Барбара Хейверс взяла трубку в кабинете Линли после второго звонка. Четверть восьмого, значит, она сидела за его столом уже больше двух часов. Горло саднило от множества выкуренных сигарет, а нервы… она была на грани срыва. Услышав наконец-то голос ти она испытала такое облегчение, что от радости набросилась на него с проклятьями, но он тут же резко ее перебил:
– Хейверс, где констебль Нката?
–Нката? – тупо повторила она. – Ушел домой.
– Разыщите его. Пусть он отправится на Онслоу-сквер. Немедленно.
Она затушила сигарету и взяла листок бумаги.
– Вы нашли Дэвис-Джонса?
– Он в квартире Хелен. Я хочу установить за ним наблюдение, Хейверс. Но если до этого дойдет, мы его возьмем.
– Как? Почему? – Она решила, что ослышалась. – Нам практически не с чем работать, эта ниточка к Ханне Дэрроу, видит бог, такая же тонкая, как и та, что выводит на Стинхерста. Вы сами мне сказали, что все до одного, кроме Айрин Синклер, участвовали в той постановке в Норвиче в семьдесят третьем. Это по- прежнему включает Стинхерста. И потом, Макаскин…
– Хейверс, у меня нет времени на споры. Просто делайте, что я говорю. А как только вы это сделаете, позвоните Хелен. Держите ее у телефона не меньше тридцати минут. Если сможете, больше. Вы поняли?
– Тридцать минут? И каким это образом? Рассказывать ей про свою чертову жизнь? С самого младенчества?
– Черт подери, немедленно выполняйте приказ! – вдруг прорычал Линли. – И ждите меня в Ярде!
Связь оборвалась.
Хейверс позвонила констеблю Нкате, отправила его к дому леди Хелен и, брякнув трубку на рычаг, мрачно уставилась на бумаги, лежавшие на столе Линли. Это была последняя информация из Стрэтклайда – данные об отпечатках пальцев, результаты использования оптико-волоконной лампы, анализ пятен крови, результаты экспертизы четырех волосков найденных рядом с кроватью, и экспертизы коньяка который Рис Дэвис-Джонс принес в комнату Хелен. И решительно ничего обнадеживающего. Ничего похожего на улику, которую не отмел бы мало-мальски грамотный адвокат.
Но Линли еще ничего этого не знает. Но если они собираются отдать Дэвис-Джонса – или кого-то другого – в руки правосудия, результаты экспертизы, полученные из Шотландии от инспектора Макаски-на, ничего им не дадут.
Ее звали Линетт. Но когда она распростерлась под ним, пылко извиваясь и блаженно постанывая при каждом его толчке, Роберт Гэбриэл забеспокоился, что нечаянно назовет ее каким-нибудь другим именем. Ведь за последние несколько месяцев их было так много. Попробуй всех упомни… Но он – тьфу- тьфу, все же вспомнил, кто она такая: девятнадцатилетняя ученица декоратора театра «Азенкур», чьи тугие джинсы и желтый трикотажный свитер лежали сейчас в темноте на полу его гримерной.
Кстати, довольно скоро выяснилось – к великому его облегчению, – что под ними у нее совершенно ничего не было.
Почувствовав, как ее ногти впились ему в спину, он издал вопль удовольствия, хотя куда охотнее предпочел бы, чтобы она выбрала какой-нибудь другой способ выразить свое нараставшее упоение. Тем не менее он продолжал действовать так, как ей, похоже, нравилось – грубо, – изо всех сил стараясь не вдохнуть аромат ее духов и слабый маслянистый запах, исходивший от ее волос. Он бормотал какие-то нежности, думая о другом, выжидая, когда она наконец дойдет до кондиции, и тогда уже можно будет сосредоточиться на своем удовольствии. Ему нравилось ощущать себя заботливым любовником, в отличие от большинства мужчин он любил сделать женщине приятное.
– О-о-о, не останавливайся! Я этого не выдержу!
