кольцом. В остальном ты все равно сама не разберешься — тут учителя нужны. И вот еще что, навсегда запомни одну вещь... вроде правила волшебства номер один. Никогда и ни за что не раскрывай тайны магии лопухоидам! Не вздумай рассказать им ни одного заклинания.

— Чтобы они не овладели магией? — спросила Таня.

Баб-Ягун хотел покачать забинтованной головой, но, видимо, забыл про гипс на шее.

— Не-а, магией они все равно не овладеют. Магом надо родиться. Тут ведь главное не слова, но кто эти слова произносит, что он при этом представляет и, самое необходимое, верит ли он в то, что говорит. А так хоть целый день кричи: «Хапкус гапкус!» — ни один предмет не прыгнет тебе в ладонь, если ты не родился со способностями. Лопухоиды же только испортят заклинания, замозолят их бестолковым повторением, и все. Но главное, тот волшебник, который открывает непосвященным тайну, навеки становится изгоем. У него отбирают волшебное кольцо, лишают практики, он сразу становится никем.

Баб-Ягун помолчал, еще что-то припоминая.

— Кажется, у меня еще было что тебе передать... Ага, твое магическое кольцо! Хорошо, что я про это заговорил!

Он распутал бинты, на этот раз вполне благополучно, ухитрившись не выпустить при этом ни одной костеростки, и извлек маленькую деревянную коробочку с буквами «LeoGr». Внутри в выдавленном углублении Таня увидела мужской перстень-печатку с оттиском в форме небольшой птицы.

— Не потеряй его... Магическое кольцо бывает одно на всю жизнь. Чужими кольцами пользоваться нельзя, равно как нельзя и заказать новое. Возможно, оно будет соскакивать, но магические перстни не подтягивают. Это... хм... перстень Леопольда, твоего отца.

Таня бережно положила кольцо на ладонь, не решаясь пока надеть его. Кольцо было прохладным и тяжелым. На вид оно казалось намного легче.

— А где мой папа? Почему он сам за мной не прилетел? Дядя Герман все время говорил мне, что он в тюрьме. А противный липкий человечек с рожками сказал, что мои родители погибли. Но ведь он врал, правда? — спросила она с волнением. Этот вопрос давно уже вертелся у нее на языке.

Баб-Ягун закашлялся и, отвернувшись, стал проверять, не распутались ли талисманы на летающей кровати.

— Э-э, мамочка моя бабуся... Видишь ли, твои родители... Их нет... Их убила Та-Кого-Нет. Поэтому ты и оказалась у дяди Германа. Иначе они тебя, само собой, не отдали бы, — буркнул он.

Тане почудилось, что по затылку ее ударили чем-то тяжелым и упругим. Не поддержи ее Баб-Ягун, она упала бы.

— Нет. Не правда... — сказала она тихо.

— Не хотелось тебе говорить, но ты все равно узнала бы... А мне вообще-то пора. Нужно быть в Тибидохсе до рассвета. Не хочу, чтобы моя кроватка мозолила глаза лопухоидам. А то, знаешь ли, они после этого плохо спят... Ну все, пока, я прилечу за тобой ровно через неделю!

— Ты уже улетаешь? — вздрогнула Таня.

Больше всего ей хотелось теперь схватить Баб-Ягуна и не отпускать его.

— И вот еще что: ты заклинания-то учи, но сама летать не вздумай! — озабоченно продолжал Баб- Ягун. — Слышишь? Ни за что не вздумай! Кое-кто обрадуется, если ты разобьешься, так что не будем доставлять ему такого удовольствия.

Явно спеша распрощаться, Баб-Ягун торопливо уселся на кровать и негромко произнес:

— Пилотус камикадзис!

Из-под гипса, где было кольцо, вылетел тонкий зеленый луч.

Кровать заскрипела, неуклюже протиснулась в окно лоджии и заскользила вдоль дома, постепенно набирая высоту. Баб-Ягун помахал Тане рукой.

