большой кейс.
«Чего они ждут от меня?» – с недоумением подумал Сент-Джеймс. Внешние приметы смерти столь же очевидны для них, как и для любого эксперта, а все остальное может установить только вскрытие. Он же не маг и не волшебник, за пределами своей лаборатории он мало на что способен. И как же ему не хотелось торчать здесь, в темноте, на холоде. Ночной ветер, проносясь над полем, приподнимал его волосы, а Сент- Джеймс стоял и смотрел на тело незнакомого ребенка. Глупо думать, будто от того, что он самолично осмотрит эту мрачную сцену, что-то прояснится, откроется какая-то тайна жизни и смерти этого мальчика. Гораздо больше его в этот момент занимала Дебора. Дебора уехала от него на месяц, она покинула дом его женой, а вернулась чужим человеком. Саймон терзался тревогой за нее, сердце отяжелело от одиночества.
И все же он стоял там и смотрел на тело. Кожа красноватая, видимо, изменена формула крови. Это позволяет предположить смерть в результате несчастного случая– если бы не положение тела, которое полностью исключает подобную гипотезу. Канерон прав: концы с концами не сходятся и только вскрытие определит причину смерти. Сент-Джеймсу оставалось лишь констатировать очевидное, то, что мог бы заметить любой стажер, обратив внимание на широкую ссадину, поднимавшуюся по левой ноге мальчика.
– Тело сдвинули с места уже после смерти. Канерон, стоявший рядом, утвердительно кивнул:
– Меня больше интересует то, что произошло перед смертью, мистер Сент-Джеймс. Его пытали.
4
Линли открыл крышку старинных карманных часов и убедился, что вновь чересчур засиделся на работе. Без четверти восемь; сержант Хейверс давно ушла, отчет о расследовании уже готов и завтра же может быть представлен суперинтенданту Уэбберли. Если в последнюю минуту ничего не случится, придется все-таки идти домой.
Линли не скрывал от себя, что изо всех сил пытается оттянуть момент возвращения. В последние два месяца дом перестал служить ему прибежищем, он не находил в нем ни уюта, ни утешения – воспоминания враждебно поджидали его там и набрасывались на него, едва Линли переступал через порог.
Сколько лет он прожил беззаботно, даже не пытаясь оценить место, принадлежащее леди Хелен Клайд в его жизни. Она просто была рядом; то врывалась к нему в кабинет, с трудом волоча за собой сумку, битком набитую грошовыми детективами– почему-то ему непременно следовало их прочесть, – то являлась в дом в полвосьмого утра и делилась планами на ближайший день, а он, в свою очередь, делился с ней завтраком; то потешала его нелепыми рассказами о своей работе у Сент-Джеймса в лаборатории судебной медицины («Боже, Томми, дорогой, ты представь только: этот негодяй принялся разделывать печень как раз в тот момент, когда мы сели пить чай!»). Она ездила с ним в Корнуоллскую усадьбу, она мчалась бок о бок с ним верхом через поля, она вносила свет в его жизнь.
Каждая комната в доме напоминала Линли о Хелен– каждая, кроме спальни, ибо Хелен была ему только другом, но не любовницей, когда же она поняла, что он хотел бы отвести ей иное место в своей жизни, хотел бы, чтобы она стала чем-то большим, чем спутницей и верным товарищем, она уехала от него.
Если бы он только мог презирать, ненавидеть ее за то, что она сбежала, если б он мог завести роман с другой женщиной, забыться с ней! И ведь найдется немало женщин, готовых вступить с ним в недолговечные, но бурные отношения, но, оказывается, ему нужна только Хелен. Он страстно желал коснуться ее неясной, теплой кожи, запутаться пальцами в ее волосах, ощутить, как ее стройное тело в восторге самозабвения льнет к его разгоряченному телу, но он мечтал о большем – он мечтал не о миге обладания Хелен в постели, а о полном слиянии, о союзе и тел, и душ. В этом ему было отказано, и ему опротивел собственный дом. Линли с головой ушел в работу. Надо же чем-то заполнить день, лишь бы не возвращаться все время мыслью к Хелен.
И все же в такие минуты, как эта, когда рабочий день заканчивался, а Линли не успевал подготовиться к возвращению домой и включить защитные механизмы, его мысли сами собой устремлялись к Хелен, повинуясь инстинкту, словно птицы, летящие под вечер к знакомому гнезду в поисках приюта на ночь, однако для него воспоминание о Хелен отнюдь не служило убежищем, нет, оно, словно острый нож, лишь глубже и глубже бередило сердечные раны.
