открыл дверь в библиотеку и сказал, что лондонская полиция хочет поговорить с Мэри Агнес. Накал его страданий возрос, когда Мэри Агнес тут же вскочила, демонстрируя явную готовность к этой встрече. А своего апогея они достигли, когда он осознал, что вот уже пятнадцать минут она находится вне поля его зрения и лишена его решительной – пусть даже и неадекватной – защиты. Но что еще хуже, сейчас она находилась под защитой Нью-Скотленд-Ярда – надежной, абсолютно адекватной и сугубо мужской.

Что и было причиной его терзаний.

Как только полицейская группа из Лондона – а в особенности высокий светловолосый детектив, который, видимо, руководил ею, – покинула библиотеку после короткого разговора с леди Хелен Клайд, Мэри Агнес повернулась к Гоувану с горящим взором.

– Он ба-ажественный, – выдохнула она.

Это замечание служило дурным предзнаменованием, но, как потерявший от любви последний разум, Гоуван жаждал уточнений.

– Божественный? – раздраженно переспросил он.

– Ну, тот полицейский!

И затем Мэри Агнес принялась восторженно перечислять достоинства Линли. Гоуван чувствовал, как они отпечатываются у него в мозгу. Волосы как у Энтони Эндрюса[17] , нос как у Чарлза Дэнса[18], глаза как у Бена Кросса[19], а улыбка как у Стинга[20] . И не важно, что этот «божественный» не удосужился хотя бы раз улыбнуться. Мэри Агнес обладала великолепной способностью домысливать детали, когда это требовалось.

Бесплодные состязания с Джереми Айронсом были достаточно тяжелы. Но теперь Гоуван увидел, что ему придется сражаться со всей передовой линией британских звезд, воплощенных в одном человеке. Он заскрежетал зубами и заерзал на неудобном сиденье.

А сидел он на обитом кретоном стуле, ткань которого после стольких часов казалась онемевшей второй кожей. Рядом с ним, на всякий случай аккуратно отодвинутый – уже минут через пятнадцать после их заточения, – помещался глобус на невероятно изысканно украшенной позолоченной подставке. Этот драгоценный глобус принадлежал миссис Джеррард. Гоувану очень хотелось поддать его ногой. А еще лучше – швырнуть в окно. А больше всего ему хотелось сбежать.

Он попытался обуздать это желание, заставив себя проникнуться прелестями библиотеки, но таковых не обнаружил. Белые лепные восьмиугольники на потолке нуждались в побелке, как и гирлянды, украшавшие их по центру. Годами копившаяся копоть от сгоравшего в камине угля и сигаретный дым взяли свое: темные тени в углублениях и трещинах барельефов на самом деле были сажей, той глубоко въевшейся сажей, которая сулила недели две, если не больше, отвратительной работы. Книжные полки тоже не обещали ничего хорошего. Они вмещали сотни переплетенных в кожу томов, да какие сотни – тысячи! И все они, притулившиеся за стеклом, одинаково пахли пылью и невостребованностью. А значит, снова чистить, сушить, чинить и… Где же Мэри Агнес? Он должен ее найти. Он должен отсюда выбраться.

Рядом с ним, со слезами в голосе, взмолилась женщина:

– Ради бога, пожалуйста! Я больше этого не вынесу!

За последние недели Гоуван выработал в себе умеренную неприязнь к актерам в целом. Но за эти девять часов он обнаружил, что к данной кучке актеров он уже успел почувствовать не только неприязнь, но и отвращение, очень стойкое.

– Дэвид, я дошла до предела. Неужели ты не можешь ничего сделать, чтобы вызволить нас отсюда?

Говоря с мужем, Джоанна Эллакорт заламывала руки, меряя шагами комнату и не выпуская изо рта сигарету. Целый день курит и курит, подумал Гоуван. В комнате пахло, как от тлеющей кучи мусора, главным образом из-за нее. Да, интересно. Она совсем распсиховалась, когда вернулась леди Хелен Клайд и вроде бы сказала, что сейчас полицейские займутся кем-то другим, а не великой звездой.