Я тоже, подумал Гэбриэл, когда ее ногти, царапая, заплясали по его позвоночнику. Он успел уже почти дочитать третий монолог Гамлета, когда ее экстатические всхлипывания достигли крайней точки. Ее тело выгнулось. Она дико вскрикнула. Ее ногти вонзились ему в ягодицы. И Гэбриэл тут же мысленно запретил себе связываться с юной порослью.
Это решение было подкреплено дальнейшим поведением Линетт. Получив свое удовольствие, она сразу потеряла всякий интерес и равнодушно и даже нетерпеливо ждала, когда он получит свое. Ждать ей пришлось недолго: он простонал в нужный момент с притворным восторгом ее имя, более всего желая поскорее покончить с этой морокой, как, похоже, и она. Возможно, художница по костюмам окажется более подходящим объектом – для завтрашнего дня, подумал он.
– Уф, ничего было, а? – зевнув, сказала Линетт, когда все было позади. Она села, свесила ноги с дивана и стала ощупью искать на полу одежду. – Время у тебя есть?
Гэбриэл посмотрел на светящийся циферблат своих часов.
– Пятнадцать минут десятого, – ответил он, надеясь, что она отправится восвояси и он сможет как следует принять душ, но все же погладил ее по спине и пробормотал: – Давай еще разок завтра, Лин. Ты сводишь меня с ума, – на тот случай, если художница по костюмам окажется недостижимой.
Она хихикнула, взяла его руку и приложила к своей похожей на арбуз груди. Несмотря на юный возраст, грудь у нее уже начала отвисать – из-за нежелания носить нижнее белье.
– Не могу, милый. Мой муж сегодня в дороге. Но завтра вернется.
Гэбриэл резко сел:
– Твой муж? Боже! Почему же ты мне не сказала, что замужем?
Линетт снова хихикнула, втискиваясь в узкие джинсы.
– Ты же не спрашивал, верно? Он водит грузовик и ночует дома по крайней мере трижды в неделю. Так что…
Боже! Водитель грузовика! Какой-нибудь громила с умственным развитием младенца.
– Послушай, Линетт, – поспешно сказал Гэбриэл, – давай-ка немного остынем, ладно? Я не хочу встревать между тобой и твоим мужем.
Он скорее почувствовал, чем увидел, как она безразлично пожала плечами. Натянула свитер и откинула назад волосы. И снова его обдало их маслянистым запахом. И снова он задержал дыхание, стараясь не вдохнуть.
– Он немного туповат, – призналась она. – И никогда не узнает. Никаких проблем, ведь я с ним всегда, когда он меня хочет.
– Все равно, – воспротивился Гэбриэл – она его не убедила.
Она потрепала его по щеке.
– Ну, в общем, сам мне скажешь, если захочешь еще. Ты не так уж плох. Немножко затягиваешь, это да, но думаю, это возрастное, да?
– Возрастное, – послушно повторил он.
– Ну конечно, – весело сказала она. – Когда мужик в возрасте, ему надо время, чтобы разогреться, разве нет? Я-то понимаю. – Она пошарила по полу. – Не видел моей сумки? А, вот она. Ну, я пошла. Может, перепихнемся в воскресенье? Мой Джим тогда уже снова отбудет. – И, попрощавшись таким образом, она ушла, оставив его в темноте.
Возрастное, подумал он и словно услышал ироничный кудахчущий смешок своей матери. Она бы закурила одну из своих вонючих турецких сигарет, критически его оглядела и попыталась бы сохранить отсутствующее выражение лица. Это была ее личина психоаналитика. В эти минуты он ненавидел мать, кляня себя за то, что его угораздило заполучить в матери фрейдистку. То, с чем мы столкнулись, сказала бы она, типично для мужчины твоего возраста, Роберт. Кризис среднего возраста, внезапное осознание надвигающейся старости, пересмотр жизненных установок, поиск обновления. В соединении с твоим чересчур развитым либидо это побуждает тебя искать новые пути самоутверждения. И боюсь, все они замешены на сексе. Вот твоя дилемма. К несчастью для твоей жены, так как она, по всей видимости, единственный человек, умеющий хоть как-то держать тебя в узде. Но ты боишься Айрин, верно? Она всегда
