Элдридж и Уэйкфилд, — два человека, мести которым он посвятил десять лет своей жизни. Теперь они горят в аду, отправленные туда его рукой.

Однако всем его врагам, продолжал размышлять Николас, было известно, что у него нет пятнадцати тысяч фунтов. Каждый, кто был хотя бы чуть-чуть знаком с жизнью пиратов, не мог не знать этого.

Значит, это был человек посторонний, чужак, который, по-видимому, слишком наивен, если не понимает, что капитан Броган может появиться здесь только с одной целью — заставить его замолчать.

Либо это человек такой могущественный, что его это не беспокоит.

Мысли Брогана, сделав круг, снова вернулись к тому, с чего он начал свои размышления. Если это хитрая ловушка, западня, то подстроить ее мог кто угодно. Проклятие! Он хотел найти ответ, а вместо этого возникло еще больше вопросов.

Если этот парень жаждет его крови, то к чему устраивать всю эту комедию с шантажом? Почему прямо не явиться в Южную Каролину и не убить его? Зачем заставлять его чувствовать погоню? Ради спортивного интереса? С каким извращенным умом ему придется столкнуться?

Кто же это? Кто это, черт побери? Этот вопрос мучил его не меньше, чем рана в плече. И самое мучительное заключалось в том, что в глубине души он был уверен: ответ он узнает только в Йорке, если, конечно, туда доберется — пешком, раненый, прикованный цепью к упрямой особе женского пола и с целой сворой полицейских Англии, идущих по его следу…

А ему нужно добраться туда к 29 сентября. Оставалось немногим меньше двух педель. С тех пор как он высадился на землю Англии, прошло четыре дня. По крайней мере, так ему кажется. Он уже начал терять счет времени.

Николас поморщился. Если бы он был игроком, то не рискнул бы поставить на свою удачу ни одного шиллинга, даже фальшивого. Шансы, по его подсчетам, составляли в лучшем случае сто к одному. Но он не игрок, а всего-навсего никому не нужный бывший пират, которому нечего терять. От этой мысли губы его сложились в сардоническую ухмылку. Черт с ними, с шансами!

Николас перекатился на спину, решив, что деликатные чувства мисс Делафилд тоже могут убираться ко всем чертям. У него есть заботы поважнее. Например, если его мышцы онемеют еще сильнее, то на рассвете он не сможет передвигаться с нужной скоростью и вместе со своей очаровательной спутницей окажется в ланах полицейских. Спину и предплечье закололи тысячи горячих иголочек. Он постарался найти для тела самое удобное положение, подложив под больное плечо подушку, затем закрыл глаза и расслабил мышцы, осторожно поглаживая руку, пока не прошло покалывание. Рана болела, но это он сможет пережить.

Кровать была такая узкая, что теперь он правым плечом и боком прижимался к спине девушки… и был совсем не уверен, что она захочет с этим смириться. Он был почти готов к тому, что она вскочит на ноги, ругая его, на чем свет стоит. Но она продолжала спокойно спать, дыша медленно и ровно, и ее теплое тело спокойно лежало рядом.

Теплое, нежное. Нежнее даже запаха меда и дождя, который исходил от ее кожи. Николас чувствовал, как этот аромат проникает в его легкие с каждым вдохом, и инстинктивно повернул лицо ему навстречу. В темноте он ее не видел, но мог бы протянуть руку и притронуться к шелковым волосам, раскинувшимся по подушке, ощутить длинную плавную линию ее спины, женственную округлость ягодиц прикасающихся к его бедру… Его бросило в жар.

Мгновение спустя он позабыл о боли в плече, потому что с мучительной болью напряглась совсем другая часть его тела.

Проклятие! Он стиснул зубы, чтобы подавить стон. Его тело не реагировало на женщину с такой скоростью с тех пор, как он желторотым юнцом бегал за шлюхами на Ямайке. Теперь же стоило ему вдохнуть запах этой женщины и чуть прикоснуться к ней, как он был готов. До боли хотел ее. Как никогда в жизни не хотел ни одну женщину.

