в ящиках, ничего не меняло в общем впечатлении нищеты и разрушения.

Линли и Сент-Джеймс поднялись на четыре ступеньки, что вели к входной открытой двери, над которой на кирпичной стене было написано красной краской «последние дни». Неплохая эпитафия.

– Он сказал, что его квартира на втором этаже.

С этими словами Линли направился к лестнице. Когда-то здесь был дешевый линолеум, но он уже давно вытерся, хотя по краям еще кое-где сохранился, натертый старым воском и покрытый свежей грязью. Со стен осыпалась штукатурка, на них зияли дыры на месте исчезнувших перил. Повсюду были отпечатки рук, не говоря уж об огромном пятне, уходившем на верхний этаж.

На лестничной площадке стояла коляска на трех колесах в окружении пластиковых мешков с мусором, двух железных ведер, метлы и черной швабры. В парадном, пропахшем мочой и чесноком, от них метнулся вверх истощенный кот с выступающими ребрами и язвой во лбу.

На втором этаже было оживленно, слышался шум телевизоров, звучала музыка, кто-то ссорился, плакал ребенок – люди жили обычной жизнью. Из квартиры Питера, располагавшейся в дальнем конце коридора, где из давно не мытого окошка просачивалось немного света, не доносилось ни звука. Дверь была закрыта, но не заперта, так что, когда Линли постучал, она распахнулась сама собой в единственную комнату, в которой окна были закрыты и завешены простынями. Здесь пахло так же, как в парадном, разве что прибавлялась еще вонь немытых тел и грязной одежды.

Хотя комната тут была не меньше, чем комната в Паддингтоне, она производила гнетущее впечатление. Почти полное отсутствие мебели. Три большие, в пятнах, подушки лежали на полу среди газет и журналов. Роль шкафа или комода здесь играл стул, на котором кучей была свалена одежда. Ящики из-под фруктов служили столами, а освещал комнату торшер без абажура.

Линли молчал. Всего мгновение он помедлил на пороге, словно собирался с силами, прежде чем закрыть дверь и посмотреть правде в лицо.

Когда дверь закрылась, ничто больше не мешало оглядеть комнату. Возле ближней стены стоял протертый и разложенный диван-кровать. На нем лежал кто-то, полуприкрытый простыней. На полу, рядом с диваном, скрючился, обхватив руками голову, Питер Линли.

– Питер! – позвал Линли, подходя к нему и опускаясь на колени. – Питер!

Словно испугавшись, Питер дернулся, потом огляделся, увидел брата.

– Она не двигается. – Он прижимал ко рту рубашку, словно стараясь удержать рыдания. – Я пришел, а она лежит тут и не двигается.

– Что случилось? – спросил Линли.

– Томми, она не двигается. Я пришел домой, а она лежит тут и не двигается.

Сент-Джеймс приблизился к дивану. Он отодвинул простыню, прикрывавшую тело. На грязной постели лежала на боку голая Саша, вытянув одну руку и свесив с дивана другую. Волосы закрывали ей лицо, зато шея была открыта взгляду, и она казалась серой от грязи. Сент-Джеймс коснулся пальцем запястья вытянутой руки, но еще прежде он понял, что это пустая формальность. Когда-то ему приходилось в команде полицейских выезжать на места убийств, и труп он видел не впервые.

Выпрямившись, Сент-Джеймс обернулся к Линли и покачал головой. Тот подошел к нему.

Сент-Джеймс убрал волосы с лица Саши и легонько подвигал ее, чтобы приблизительно определить степень окоченения. Потом отступил на шаг, обратив внимание Линли на иглу, которая торчала из руки.

– Передозировка, – сказал Линли. – Питер, что она принимала?

Он вернулся к брату. Сент-Джеймс остался рядом с трупом. Шприц был пустой и в том положении, словно Саша сама впрыснула себе наркотик, который ее и убил. В это было трудно поверить. Сент-Джеймс искал чего-нибудь – пакет, ампулу с наркотиком, которым она лишила себя жизни. Ничего не было и на ящике рядом с диван-кроватью, кроме пустого стакана с тусклой чайной ложкой. Но на ободке стакана Сент-Джеймс заметил остатки белого порошка. На кровати рядом с Сашей – ничего. Сент-Джеймс отступил на шаг, чтобы осмотреть пол между диваном и ящиком. И его охватил ужас, когда он увидел…

Он увидел серебряный флакон, который лежал на боку и из которого, как видно, вылилось что-то, превратившееся в белый порошок. Скорее всего, это был тот же самый порошок, что на ободке стакана, тот же самый, что забрал жизнь Саши Ниффорд. Сент-Джеймс не был готов ни к чему подобному, и у него громко заколотилось сердце. Его обдало жаром. Он не хотел верить.

