роста, а костяшки пальцев – узловатые и некрасивые. Их покрывали глубокие царапины, заметил Линли. Нескольких дней давности.

– Кошки. – Ее голос прозвучал почти грубо. Линли не стал отвечать на эту краткую реплику, поэтому она продолжила: – Вы смотрите на мои руки. Это царапины от кошек. Они не очень-то любят, когда прерывают их совокупление. Но есть некоторые занятия, которые мне совсем не хотелось бы терпеть на своей кровати.

Двусмысленное замечание, красноречивое в своем невольном признании. Интересно, что извлек бы из этого аналитик, подумалось Линли.

– Вы хотели, чтобы Джой вышла за вашего брата?

– Теперь это вряд ли имеет значение, не правда ли? Алек мертв уже много лет.

– Как она с ним познакомилась?

– Мы с Джой учились в одной школе. Иногда она приезжала к нам на короткие каникулы в середине четверти. Алек был там.

– И они поладили?

При этих словах Элизабет подняла голову. Линли поразился, что женское лицо может быть настолько лишено выражения. Оно казалось неумело раскрашенной маской.

– Джой ладила со всеми мужчинами, инспектор. Это был ее особый дар. Мой брат был всего лишь одним из длинной череды ее воздыхателей.

– Однако у меня создалось впечатление, что воспринимала его гораздо серьезнее, чем других.

– Разумеется. Почему бы и нет? Алек достаточно часто во всеуслышание заявлял о своей любви, чтоб выглядеть идеальным простаком, ублажая в то же время ее самолюбие. И сколько из этих других могли предложить ей перспективу стать графиней Стинхерст, когда папочка сыграет в ящик? – Элизабет принялась выкладывать из кусочков сосиски узор на тарелке.

– Ее отношения с вашим братом осложнили вашу дружбу?

Из ее ноздрей вырвался короткий смешок, как дуновение резкого ветра.

– Наша дружба существовала только благодаря Алеку, инспектор. Как только он умер, я стала неинтересна Джой Синклер. В сущности, после заупокойной службы по Алеку я и видела-то ее лишь раз. Затем она, не раздумывая, исчезла.

– До этих выходных.

– Да. До этих выходных. Вот такими мы были подругами.

– Вы обычно ездите со своими родителями в такие вот, связанные с театром поездки?

– Да ни за что. Но я обожаю свою тетку. Это была возможность повидаться с ней. Поэтому я и поехала. – Неприятная улыбка изогнула рот Элизабет, чуть тронула ее ноздри и исчезла. – Разумеется, тут не обошлось без маминых расчетов относительно моего романа с Джереми Винни. И я не могла разочаровать ее, она лелеяла такие смелые надежды на эти выходные, она боится, что моя роза окончательно увянет, если вы позволите мне употребить столь смелую метафору.

Линли проигнорировал этот дерзкий намек.

– Винни давно знает вашу семью, – сделал он вывод.

– Давно? Он знает папу целую вечность, и по театру, и так просто. Много лет назад, еще в провинции, он мнил себя вторым Оливье, но папа вывел его из этого заблуждения. Тогда Винни подался в театральныe критики, где он с тех пор и обретается, с удовольствием смешивая с грязью столько постановок, сколько удается посмотреть. Но эта новая пьеса… ну, отец принимал ее очень близко к сердцу. Новое открытие «Азенкура» и все прочее. Поэтому, полагаю, мои родители хотели моим присутствием обеспечить хорошие отзывы. Вы понимаете, о чем я… В случае, если Винни решит принять… скажем так, менее чем соблазнительную взятку. – Она с грубой откровенностью провела ладонью по телу. – Я в обмен на благоприятную статью в «Тайме». Это ответило бы чаяниям обоих моих родителей, не так ли? Желанию моей матери, чтобы меня наконец-то должным образом обслужили. Желанию отца – с триумфом покорить Лондон.

Она намеренно вернулась к первой теме, несмотря на то, что Линли заговорил о другом. Он послушно подхватил ее мысль:

– И именно поэтому вы пошли в комнату Винни в ночь, когда умерла Джой?

В ответ Элизабет вскинула голову.

– Конечно нет! Льстивый человечек с пальцами, похожими на волосатые сосиски. – Она ткнула вилкой в тарелку. – Насколько я знаю, эту маленькую бестию могла получить Джой. Мне он жалок: отирает среди людей театра в надежде, что поднаберет у них таланта, которого ему не хватило, чтобы покорить публику много лет назад. Жалок! — Внезапный взрыв эмоций, похоже, выбил ее из колеи. И, словно для того чтобы обуздать его, она отвела взгляд и сказала: – Что ж, возможно, именно поэтому мама считала его такой подходящей для меня кандидатурой. Два ничтожества, вместе плывущих к закату. Боже, какая романтическая мысль!

– Но вы пошли в его комнату…

– Я искала Джой. Из-за тети Франчи и ее чертовых жемчугов. Хотя, когда я теперь об этом думаю, мне кажется, что мама и тетя Франчи, вероятно, спланировали всю эту сцену заранее. Джой бросится к себе в комнату, истекая слюной над своим новым приобретением и оставив меня наедине с Винни. Мама, без сомнения, уже побывала в его комнате с лепестками цветов и святой водой, оставалось только завершить это соответствующим финалом. Какая жалость! Сколько усилий она приложила, и только для того, чтобы он положил глаз на Джой.

– Вы, что же, совершенно уверены в том, что происходило в комнате Винни? Мне это действительно важно. Вы видели Джой? Вы уверены, что она была с ним? И что там больше никого не было?

– Я… – Элизабет замолчала. Резким движением переложила нож и вилку. – Конечно, это была Джой. Я же слышала их.

– Но не видели ее?

– Я слышала ее голос!

– Шепот? Бормотание? Было поздно. Ей пришлось бы говорить негромко, верно?

– Это была Джой! Кто еще мог быть? И что другое могло быть между ними после полуночи, инспектор? Читали стихи? Поверьте мне, если Джой явилась в комнату к мужчине, то у нее на уме было только одно.

Я это знаю.

– Она проделывала это и с Алеком, когда гостила у вас?

Элизабет плотно сжала губы и снова занялась своей тарелкой.

– Расскажите мне, что вы делали после того, как ушли с читки, – попросил Линли.

Она сложила ломтики сосиски аккуратным треугольничком. Затем ножом принялась резать кружочки пополам.

Каждому ломтику было уделено внимание и полная сосредоточенность. Через минуту она заговорила:

– Я пошла к своей тете. Она расстроилась. Я хотела помочь.

– Вы ее любите.

– А вас это, похоже, удивляет, инспектор. Просто небывалое чудо, что я могу кого-то любить. Верно? – Поняв, что ей не вывести его из себя, она сложила нож и вилку, отодвинулась подальше от стола и посмотрела ему прямо в глаза. – Я отвела тетю Франчи в ее комнату. Положила ей на голову компресс. Мы поговорили.

– О чем?

Элизабет снова улыбнулась, и в этой улыбке необъяснимым образом соединились насмека и тайное торжество.

– О «Ветре в ивах»[31], если уж вам так надо знать, сказала она. – Вам знакома эта история, не так ли. Жаба, Барсук. Крыса. И крот. – Она поднялась и набросила на плечи плащ. – А теперь, если у вас все инспектор, у меня еще есть дела.

С этими словами она оставила его. Линли услышал, как она хохотнула в холле.