секунды Маркус поджаривал меня на стальной плите, пока я не сполз на землю, а потом добавил еще пять секунд, приставив электрошокер уже непосредственно ко мне. Я повалился на площадку, перед глазами все поплыло, при этом я отчетливо ощущал, как сокращается каждая мышца, словно пытаясь оторваться от кости.
А потом Ривера выхватил свой полицейский жетон и провозгласил:
— Городская полиция! Пожалуйста, очистите территорию, освободите проход.
Маркус тем временем потянул меня через служебную дверь на улицу и втолкнул на заднее сиденье незнакомого седана.
Глава двадцать первая
Уложенный на заднем сиденье, я видел лишь проскакивавшие в окне машины деревья. За всю дорогу я еле-еле пришел в чувства. Наконец мы свернули с улицы и подъехали к бетонному въезду в тоннель в склоне холма. Стальные двери медленно разъехались в стороны, и седан исчез в его недрах.
Мы остановились. Маркус сцепил наручники у меня за спиной и повел через подземную парковку к большой тяжелой двери. Он прошел вместе со мной шагов двадцать по коридору, остановился перед какой-то дверью и поднял взгляд к глазку видеокамеры, установленной под потолком. Спустя секунду дверь открылась. За ней нас встретил этакий квадратный шкаф весом сотни под три фунтов.
— Мне нужна запись Кларк, — сказал ему Маркус.
Амбал хлебнул из небольшой бутылки лимонада «Маунтин дью» и махнул рукой, приглашая войти. Я быстро вспомнил этого детину: Джеральд, ведущий программист «Группы Дэвиса». Он провел нас в комнату, освещенную лишь серо-голубым свечением множества мониторов на широкой стене.
Некоторые экраны демонстрировали то, что и следует ожидать от мониторов видеослежения: входы- выходы, коридоры, кабинеты. Я даже узнал Пег в ее бухгалтерии на первом этаже — та нынче прицепила к шее что-то вроде бутылки с водой. Другое видео меня озадачило: на нем женщина явно в домашней обстановке складывала в стопочку постиранное белье, вокруг нее играли малыши; лицо мужчины оказалось очень близко, он глядел куда-то правее камеры.
Джеральд вручил Маркусу диск, и мы снова потопали в коридор. Поднявшись на три пролета по бетонной лестнице, мы свернули вбок, миновали серую металлическую дверь хранилища с биометрической системой доступа. В конце коридора Маркус толкнул дверь — в глаза ударил яркий свет, на мгновение меня ослепив. Когда глаза адаптировались, я увидел Генри Дэвиса с широкой улыбкой на лице:
— Добро пожаловать назад.
Мы с Маркусом оказались в углу его кабинета, войдя через потайную дверь в обшитой деревянными панелями стене за его столом. Мы были на самом верху особняка «Группы Дэвиса», так что, судя по всему, нынче мне довелось увидеть секретную пристройку — зону безопасности, — уходящую в толщу холма.
— Мэгги! — позвал Дэвис через открытые двери кабинета.
Его помощница — та самая женщина, у которой я выцарапал диктофонную запись в Колумбии, — показалась в дверном проеме.
— Чего-нибудь желаете? — обратился к нам Дэвис. — Кофе? Содовой?
Она вопросительно оглядела собравшихся: сперва посмотрев на Дэвиса, потом на Маркуса и, наконец, на меня. Руки у меня были скованы наручниками за спиной, на носу болталась повязка, а на шее наливался красный рубец в том месте, где Маркус прижарил меня тазером. У Генри было несколько помощников, но Маргарет работала при нем секретарем уже не один десяток лет и, надо думать, была в курсе его дел. Так что моему виду она удивилась не больше, чем если бы я напялил разные носки.
— Мне воды, — подал я голос.
— Я буду «Арси-колу», — сказал Генри.
— А мне ничего, спасибо, — в тон ему молвил Маркус.
Маргарет вернулась минуту спустя с заказанными напитками и поставила стакан воды со льдом передо мной на стол, за которым Дэвис проводил совещания. Какая, в самом деле, разница — бизнес- встреча тут происходит или удержание заложника!