Флакон принадлежал Сидни.

– Питер, возьми себя в руки, – повторял Линли. Поддерживая брата под руку, он помог ему встать, тогда как Питер все плакал и льнул к нему. – Что она колола?

Тем временем Сент-Джеймс не сводил глаз с флакона. Ему ясно слышался голос Сидни, как будто она тоже была в этой комнате. «Питера мы отвезли домой. У него жалкая квартирка в Уайтчепел, – сказала она. А потом: „Когда отыщешь малыша Питера, скажи ему, что мне есть о чем с ним поговорить. Уж поверь, я буду очень ждать этого“.

Сверкавший в свете лампы флакон словно требовал: узнай меня, узнай меня. Ион, конечно же, узнал его. С того места, где стоял Сент-Джеймс, была отлично видна часть выгравированной надписи с инициалами Сидни, он сам просил, чтобы надпись наносили осторожно, когда собирался подарить этот флакон своей сестре на ее двадцать первый день рождения.

«Ты был моим любимым братиком. Я очень любила тебя».

Времени не было. Сент-Джеймс не мог позволить себе роскошь ни взвесить за и против, ни обдумать моральную сторону дела. Он должен был действовать, и действовать быстро, или предоставить полиции разбираться с Сидни. И он предпочел действовать. Протянул руку…

– Отлично. Ты все-таки отыскал, – сказал Линли, подходя ближе. – Похоже на… – По-видимому, он оценил значение позы, в которой застыл Сент-Джеймс, протянутую им руку, и Сент-Джеймс, мгновенно похолодев, подумал, не заподозрил ли Линли что-нибудь из-за его побледневшего лица. Не успели затихнуть слова, как Линли оттащил Сент-Джеймса от дивана. – Не надо его прикрывать, – тихо проговорил он. – Все кончено. Сент-Джеймс, я же сказал, когда мы ехали сюда. Если это героин, то пусть Питер пожнет плоды своих сумасбродств. Я звоню нашим.

И он вышел из комнаты.

Сент-Джеймса опять залила жаркая волна, отчего у него запылало лицо и заболели кости. Забыв о Питере, который плакал, прислонившись к стене и закрыв руками лицо, Сент-Джеймс подошел к окну и попытался открыть его, но не смог, потому что когда-то один из жильцов так покрасил раму, что оконные створки склеились. В комнате было душно.

У меня меньше суток, думал Сент-Джеймс. На донышке флакона есть серебряный штамп – маленький, причудливой формы щит. Полицейским не составит труда определить магазин, где он купил флакон. А там и вовсе все просто. Они просмотрят приходно-расходные книги, просмотрят заказы на изготовление надписей, сравнят сроки. Потом, наверное, позвонят своим шефам, кое-что выяснят. Короче говоря, у него не больше двадцати четырех часов.

Как сквозь подушку, он слышал голос Линли, говорившего по телефону в коридоре, и более близкий плач Питера. Еще он слышал хриплые звуки, в которых не сразу узнал собственные вдохи и выдохи.

– Едут. – Линли закрыл дверь и подошел к Сент-Джеймсу. – Что с тобой?

– Ничего. Все в порядке.

Чтобы доказать это, он пошевелился – не без усилия – и отошел от окна. Линли скинул вещи с единственного стула и поставил его возле дивана, в изножье, спинкой к телу.

– Полицейские уже едут, – повторил он. Затем подвел брата к стулу и усадил его. – Питер, под диваном лежит флакон, из-за которого тебя наверняка арестуют. У нас есть всего пара минут, чтобы поговорить.

– Не видел я никакого флакона. Это не мой.

Питер вытер рукавом нос.

– Расскажи мне, как все произошло. И где ты был с субботнего вечера.

Питер прищурился, словно свет слепил его:

– Нигде я не был.

– Время игрушек прошло.

– Игрушек? Я говорю…