переместился на тетрадку в руке Барбары. – Думаю, мы сможем уладить все это и без помощи из Стрэтклайда, – сказал он наконец. – Но нам понадобится Айрин Синклер.

– Айрин Синклер?

Он задумчиво кивнул:

– Она наша последняя надежда. Она – единственная из них, кто не участвовал в «Трех сестрах» в постановке семьдесят третьего года.

Айрин Синклер дома не оказалось, соседка, которую попросили побыть с детьми и успокоить их, направила Линли и Хейверс в Блумсбери, в больницу университетского колледжа. Когда они вошли в отделение «Скорой помощи», Айрин вскочила на ноги.

– Он сказал – никакой полиции! – вне себя закричала она. – Как вы?.. Вам позвонил врач?

– Мы были у вас дома. – Линли подвел ее к одному из диванчиков, что стояли вдоль стен комнаты ожидания. В комнате было полно народу, кого-то скрутила болезнь, кто-то стал жертвой несчастного случая – отовсюду доносились крики, стоны и позывы к рвоте. Воздух был пропитан запахом лекарств типичным для больниц. – Что случилось?

Айрин машинально покачала головой, опускаясь на диван и подперев щеку ладонью.

– Роберта избили. В театре.

– В такой поздний час? Что он там делал?

– Репетировал. Завтра утром у нас вторая читка, и он сказал, что хочет посмотреть, как это будет звучать на сцене.

Линли видел, что она сама не верит этой истории.

– Он был на сцене, когда на него напали?

– Нет, он пошел к себе в гримерную, чтобы выпить. Кто-то выключил свет и напал там на него. Потом ему удалось добратьсядо телефона. Единственный номер, который он сумел вспомнить, – мой. – Последние слова прозвучали как оправдание ее присутствия здесь.

– Не номер «Скорой помощи»?

– Он не хотел вмешивать полицию. – Она озабоченно на них посмотрела. – Но я лично рада, что вы приехали. Возможно, вы хоть немного сможете его образумить. Совершенно очевидно, что он должен был стать следующей жертвой!

Линли придвинул неудобный пластиковый стул, чтобы заслонить ее от любопытных взглядов. То же самое сделала Хейверс.

– Почему? – спросил Линли.

Лицо Айрин сделалось напряженным, словно вопрос ее смутил.

Но что-то подсказывало Линли, что это было частью спектакля, спонтанного и задуманного специально и для него.

– Что вы хотите этим сказать? А что еще это могло быть? Его жестоко избили. Два ребра сломаны, подбиты оба глаза, выбит зуб.

– Но вообще-то убийцы действуют иначе, верно? – заметил Линли. – Наш предполагаемый убийца пользуется ножом, а не кулаками. Совсем не похоже, что кто-то хотел его убить.

– Тогда что еще это могло быть? Что вы такое говорите? – Она гордо выпрямилась, словно оскорбленная их сомнением.

– Думаю, вы знаете ответ. Мне кажется, что вы мне не все рассказали. Защищаете его. Почему? Чем он заслужил такую преданность? Он обидел вас всеми мыслимыми способами. Он обращается с вами с нескрываемым презрением. Айрин, послушайте…

Она подняла руку, и ее полный муки голос подсказал ему, что краткое представление окончено.

– Прошу вас. Вы сказали более чем достаточно. Он был с женщиной. Не знаю, кто она. Он не сказал. Когда я туда приехала, он все еще был… на нем не… – Она не могла подобрать слов. – Он не смог одеться.

Линли слушал это признание, не веря своим ушам. Что она испытала, примчавшись к нему на помощь, чувствуя этот запах недавнего совокупления, который ни с чем не спутаешь, натягивая на него одежду, которую он сбросил, спеша предаться любви с другой женщиной?

– Я пытаюсь понять, почему вы до сих пор храните верность человеку, который зашел так далеко: обманывал вас с вашей же сестрой! – Произнося это он вспомнил, как Айрин только что попыталась обелить Роберта Гэбриэла, потом вспомнил ее слова, сказанные про ночь, когда умерла Джой Синклер. Он много теперь мог представить четко. – И о той ночи, когда умерла ваша сестра, вы тоже мне не все сказали. Даже в этом вы защищаете его. Почему, Айрин?

Она на мгновение прикрыла глаза.

– Он отец моих детей, – с достоинством, без тени лукавства ответила она.

– Защищая его, защищаете их?

– В конечном счете да.

Сам Джон Дэрроу не мог бы ответить лучше. Но Линли знал, что нужно говорить. Ему подсказал Тедди Дэрроу.

– Обычно дети все равно узнают худшее о своих родителях, независимо от того, что кто-то пытается уберечь их от травмы. Ваше молчание ничему не помогает, только защищает убийцу вашей сестры.

– Он не убивал! Он не мог. Я не могу поверить в это. Роберт на многое способен, видит бог. Но только не на убийство.

Линли наклонился к ней и накрыл ее ледяные ладони своими.

– Вы думаете, что он убил вашу сестру. И чтобы защитить детей, спасти их от унижения, от сознания того, что их отец – убийца, вы предпочитаете скрывать свои подозрения.

– Он не мог. Только не это.

– Однако вы думаете, что это он. Почему?

Заговорила сержант Хейверс.

– Если Гэбриэл не убивал вашу сестру, то, что вы скажете, только поможет ему.

Айрин покачала головой. В ее глазах затаился дикий страх.

– Не это. Он не мог. — Она по очереди посмотрела на них, ее пальцы впились в потертую кожу сумочки. Она была похожа на беглеца, решившего бежать, но который вдруг понял, что все пути отрезаны. Когда она наконец заговорила, ее тело затряслось, словно от какой-то тайной болезни. В каком-то смысле она действительно была больна. – В ту ночь моя сестра была с Робертом в его комнате. Я слышала их. Я пришла к нему. Как дура… О боже, почему я такая жалкая дура? Мы с ним до этого были вместе в библиотеке, после читки, и в какой-то момент я вдруг подумала, что еще не все потеряно. Мы говорили о наших детях, о… нашей прежней жизни. Потом, позже, я пошла к Роберту, чтобы… О боже, я не знаю, что я собиралась сделать. – Она запустила пальцы в свои темные волосы и, взъерошив их, накрепко в них вцепилась, словно хотела боли. – Сколько же можно быть такой идиоткой? Я чуть было не наткнулась на свою сестру и Роберта во второй раз. И представьте… это даже смешно… он говорил те же самые слова, которые говорил ей в тот день в Хэмпстеде, когда я застала их вместе. «Давай, малышка. Давай, Джой. Давай! Давай! « И пыхтел, и пыхтел, и пыхтел, как бык.

Ее слова, словно поворот калейдоскопа, выявили новый ракурс этого дела. Выстроили все в иной перспективе.

– В какое время это было?

– Поздно. Возможно, около двух.

– Но вы слышали его? Вы в этом уверены?

– О да. Я его слышала. – От стыда она опустила голову.

И даже после этого, изумился Линли, она по-прежнему жаждет защитить этого человека. Такая незаслуженная, самоотверженная преданность… это было выше его разумения. Он даже не стал пытаться это понять и спросил совсем о другом:

– Вы помните, где вы были в марте семьдесят третьего года?

Она не сразу сообразила, о чем речь.

– Семьдесят третьего? Я была… я наверняка была дома, в Лондоне. Нянчила Джеймса. Нашего сына. Он родился в январе, и я взяла небольшой отпуск.

– Но Гэбриэла дома не было?