— Удачи! Надеюсь, у тебя получится с заклинаниями! У многих не получается, но тут уж ничего не поделаешь. Это или есть, или нет! — крикнул он.

Когда кровать пролетала мимо предпоследнего этажа, Баб-Ягун из озорства постучал в стекло. Через секунду из окна послышался высокий женский визг. Похоже было, что прима-балерина Большого театра Катерина Колодкина отрицательно относилась к летающим мумиям, подглядывающим ей в форточки.

«Баб-Ягун прав. Едва ли после этого можно лечь спать. Хотя все равно уже скоро утро», — подумала Таня, крепко сжимая в ладони кольцо своего отца, Леопольда Гроттера. Пусть ее родителей нет среди живых, но она любит их и всегда будет любить... Отца и маму.

Потянулась неделя — счастливая, полная предвкушений и одновременно самая нескончаемая неделя в жизни Тани. Единственное, что ее немного смущало, — как отнесутся Дурневы к ее исчезновению? Стоит ли предупредить их или лучше даже не прощаться?

И вот следующим вечером, когда тетя Нинель в хорошем настроении читала журнал, а Пипа рядом писала письмо своему таинственному Гэ Пэ, Таня не удержалась и спросила:

— Если бы я вдруг исчезла, как бы вы к этому отнеслись?

Тетя Нинель перестала читать и с любопытством покосилась на нее поверх журнала.

— Куда исчезла? Да кому ты нужна? — презрительно фыркнула она.

— Она небось говорит про колонию. Но тогда это было бы не неожиданно, а вполне ожиданно, — добавила Пипа и, судя по ехидному выражению лица, немедленно стала заносить эту подробность в письмо своему таинственному Гэ Пэ.

При этом Таня заметила, что Пипа и тетя Нинель обменялись быстрыми взглядами, как будто у них был от Тани общий секрет. Очень гаденький секрет, насколько можно было судить по их лицам.

«Очень миленько! Уж кто-кто, а Дурневы только рады будут, если однажды меня недосчитаются!» — решила Таня, моментально успокаиваясь.

Вернувшись из школы, она уже не тратила времени на уроки, а немедленно брала в руки волшебную книгу и, щелкнув по ней пальцем, произносила: «Расслабонум!» В тот же миг тоскливейшая книга «Тысяча советов молодой хозяйке», содержащая секреты штопки крестиком, превращалась в бесценный «Справочник Белого Мага». Вот уж где действительно можно было узнать обо всем на свете! Недаром библиотечный джинн столь неохотно выдал эту книгу, зная, что она, хоть и ненадолго, попадет в мир к лопухоидам.

Но маги из Тибидохса отлично знали, как защищать свои секреты, в каком бы мире — человеческом или магическом — те ни находились. И в этом Таня вскоре убедилась.

Вернувшись в среду из школы позже обычного — ее заставили дежурить в кабинете биологии, — Таня услышала из комнаты Пипы два голоса. Первый, капризный, взвизгивающий, явно принадлежал самой Пипе, а другой, неприятный и резкий, ее лучшей подружке Ленке Мумриковой.

— И это тут она у вас живет? Фу, уродство какое! — говорила Ленка.

Таня быстро прижалась к дверной щели ухом, чтобы не пропустить ни звука.

— Ага. На лоджии. Я ее к себе в комнату не пускаю. Я с этой дурой вместе спать не хочу, — услышала она брюзжание Пипы.

— А зимой?

— Зимой она в темной комнате спит. Ну, я вообще уговариваю родителей, чтобы ее куда-нибудь сплавить... В детский дом там или еще куда.

— А они?

— Мама — за, а отец говорит: сейчас нельзя, надо подождать, пока закончатся выборы, — тогда можно и сплавить. Он сказал, что знает отличный военизированный детский дом для детей с уголовными наклонностями, где все кровати стоят по линеечке, подъем в пять утра, а перед сном принудительное закаливание ледяной водой. Тех же, кто серьезно нарушит дисциплину, например, неровно поставит перед кроватью ботинки или, когда у него потребуют дневник, не скажет: «Так точно!», заставляют подметать