– Послушай-ка, – супердевочка внимательно посмотрела на пса, – а звать тебя, случайно, не Васька?

– Васька, – ответил пес.

– А не тот ли ты будешь Васька, из-за которого одна местная жительница подавилась куриной костью и никак теперь не может эту кость из себя вытащить?

– Тот, – не стал отпираться Ваька. – Только это она принципиально с костью не расстается, чтобы косточка никому не досталась.

– Где же эта местная жительница проживает, на какой улице? Имя ее как? Как фамилия?

– Известно где – рядом с домом, где живем мы с хозяином, забор в забор. Соседка она нам, – охотно сообщил Васька. – Вот фамилию ее я забыл, сложная такая фамилия, особенно для песьего уха. Здесь, в поселке, нам фамилии ни к чему, здесь народ не по фамилиям называют. Вон дяденька на елке сидит, – Васька правой передней лапой показал на кривоватую елочку, растущее среди пеньков и березок рядом с красным станционным строением, – это Статор. А это Ротор. – Васька показал на другого дяденьку, который бегал вокруг елки кругами. – Попробуй, крикни Статора по фамилии – да он со страху на землю сверзится, подумает, уж не случилось ли что. А так – Статор и Статор, – и спокойнее, и легче запоминается. То же самое и наша соседка. Местные ее зовут Проглотидой – она что в рот себе ни положит, так не жует, а сразу проглатывает. Ты ее троюродная сестра?

– Нет, – ответила супердевочка, – не троюродная. Я вообще ей никакая не родственница.

– Это я почему спросил. Тут за полчаса до тебя с поезда сошел один дядя. Он тоже про Проглотиду спрашивал – как до ее дома добраться. Я-то думал он колбасой меня угостит, так он вместо колбасы сначала ущипнул меня за ухо, а потом дал какой-то стеклянный шарик. Я чуть клык не сломал от этого его угощения.

– Пожалуйста, – заторопилась Уля, – расскажи мне скорее, как пройти к ее дому. Не то лысый откроет ей свою тайну, пока меня нет, и получится, я напрасно съездила.

– Не получится, – ухмыльнулся пес. – Я его круговой дорогой послал, а это сорок минут как минимум. Мы будем у Проглотиды раньше.

Они быстро сошли с платформы и по тропинке завернули в лесок, где живописные кучи мусора чередовались с невзрачной флорой, состоящей из побитых деревьев. Среди деревьев бродили чайки, отыскивая дорогу к морю. На них каркали злодейки вороны, но близко подлетать не решались из-за разной весовой категории.

Лесок кончился, начались дома, обступившие широкую улицу, которая выводила к озеру. Васька, видно, был своим человеком среди местного собачьего населения – он на каждом шагу здоровался и отвлекался на досужие разговоры. Супердевочка нетерпеливо переминалась и умоляюще смотрела на пса, когда тот уж чересчур обстоятельно обсуждал с каким-нибудь старожилом чью-нибудь собачью жилплощадь.

Озеро лениво лежало в окружении цепочки холмов. Между холмами под высокими соснами стояли маленькие разноцветные домики. До них было еще далеко, и дорожка бежала медленно, ленивая, как местные жители, не привыкшие ни к спешке, ни к суете. Она то пряталась в зеленой осоке, то выскакивала на теплый пригорок и подмигивала Ваське и супердевочке стеклышком от разбитой бутылки.

– Самый дальний, с зеленой крышей, – пес показал вперед, на веселое разноцветье крыш, – это дом Проглотиды. А тот, что с красной, который рядом, – это дом наш.

– Василий, – спросила Уля, – там, где сосна обломана, перед той вон горбатой горкой, что это так ярко блестит? Ой, оно еще и движется в нашу сторону.

Зорким собачьим глазом Васька стал всматриваться в предмет, привлекший внимание супердевочки.

– Лысина, – сказал он через четверть минуты. Затем подумал и уточнил для ясности: – Лысина человеческая обыкновенная.

– Это же он, брюнет! Васенька, миленький, ну скорей же! – Уля побежала вприпрыжку по упругой дорожке к цели, зеленеющей между рыжих сосен. Васька тоже припустил рысью, если можно применить такой термин к благородному собачьему бегу.

Через некоторое короткое время Уля уже стучалась в дверь домика под зеленой крышей. Васька выглядывал из-за изгороди, делящей приусадебные участки на «свое» и «чужое». На нем была маска из лопуха с маленькими дырочками для глаз.