— Почему бы тебе не снять с него наручники? — предложил Генри Маркусу, и тот высвободил мне руки.
Дэвис жестом предложил мне присесть за стол, на то самое место, с которого он обычно руководил заседаниями. Я опустился в кресло, положил руки на стол и спросил:
— Чего вы от меня хотите?
— Ничего особенного, — ответил Генри и легонько похлопал меня по руке. — Я хочу, чтобы ты вернулся. Разумеется, ты пытался разыграть из себя героя, и это вполне понятно. Я ведь тебе уже говорил: большинство людей мнят себя честными лишь до тех пор, пока не узнают — как ты, например, уже начал узнавать — реальную цену этой самой честности. Я не вправе тебя обвинять, что ты начал за мной шпионить, — я и сам в твои годы пытался убрать с дороги своих боссов, чтобы самому обосноваться на вершине. И кстати, не без успеха, — ухмыльнулся он. — В тебе я вижу много своих черт, Майк. Когда кто-то — а здесь таких по пальцам перечесть — однажды узнаёт весь масштаб наших устремлений, то первая его реакция — или сбежать, или попытаться нас остановить. Люди думают, что руководствуются некой особой моральной устойчивостью, на самом же деле ими движут всего лишь страх, неуверенность и недостаток воли.
— А на какое конкретно место вы метите в этих своих устремлениях? — съехидничал я.
— Ты умный мальчик и, полагаю, уже знаешь ответ на этот вопрос, — сказал Дэвис. — Мне принадлежит столица. Всех наделенных в ней властью мужчин и женщин я собрал в свою коллекцию, как бейсбольные карточки. И в этом не было ничего особо сложного. Когда-то человеком можно было завладеть, поймав его на том, что он изменил жене или получил взятку в десять тысяч баксов. Теперь же никого ничем не удивишь! Сенатор легко отряхнется от супружеской измены, дав пресс-конференцию и с месяц отмолившись в церкви. Стыд и срам, право слово! Увы, мы живем в эпоху девальвации. Надо сказать, я вовсе не сторонник грубых методов. Но с тех пор, как мелкие выигрыши перестали кого-либо шокировать, мы вынуждены были поднять наши ставки… И теперь, по сути дела, — продолжал Генри, — я и есть правительство. Я держу в руках власть — причем без всей той шелухи, которая обычно ей сопутствует. Кто будет разбираться в деталях! — махнул он рукой. — Я добивался этого долгие годы, и Хаскинс должен был стать последним элементом. Все пошло не так, как я планировал, но, думаю, тот, кто его заменит в Верховном суде, будет сговорчивее. Как наш работник, ты уже успел пожать плоды моих стараний — и что- то я не заметил, чтобы ты особо любопытствовал, откуда берутся эти деньги. Ты не можешь выбирать, Майк: ты уже ввязался в грязное дело.
— А если я скажу «нет»?
Генри хохотнул.
— Я вижу, у тебя еще сумбур в голове. «Нет» попросту невозможно. Здесь не спрашивают: да или нет. В какой-то момент ты сам запросишься обратно. Всякий рано или поздно ломается, — сказал он и взглянул на Маркуса.
Тот стоял, уставившись на собственные ноги. Интересно, сколько уже десятков лет Генри держит его в кулаке?
— Вопрос лишь в том, — продолжал Дэвис, — какой рычаг воздействия надо к тебе применить.
— Типа убить меня?
Генри даже огорчился:
— Почему-то именно это в первую очередь приходит людям в голову. Ну никакой творческой искры! Страх смерти отнюдь не самый сильный из возможных страхов. Большинство людей с этим не согласны, однако они предпочтут смерть предательству, стыду, страданиям любимых людей. Возможно, даже публичному выступлению. Вопрос в том, чтобы понемногу подбрасывать им то, что мы называем стимулами, в порядке усиления, а потом сидеть тихонько и выжидать, как долго продержится наш объект. Завораживающее занятие, честное слово!
— И как глубоко я завяз?