Со своего кресла с подголовником Дэвид Сайдем следил из-под прикрытых век за стройной фигурой своей жены.

– Ну что, по-твоему, я должен сделать, Джо? Выбить дверь и перекинуть того констебля через голову? Мы в их руках, ma belle.

– Сядь, Джо, дорогая. – Роберт Гэбриэл протянул к ней холеную руку, приглашая присоединиться к нему на диванчике у камина, в котором слабо мерцали дотлевающие угольки. – Ты только перенапрягаешь свои нервы. А полиция именно этого от тебя и ждет и вообще от всех нас. Это облегчит им работу.

– А вы одержимы желанием им препятствовать, смею заметить, – едва слышно вставил Джереми Винни.

Гэбриэл взорвался:

– Что, черт побери, это должно означать?

Винни не обратил на него внимания, чиркнул спичкой и поднес ее к трубке.

– Я задал вам вопрос!

– А я предпочитаю на него не отвечать.

– Ты, грязный…

–Мы все знаем, что Гэбриэл вчера поссорился с Джой, – рассудительно сказал Рис Дэвис- Джонс.

Он сидел дальше всех от бара, у окна, шторы на котором он недавно отдернул. За стеклом зияла черная ночь. – Не думаю, что нам необходимо в завуалированной форме ссылаться на эту ссору в надежде, что полиция все поймет.

– Что «все»? – Голос Роберта Гэбриэла дрожал от сдерживаемого гнева. – Как мило с твоей стороны подставлять меня, Рис, но боюсь, это не пройдет. Ни в малейшей степени.

– Почему? У тебя, кстати, есть алиби? – спросил Дэвид Сайдем. – Как я вижу, ты один из тех – их очень немного, – кто сильно рискует, Гэбриэл. Если, конечно, не признаешься, с кем ты провел ночь. – Он сардонически улыбнулся. – А как насчет той малышки? Может, Мэри Агнес именно сейчас распространяется о твоих приемчиках? Это уж точно должно заинтересовать полицейских. Интимное описание того, что чувствует женщина, когда между ее ножек оказываешься ты. Или вчера вечером пьеса Джой как раз и подводила нас к подобным откровениям?

Гэбриэл вскочил, ударившись о латунный торшер. По комнате резко метнулась дуга света.

– Мне, черт возьми, следовало бы…

– Прекрати! – Джоанна Эллакорт зажала ладонями уши. – Я этого не вынесу! Прекратите!

Но было уже слишком поздно. Их краткий диалог поразил Гоувана, словно удар кулака. Он вскочил со своего стула и в четыре шага одолел расстояние, отделявшее его от Гэбриэла, затем, обезумев от ярости, развернул актера лицом к себе.

– Чтоб тебя черти взяли! – закричал он. – Ты трогал Мэри Агнес?

Но ответ его не интересовал. Ему достаточно было увидеть физиономию Гэбриэла… Они были равными по комплекции, но ярость придала юноше больше сил. Она нарастала внутри него, побуждая действовать…

Мощным ударом он отправил Гэбриэла на пол, упал на него и, одной рукой держа его за глотку, другой уверенно наносил жестокие и точно направленные удары по лицу.

– Что ты сделал с Мэри Агнес? – рычал Гоуван, в очередной раз опуская кулак.

– Господи Иисусе!

– Остановите его!

Относительное спокойствие – эта хрупкая скорлупка пристойности – рухнуло, сменившись шумом и гамом. Судорожно мелькали руки и ноги. Воздух оглашали хриплые крики. Стеклянные безделушки на каминной полке разлетелись вдребезги. Ноги дерущихся то и дело задевали мебель, отлетавшую в сторону. Гоуван, обхватив Гэбриэла рукой за шею, тащил его, тяжело дыша и плача, к камину.

– Скажи мне! – Гоуван держал красивое лицо Гэбриэла, искаженное сейчас болью, над каминной решеткой в нескольких дюймах от углей. – Скажи мне, ты, ублюдок!

– Рис! – Айрин Синклер с пепельно-серым лицом вжалась в спинку своего кресла. – Останови его! Останови его!