Выше мы уже говорили, что при помощи простейшего мокияжа супердевочка прибавила себе возраста, а благодаря дедушкиным очкам – важности и ученого вида. Поэтому, когда Проглотида открыла перед супердевочкой дверь, на крыльце стояла важная ученая дама и важным голосом объясняла ей цель своего визита:

– Я известный во всем мире специалист по изучению застрявших в человеческом организме куриных косточек. – Пока тётя туго соображала, что такое «человеческий организм», супердевочка проникла в прихожую, которая в переводе на деревенский называется «сени». – О вашем случае говорит весь ученый мир, ваше имя повторяют в лекциях ведущие светила медицинской науки, вы знамениты, как собака Павлова и палочка Коха, вместе взятые. За обладание куриной косточкой, которая в вас застряла, борются одновременно Кунсткамера в Петербурге и Павильон птицеводства на ВДНХ в Москве. И знаете, – супердевочка понизила голос и заговорщицки подмигнула хозяйке, – вашим случаем сильно интересуются Шведская Королевская Академия и Нобелевский комитет. Но об этом, – Уля подмигнула опять, – пока никому ни слова. Надеюсь, вы понимаете, почему?

Проглотида, разинув рот, слушала пулеметную дробь, слетающую с языка супердевочки, а та уже сидела за кривоногим столом хозяйки и катала по голой клеенке катыш из билета на электричку.

– Тётя! – внезапно раздалось от порога.

Проглотида переключилась на дверь. Там стоял ее дорогой племянничек и улыбался ей образцовой улыбкой, как в рекламе зубной пасты «Блендамед-ультра».

– Тётя, – ненаглядный племянник раскинул над тётей руки, чтобы заключить свою дорогую родственницу в пламенные объятья, – вы единственный человек на свете, от которого я ничего не скрываю. С вами я могу поделиться самыми заветными тайнами – хоть секретом порошка злости, хоть загадкой ножей и вилок, которые я вымениваю у доверчивых детей на поддельные конфеты на палочке.

Тётя только моргала глазами, раздираемая противоречивыми чувствами: черной жадностью – вдруг гости захотят чаю, а это значит непредвиденные расходы на сахар и кипяток, – и жадностью белой – очень уж ей хотелось получить Нобелевскую премию, на которую намекала гостья.

Услышав про заветные тайны, супердевочка навострила уши. Но лысый вместо того, чтобы начать делиться с тётей секретами, предался воспоминаниям детства.

– А помните, дорогая тётя, как однажды я прицепил вам на нос прищепку и вы весь день бегали за мной с кочергой и обзывали меня плохими словами? А как я вас в колодец столкнул, помните? То-то смеху было, когда вы вылезли из колодца с ржавым ведром на голове. – Лысый племянничек рассмеялся – должно быть, повторяя тот давний смех. – Ну а стул? Стул помните, к которому я вас клеем приклеил, чтобы вы не мешали мне выковыривать из вашей копилки гривеннички?

Воспоминания о счастливом детстве сменились сетованиями на суровое настоящее.

– …Тружусь не покладая спины, – жаловался лысый брюнет. – Я, отец русского лохотрона, а езжу, как какой-нибудь затюканный кандидат наук, на трясучих трамваях и электричках. Другой на моем месте давно гонял бы на «Ломбарджини» или на «Бентли», кушал одни пирожные и пил с утра до вечера пепси-колу. А все потому что недостаточно во мне еще злости, ой, недостаточно! То есть днем-то я хожу злой, днем я порошок принимаю, а вот ночью вынужден ходить добрым, потому что сплю. Тётя! – Лысый сделал таинственное лицо, и супердевочка подумала: «Наконец-то!». Но вместо долгожданных секретов, лысый снова заговорил о своем. – Тётя, вы не поверите! Мне во сне добрые дела снятся! Вот сегодня – просыпаюсь в страшном поту. Представляете, мне приснилось, будто я в кафе «Светлячок» помогаю какому-то безрукому инвалиду макать в горчицу сосиску.

В глазу у тёти заблестела слеза сочувствия. За все время, которое Уля провела здесь, Проглотида ни вымолвила ни слова. Оно понятно – с костью, застрявшей в горле, можно лишь мычать и похрюкивать, что она попеременно и делала.