Взяв в руки последнюю присланную ею открытку, Линли вновь перечитал уже затверженные наизусть слова – жизнерадостные и ни к чему не обязывающие, вновь попытался убедить себя, что за равнодушно- вежливыми строчками таится скрытая любовь и готовность уступить– надо лишь поразмыслить над ними как следует, и этот смысл сделается явным. Но что толку лгать себе? Сообщение от Хелен оставалось все тем же: ей требуется время, ей требуется преодолеть разделявшее их расстояние. Предложение Линли нарушило хрупкое равновесие их отношений.
Безнадежно вздохнув, Линли засунул открытку в карман куртки и смирился с неизбежным: Пора идти домой. Когда он поднялся из-за стола, взгляд его упал на фотографию Мэттью Уотли, оставленную Джоном Корнтелом. Линли всмотрелся в нее.
Удивительно красивый мальчик, темноволосый, кожа цвета спелого миндаля, а глаза темные, почти черные. Корнтел говорил, что мальчику сравнялось тринадцать, его приняли в третий класс Бредгар Чэмберс, однако на вид он казался куда моложе, черты лица нежные, точно у девочки.
Вглядываясь в это лицо, Линли почувствовал, как в нем нарастает беспокойство. Долгие годы службы в полиции научили его, какой бедой может обернуться исчезновение столь красивого ребенка.
Стоит задержаться на минуту, заглянуть в компьютер. Компьютерная сеть соединяла все полицейские участки Англии и Уэльса. Если Мэттью уже нашли, живым или мертвым, но не сумели установить его личность, в компьютере появится полное его описание. Так всегда делается на случай, если кто-нибудь в другом отделении полиции обладает информацией, недостающей тем, кто ведет следствие на месте. Попытка не пытка.
В этот поздний час в компьютерном зале оставался лишь один человек, констебль из отдела по расследованию ограблений. Линли знал его в лицо, но имени не припомнил. Оба они небрежно кивнули друг другу, не вступая в разговор. Линли подошел к одному из мониторов.
На самом деле он не рассчитывал получить какую-то информацию относительно ученика из Бредгар Чэмберс так скоро после его исчезновения, а потому, набрав ключевые слова, отсутствующим взглядом уставился на экран и едва не пропустил сообщение из полицейского отделения Слоу: тело мальчика, волосы темные, глаза карие, возраст от девяти до двенадцати лет, найдено возле церкви Сент-Джилс в Стоук- Поджесе. Причина смерти на данный момент неизвестна. Личность не установлена. На левом колене отчетливый шрам длиной четыре дюйма. У основания позвоночника родимое пятно. Рост четыре фута шесть дюймов. Вес около шести стоунов. Тело обнаружено в 5.05 вечера.
Погрузившись в собственные мысли, Линли не вчитывался в это описание и обратил на него внимание лишь потому, что в самом конце сообщения, где указывались данные лица, нашедшего тело, внезапно мелькнуло знакомое имя. Линли изумленно следил, как выплывают на экране слова: «Дебора Сент-Джеймс, Чейни-роу, Челси».
Инспектор Канерон, руководивший расследованием на месте преступления у церкви Сент- Джилс, бросил взгляд на часы. Прошло уже три часа с тех пор, как найдено тело. Лучше не сосредоточиваться на этой мысли.
После восемнадцати лет службы в полиции ему следовало бы привыкнуть к зрелищу смерти, приучиться смотреть на труп бесстрастно, словно это не останки человека, настигнутого насильственной смертью, а просто атрибут его работы.
Когда инспектор вел последнее дело, ему показалось, что он обрел наконец способность воспринимать последствия людской жестокости отстраненно, как того требует его профессия. При виде тела давно состоявшего на учете в полиции сутенера, распростертого у подножия замусоренной лестницы в наполовину сгоревшем доме, Канерон не почувствовал ни малейшего желания предаться размышлениям о таящемся в человеке звере, тем более что в глубине души– весьма пуританской, надо сказать, души– инспектор полагал, что мерзавец получил по заслугам. Нагнувшись над телом, осмотрев затянутую на шее удавку и не почувствовав ни малейших признаков дурноты, Канерон уверился, будто достиг той невозмутимости, к которой столько лет стремился.
Но в этот вечер его невозмутимость рассыпалась вдребезги, и Канерон догадывался о причинах этого потрясения: ребенок выглядел точь-в-точь как его родной сын. На один ужасный миг ему даже