обрадовался избавлению от трудного разговора. Вошла Сидни, однако из-за дверцы шкафа Коттер не заметил, что они уже не одни.

– Вы не можете сказать, что ничего не чувствуете, – стоял на своем Коттер. – Я же знаю. И всегда знал, что бы вы там ни говорили.

– Я не вовремя? – спросила Сидни.

Коттер захлопнул дверцу и застыл на месте, переводя взгляд с Сент-Джеймса на его сестру и обратно.

– Посмотрю, что там с машиной, – неожиданно сказал он, извинился и вышел.

– В чем дело? – спросила Сидни.

– Ни в чем.

– Непохоже.

– И тем не менее.

– Понятно.

Сидни стояла возле двери, держась за ручку. Поглядев на нее, Сент-Джеймс засомневался, стоит ли отпускать ее одну. Вид у нее был болезненный, черные круги под глазами, лицо осунувшееся и тоже как будто почерневшее, глаза безжизненные, пустые, скорее поглощающие, чем отражающие свет. Да и одета она была в выцветшую тяжелую юбку и свитер не по размеру. Волосы нечесаные.

– Я уезжаю. Дейз отвезет меня.

То, что еще вчера казалось разумным, теперь, когда Сент-Джеймс поглядел на сестру при дневном свете, представлялось рискованным.

– Сид, почему бы тебе не остаться? Попозже я сам отвезу тебя домой.

– Так лучше. Я хочу уехать. Правда.

– Но от вокзала…

– Я возьму такси. Не волнуйся. – Она повернула ручку двери, словно проверяя ее. – Насколько я поняла, Питер исчез?

– Да.

Сент-Джеймс рассказал сестре обо всем, что случилось после того, как он уложил ее в постель. Она слушала, не глядя на него. А он чувствовал, как она становится все более напряженной, и понимал, что это связано со злостью, прозвучавшей в вопросе о Питере. После вчерашнего шока, вызвавшего в Сидни покаянное настроение, Сент-Джеймс не был готов к подобной перемене, хотя и понимал естественную причину ее злости, а также ее желание крушить и ломать, чтобы кто-то ощутил хотя бы часть ее боли. Самое тяжелое наступает, когда становится ясно, – как бы ни сопереживали тебе люди, находящиеся рядом, – родственники, друзья, никто не в состоянии разделить твою боль. И тогда наваливается одиночество. А Сидни к тому же была единственным человеком, оплакивавшим Джастина Брука.

– Очень удачно, – сказала она, когда он умолк.

– О чем ты?

– О том, что он рассказал мне.

– Что рассказал?

– Джастин мне рассказал, Саймон. О том, что Питер был в коттедже Мика. О том, что они поругались. Он рассказал мне. Он рассказал мне. Ты понял? Все ясно? – Сидни не двинулась с места. Будь это иначе, вбеги она в комнату, разорви занавески и покрывало, разбей единственную вазу с цветами, Сент-Джеймс испугался бы меньше, так как Сидни была бы собой. А она вела себя непривычно. Только голос выдавал ее страдания, да и то она в общем-то контролировала его. – Это я сказала ему, чтобы он пошел к Томми, – продолжала Сидни. – Когда арестовали Джона Пенеллина, я сказала ему, что он не должен молчать. Он не имеет права молчать. Он должен исполнить свой долг – так я сказала. Должен открыть правду. А ему не хотелось быть втянутым в убийство. Он же понимал, что осложнит положение Питера. А я стояла на своем. Я сказала: «Если кто-то видел Джона Пенеллина в Галл-коттедже, то кто-то мог видеть там тебя и Питера». Лучше самому все рассказать, сказала я ему, прежде чем полицейские вытянут это из какого-нибудь соседа.

– Сид…

– А он мучился, потому что бросил Питера с Миком. Мучился, потому что Питер был не в себе, так он страдал без кокаина. Он мучился, потому что не знал, что там произошло после его ухода. И я уговорила его пойти к Томми. Он пошел. А теперь он мертв. И до чего же это удачно, что Питер исчез как раз тогда, когда так и хочется задать ему очень много вопросов.

Сент-Джеймс подошел к сестре и закрыл дверь:

– Полицейские думают, что Джастин умер в результате несчастного случая. У них нет никаких оснований предполагать убийство.

– Не верю.

– Почему?

– Просто не верю.

– Он был с тобой в ночь на субботу?

– Естественно, он был со мной. – Она откинула назад голову и застыла в этой горделивой позе. – Мы любили друг друга. Он хотел быть со мной. Он пришел ко мне. Я не звала его. Он сам пришел.

– Он объяснил, почему должен уйти?

Сидни раздула ноздри:

– Саймон, он любил меня. Он хотел меня. Нам было хорошо вместе. А тебе это неприятно, правда?

– Сид, не надо сейчас спорить о…

– Правда? Правда?

В коридоре послышались женские голоса. Горничные обсуждали, кто будет пылесосить, а кто мыть ванны. На мгновение голоса стали громкими, а потом совсем стихли, когда женщины стали спускаться по лестнице.

– Когда он ушел?

– Не знаю. Не обратила внимания.

– Он что-нибудь сказал?

– Его что-то беспокоило. Сказал, что не может заснуть. Иногда на него находило. Мы любили друг друга, и он успокаивался, а иногда сразу же хотел еще.

– Но в субботу было не так?

– Он сказал, что пойдет спать к себе.

– Он оделся?

– Он?.. Да, он оделся. Наверно, ему надо было увидеть Питера, – сделала вывод Сидни. – Иначе зачем ему одеваться, ведь его комната напротив? А он оделся. Надел носки и туфли, брюки, рубашку. Полностью оделся, только галстук не взял. – Сидни вцепилась в юбку. – Постель у Питера не была разобрана. Я слышала, как говорили сегодня. Джастин не сам упал. Ты знаешь, что он не сам упал.

Сент-Джеймс не стал спорить с сестрой. Он размышлял о том, что означает тот простой факт, что Джастин оделся, уходя от его сестры. Если Питер Линли всего лишь хотел поговорить с Джастином, то было бы естественнее сделать это дома. Но с другой стороны, если он хотел избавиться от него, вполне разумно позвать его туда, где всякое может случиться. Но если так, почему Джастин согласился встретиться с Питером наедине?

– Сид, все это лишено смысла. Джастин ведь не был дураком. Зачем ему понадобилось встречаться с Питером на скале? Да еще посреди ночи? Да еще после разговора с Томми, когда Питер наверняка Жаждал его крови? – Тут он вспомнил, что было в пятницу на берегу. – Если, конечно, Питер не обманул Джастина, не поймал его на крючок.

– Какой?

– Саша.

– Ерунда.

– Тогда кокаин. Они же вместе отправились в Нанруннел добывать его. Может быть, Питер использовал его как морковку.

– Это не сработало бы. Джастин бросил. Это не сработало бы после того, что случилось между нами на берегу. Он ведь просил прощения. Сказал, что бросает наркотики. Что больше ни за что…