– Есть здесь, правда, одна небольшая мелочь, один маленький пустячок, в общем-то не заслуживающий внимания.
– Какой же? – Грызунов удивился.
– Думаю, что причина столь пристального интереса к моей персоне со стороны лысого брюнета таится не в одной проволоке.
– В чем же еще? – заинтересованно спросил Грызунов.
– Во мне самом, – сказал мальчик на проволочной ноге. – Я для лысого брюнета одновременно немой укор и немой свидетель подозрительных его махинаций.
– То есть… – Грызунов упал духом.
– Вовсе нет, не то, о чем вы подумали, – успокоил его мальчик на проволочной ноге. – Просто нужно сделать все таким образом, чтобы я для лысого брюнета как бы больше не существовал.
– «Как бы» это как? В каком смысле? – не понял непонятливый Грызунов.
– В смысле, для него я бы стал невидимым, а для всех других оставался видимый.
– Но это невозможно! – взволнованно сказал Грызунов. – Наука в принципе отрицает саму идею пошива шапок-невидимок как в промышленном, так и в индивидуальном масштабе.
– Шапок – да, – возразил ему мальчик на проволочной ноге. – Но есть специальная мазь, преломляющая солнечные лучи в зависимости от взгляда наблюдателя. Если наблюдатель смотрит на тебя дружелюбно и не замышляет против тебя никакой каверзы, тогда он тебя видит прекрасно. И наоборот, если он, как лысый брюнет, желает твоей погибели, натираешься невидимой мазью, и наблюдатель тебя не замечает.
– Потрясающе! – сказал Грызунов.
Тем временем чуточку просветлело. Громады многоэтажных зданий, вплотную обступивших пустырь, открывали заспанные глаза и зевали приоткрытыми форточками. Где-то на далеком балконе закукарекал одинокий петух. Выросший в городской неволе, голос он имел неестественный, как русская народная песня в исполнении солистов Большого театра.
Мальчик на проволочной ноге рассеянно рассматривал Грызунова. Взгляд его был тяжелый; наверное, половиной сознания пребывал он где-нибудь далеко – в тех самых подземных норах, куда его занесло однажды злодейским поворотом судьбы. А может, он раздумывал о причинах, делающих людей завистливыми, замышляющими против других зло, и, как результат этого, ухудшающих человеческое здоровье и сокращающих людям жизнь.
– Не будете ли вы так добры позвать сюда одного человека. – Мальчик на проволочной ноге стряхнул с себя пену памяти и пригасил фитиль размышлений. – Это дядя Петя, мой друг, опытный картофелевод- любитель. Слева от трансформаторной будки в зарослях сухого чертополоха дядя Петя держит маленький огород. Только, когда придете, непременно ему сообщите, что вы от меня. Не то он человек вспыльчивый, решит, что вы воруете у него картошку, и могут быть неприятности. Скажите дяде Пете про мазь – я знаю, у него есть, он, когда картошку растит, этой мазью ботву смазывает, чтобы не привлекать внимание колорадских жуков и прочих вредителей картофельного хозяйства. А вы у дяди Пети возьмете проволоку, сколько вам нужно. Договорились?
Глава 9. Дед Архимед
Лето близилось к сентябрю, к школе и календарной осени. Природа примеривала к себе пестрые осенние платья, но погода держалась теплая, веселая и почти без дождей.
До школы оставалось четыре дня, и супердевочке Уле Ляпиной хотелось их провести так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно проведенное время.
Она тихо сидела на деревянном борту песочницы и смотрела, как умный мальчик Никитка Ладушкин играет в милицейскую машину. Тихо Уля сидела потому, что думала. Думать ей никто не мешал – Никитка играл в свою игру молча, он сидел и мигал глазами, изображая мигалку. Думала Ульяна одновременно о двух вещах. Первая – для чего нужны были лысому все эти железные мелочи, которые он выменивал у детей? Сдавать их в металлолом? Невыгодно. Торговать ими возле рынка, как это делают безработные и старушки? Но на много ли наторгуешь старыми кривозубыми вилками и подержанными тупыми ножами, которыми звякали о тарелки еще Улины прадедушки и прабабушки.
Вторая вещь, не дававшая ей покоя, выполнит ли лысый брюнет свое обещание, которое он дал ей вчера?
Лодочкой легла на песок лопоухая тень Моржова.
– Мне на первое сентября подарят котенка, серенького, – сообщила тень мрачно, как положено всякой тени.
Никитка Ладушкин перестал мигать и сразу из машины с мигалкой превратился в обыкновенного человека.
– Хочешь я твоему серенькому котенку на первое сентября подарю стихотворение Жуковского? Хорошее, котенку понравится.
– Хочу, – сказал Пашка грустно.
– Слушай и запоминай. – Никитка Ладушкин приосанился и прочитал с выражением:
Там котик усатый
По садику бродит,
А козлик рогатый
За котиком ходит.
– Спасибо, – поблагодарил Пашка. – Только причем тут козлик?
– Козлик на всякий случай. Вдруг тебе вместе с котенком подарят козлика?
– Не подарят, – вздохнул Моржов. – Котенка я уже променял на перочинный ножик с десятью лезвиями, пилочкой и пинцетом для изучения почтовых марок.
– Покажи, – Никитка протянул руку, – ни разу таких не видел.
– Нету у меня больше ножика. – Пашка опустил голову. – Ни ножика, ни котенка, ничего у меня больше нету.
Супердевочка внимательно посмотрела в набухшие глаза Пашки. Тот не выдержал ее взгляда и отвернулся. Уле сразу всё стало ясно.
– Лысый? – спросила супердевочка грозно, уже заранее предвидя ответ.
Пашка молча, не поворачиваясь, кивнул.
– И что же, интересно, он тебе подсунул на этот раз?
– Билет на Луну.
– Куда, куда? На Луну? – обалдело переспросила Уля.
– Он сказал, что сегодня с площадки перед магазином «Золотой ключик» специально в честь первого сентября стартует ракета со школьниками. Полетят только отличники и четверочники, а троечникам, таким, как я, билеты не продают. Капитан ракеты его знакомый, и он ему по знакомству уступил последний билет. Но взрослых на Луну не берут, потому что они тяжелые и нужно очень много горючего, чтобы ракета преодолела силу притяжения Земли. Поэтому он готов обменять билет на Луну на мой малюсенький перочинный ножичек, у которого не триста, не двести и даже не пятьдесят, а всего-навсего десять лезвий.
– И ты, конечно, сразу же поменялся! – с усмешкой сказала Уля. – Моржов, Моржов! – Супердевочка безнадежно махнула рукой. – Это надо же – на Луну! Где только такие дремучие существа берутся, не понимаю?
– Я… я… – Губа у Пашки затряслась, как у зайца из стихотворения про деда Мазая. – Я даже на Черном море никогда не был. Валька, моя сестренка, была, а я тогда ангиной болел, и меня не взяли. А тут – на Луну!
– Нет, ну каков обманщик! Он же мне честное слово дал, что больше никогда никого не будет обманывать. – Уля от гнева колотила кулаком по песку, словно именно здесь, в песочнице, окопался этот лысый хитрец. Затем поднялась на ноги и спросила у Пашки: – Когда ты с ним поменялся?
– Час назад.
– Где?
– За первым корпусом двадцать восьмого дома, где качели ломаные. Там еще скамейка в кустах.
– Поздно. – Уля посмотрела в ту сторону. – Не будет же он сидеть на одном месте, тебя, дурака,
