она подносила ему неразбавленное спиртное. Я неторопливо потягивал свой коктейль и даже ловко подменил стаканы, когда Ирина на что-то отвлеклась.

Мне понравилась эта девушка — хотя физически меня к ней и не влекло. У нее было замечательное чувство юмора. Она очень похоже спародировала чрезмерно утонченные отцовские замашки («Тогда это отнюдь не „Сазерак“», — манерно проговорила она, пренебрежительно отмахиваясь ручкой) и довольно язвительно продела лицемерие конгрессмена Уокера, которого она, оказывается, знала по его подвигам у джорджтаунских дам.

Я осторожно направил русло разговора к ее отцу, рассчитывая вытянуть из Ирины то, что она знает. Главное при этом было не забыть, что и она в то же самое время пытается залучить меня в ловушку, выдавая и без того известные мне факты.

В этом деле для нее, как она сказала, стоял ребром вопрос признания. Радомир считал, что женщина годится лишь на то, чтобы стряпать и ублажать мужика в постели. У Ирины же для этого было слишком много мозгов и амбиций, и ей хотелось показать, что она достойная наследница своего папочки и заслуживает собственной роли в семейном бизнесе. И девушка решила: если она хорошенько сунет нос в отцовские дела, то сумеет помочь Радо избавиться от тех проблем, что изначально привели его в «Группу Дэвиса», и тем самым докажет собственную значимость.

Но это явно была не вся правда.

— Все, что я знаю, — сказал я, — это что Радомир обратился в нашу фирму по вопросу пробивания лазейки для импорта-экспорта.

Это, в общем-то, была общедоступная информация, но глаза у Ирины хищно сузились.

— Тут все намного серьезнее.

— А в чем тогда дело?

— Проблемы тут не в отцовском бизнесе — неприятности у него самого. Он опасается чего-то, связанного с… юрисдикцией… или экстрадицией… Короче, что его привлекут к суду и посадят, и ему необходимо от этого прикрыться.

Я начал понимать истинные мотивы Ирины. Ходили слухи, что Радо как-то причастен к торговле оружием. Так что, может статься, интерес ее был не только в том, чтобы перевернуть отцовские ограниченные представления о месте женщины в семье. Если Радомира привлекут к суду и докажут его виновность, она уж точно не сможет продолжать полную удовольствий жизнь богатенькой американской студенточки. Семейство будет опозорено, разорено — и финансовый поток на ее содержание, разумеется, иссякнет.

Я ничего не ответил. Молчание подчас лучше вытягивает из людей информацию, нежели какие-то вопросы. Большинство готовы что угодно говорить, лишь бы не сидеть в тишине.

— И к тому же это уже не зависит от конгресса, — продолжала она. — Все, что я знаю, — это что на сцене появился новый человек — новое «лицо, принимающее решения», — некто очень влиятельный, которого хотят склонить на свою сторону.

А вот это уже как будто могло пролить свет на того господина с прослушки — «объект 23»!

— А как ты об этом узнала?

— Методом дедукции, — ответила она с невинным личиком.

Глазами я невольно наткнулся на показавшуюся на ее гладком оливковом плече бретельку бюстгалтера. Мало-помалу Ирина придвинулась ко мне очень близко. Пока мы разговаривали, эта исподволь растущая близость подавалась как нечто естественное — все равно как свернуться на диване возле давней подружки. Она заметила, как я разглядываю ее тело, как мои глаза невольно задерживаются на длинной ложбинке, открываемой широким вырезом футболки.

— То есть чисто логически, да?

— Ну, скажем, у меня были еще кое-какие источники, — хитро улыбнулась она. — Хорошо ведь, когда у тебя полный колчан.

Она подалась ко мне еще ближе, подтянув на диване коленки. Ее свободные брюки чуть приспустились, открывая взору гладкий животик и завлекая дальше, к тенистым изгибам бедер, в запретную, опасную страну.

— Ну так и что? — хмыкнула она. — Есть один человек, от которого все зависит. Это и есть точка воздействия?

— Может быть, — ответил я.

Девушка не давила на меня, не разрушала иллюзии, что все это больше легкий флирт, нежели допрос. Ее рука задержалась ненадолго на моем колене, скользнула по бедру. Манящие карие глаза вдруг оказались совсем рядом с моими, Ирина приникла ко мне сбоку, подарив поцелуй — легкий, почти невинный. Ее рука скользнула еще выше, и девушка прижалась ко мне грудью, коснулась губами виска.

Страстное желание, которое сильнее и глубже воли и рассудка, влекло меня к ней…

Хотелось бы думать, что спасла меня любовь к Энни. Или то, что я просто сам по себе хороший парень. Но нет — скорее, тут сработал инстинкт самосохранения. Девица попыталась грубо соблазнить меня на пляже в Колумбии, и когда это не прокатило, она решила завладеть мной, используя мои слабые места, в непринужденной дружеской манере. Я не знал, на кого она работает, но она представляла угрозу. Сперев запись прослушки, я завладел опасной информацией. И хоть я мнил себя слитком волевым типом, чтобы угодить в «медовую ловушку», я не сомневался, что сношение с ней так или иначе выйдет мне боком.

Я сам не верил, что такое возможно: словно со стороны, я изумленно наблюдал, как я взял ее за плечи и отстранил от себя. Ирина с удивлением на меня уставилась. Я глубоко вздохнул, поблагодарил ее за угощение и поднялся.

— Увидимся, — кивнул я и ушел.

Итак, Ирина выдала мне два пункта: что ее папашка боится экстрадиции и что в это дело вовлечено некое лицо из более влиятельного органа, нежели конгресс Соединенных Штатов. Я же не сообщил ей ничего. Радовало, что я ушел от нее без потерь.