вот оно. Свидетельство одного друга месье Гаттеньо, который очень хорошо вас помнит. В те времена вы увлекались мотоциклами, вы встречались, гоняли вместе…
— Это когда же?..
— Восемьдесят восьмой, восемьдесят девятый год…
— А вы помните всех, с кем общались в восемьдесят восьмом году?
— Нет, но вопрос адресован вам, а не мне.
Тома Вассер изобразил на лице усталость.
— Ну хорошо. Пусть даже мы гоняли вместе на мотоциклах двадцать лет назад — что с того?
— Вот видите, у нас с вами выстраивается цепочка. Вы не знали месье Прадери, но знали месье Гаттеньо, а вот он как раз знал месье Прадери…
— Покажите мне двух людей, у которых не найдется общих знакомых.
Арман, не совсем поняв, о чем говорит собеседник, машинально обернулся к Луи.
— О да, — отозвался тот, — мы, конечно, знаем теорию шести рукопожатий, она весьма любопытна. Но, боюсь, в данном случае она слегка уводит нас в сторону…
Мадемуазель Тубиана было шестьдесят шесть лет. Однако она хорошо выглядела и уверенно держалась. Она настаивала на обращении «мадемуазель». С Камилем она встретилась пару дней назад. Она вышла из муниципального бассейна, и они побеседовали в кафе, расположенном прямо напротив, ее волосы, в которых заметно немало серебряных нитей, еще не высохли. Она из тех женщин, которым нравится стареть, потому что тем заметнее их моложавость. Со временем трудно становится вспомнить бывших учеников. Она рассмеялась. Когда встречаешься с их родителями и они говорят о своих детях, приходится делать вид, что тебя это интересует. На самом деле она не то чтобы вообще их не помнила — скорее ей просто было на них наплевать. Но Алекс она помнила лучше, чем многих других, и по фотографии сразу ее узнала, эту худышку. Очень привязчивая девочка, всегда терлась у моего кабинета, заходила каждую перемену, да, мы с ней хорошо ладили. Правда, говорила она мало. Хотя у нее были подружки, с ними она тоже общалась, они много смеялись, но что в ней больше всего поражало — она могла буквально в один момент, сразу, сделаться очень серьезной, «как папа римский», а уже в следующую минуту снова вести себя как ни в чем не бывало. Как будто она на короткое время проваливалась в какое-то другое измерение, выпадала из окружающей реальности, так странно. Когда сбивалась, начинала немного заикаться. Как будто слова застревали у нее в горле, добавила мадемуазель Тубиана.
— Я даже не сразу это заметила. Редкое явление. Обычно у меня на такое глаз наметанный, — добавила она.
— Вероятно, это началось в какой-то момент школьного года.
Мадмуазель была того же мнения, она кивнула. Камиль сказал, что она простудится, сидя с мокрыми волосами. Она ответила, что и без того простужается каждую осень, — «но все дело в очередной эпидемии гриппа, оставшуюся часть года я абсолютно здорова».
— А как вы думаете, что именно могло произойти в том году?
Она не знала, она слегка пожала плечами, для нее это загадка. Она понятия не имела и даже не могла предположить, почему эта девочка, раньше так привязанная к ней, теперь отдалилась.
— Вы говорили ее матери о том, что она заикается? Советовали обратиться к логопеду?
— Я думала, это со временем пройдет.
Камиль пристально посмотрел на эту стареющую женщину. У нее есть характер. Она явно не из тех, кто не нашел бы никакого ответа на вопрос о том, что могло случиться. Он чувствовал какую-то фальшь, но не понимал, в чем она заключалась. Да-да, у нее был старший брат, Тома. Он часто приходил забирать ее из школы. Она всегда говорила их матери, мадам Вассер: «Тома так заботится об Алекс, это видно!» Красивый мальчик, рослый. Да, она его хорошо помнит. Мадемуазель улыбнулась, Камиль не ответил на улыбку. Тома учился в техническом лицее.
— Алекс нравилось, что он приходит за ней?
— Нет, не слишком, но вы понимаете, маленьким девочкам всегда хочется быть самостоятельными, показать, что они уж взрослые. Им хочется идти домой одним или с подругами. А ее брат был действительно взрослым, так что…
— Брат Алекс регулярно насиловал ее в те времена, когда она училась в вашем классе.
Камиль произнес это без всяких предуведомлений, но нельзя сказать, что на его собеседницу его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.
Мадемуазель отвела глаза, посмотрела на барную стойку, на террасу, на улицу, как будто ждала кого то, кто все никак не приходил.
— Алекс пыталась с вами поговорить?
Мадемуазель небрежно взмахнула рукой, словно отметая вопрос в сторону:
— Ну, что-то такое она, наверное, говорила… но вы знаете, если слушать все, о чем болтают дети… И потом, это их семейное дело, меня оно не касалось.
— Итак, Трарье, Гаттеньо, Прадери… — Арман выглядел удовлетворенным.