Даже глубокая усталость, выпитое виски и рана, в плече не уменьшили его влечения к ней — к этой коварной, вздорной высокородной воровке. К женщине, которая скорее выцарапает ему глаза, чем позволит хоть раз поцеловать себя.

Так почему бы не удовлетворить свое желание?

Эта мысль поразила его, как удар молнии, как ослепивший яркий свет.

Почему бы не удовлетворить свой голод?

Да, она высокомерна и держится отчужденно, не скрывая презрения к нему. Она ведет себя так, будто опасается заразиться какой-нибудь ужасной болезнью только оттого, что дышит с ним одним воздухом. Даже во сне она напряжена и непреклонна. Кажется, она еще девственница. Ни одно из этих обстоятельств не было для него препятствием. С его-то опытом! Он знал, что нравится женщинам. Одна-две улыбки, одна-две ласки, несколько ничего не значащих словечек, настоящий поцелуй… и она будет в его руках. Вся целиком.

Так почему бы не попробовать?

Его бросило в жар. Да, давненько он не шел на поводу у своих естественных мужских потребностей. Там, в Южной Каролине, он редко наведывался в бордели Чарлстона, и всегда под покровом темноты. Он уезжал до рассвета, чтобы никто не увидел клейма на груди.

От нее ему незачем скрывать клеймо: она его уже видела, поэтому с ней он мог бы насладиться, как не наслаждался долгие годы.

Сердце его лихорадочно забилось, в воображении замелькали картины одна соблазнительней другой. Они вдвоем. Ее стройное тело тает в том же огне, который пожирает его. Сочные полные губы раскрываются под его губами. Она вскрикивает от желания. Или, может быть, тихо постанывает от наслаждения?

Он пока не знает, но хотел бы узнать. Интуиция подсказывала ему — он и сам не мог бы объяснить, каким образом, — что она не похожа на других женщин, которых он когда-то знал. Никогда в жизни он даже мечтать не мог о том, чтобы иметь такую красавицу, изящную, как самый тонкий фарфор, Драгоценную. И, возможно, нетронутую.

Так почему бы нет?

Пламя пожирало его. Желание подстрекало к действию. Он уже поднял руку, чтобы прикоснуться к ней, и в этот момент заметил, что по краям закрывавших окна одеял пробивается слабый свет. Рассветает. Николас замер, задержав руку в дюйме от ее щеки. Наступление рассвета потрясло его, как неожиданный удар, и окончательно вывело из полудремотного состояния. Он не сразу пришел в себя. О чем это, черт возьми, он размечтался?

Рассвет заключал в себе ответ на вопрос: «Почему бы нет?». Потому что нет времени. Надо поскорее убираться из этой хижины. Бежать. Хотя бы на шаг опередить блюстителей закона.

Становилось все светлее, и к нему вернулось благоразумие. Что, черт возьми, ему взбрело в голову? Он не может позволить себе отвлекаться. Даже на минуту, не говоря уже о нескольких часах. Ему надо сохранить трезвость мышления, сосредоточиться на том, чтобы выжить.

Стоит ему переспать с ней, как все мигом изменится. Он еще не встречал женщины, которая признала бы постель простым удовлетворением естественных потребностей. Они всегда стараются превратить отношения между мужчиной и женщиной во что-то сложное и значимое. А сейчас ему меньше всего нужны дополнительные осложнения. Теперь она была видна ему в сером утреннем свете. Так близко… и так невероятно далеко. Его тело все еще пылало, неудовлетворенное желание не прошло. Он все-таки протянул к ней руку и провел кончиком пальца по щеке, сожалея о том, чего не могло быть.

Девушка подскочила, как ужаленная, мгновенно проснулась и ударила его локтем прямо в солнечное сплетение.

Николас зарычал от неожиданности и боли, а она, возмущенно завопив, спрыгнула с кровати, очевидно, забыв в самый критический момент, что они прикованы друг к другу.

Кольцо впилось в его щиколотку. Выругавшись, он вскочил, и цепь, натянувшись, опрокинула ее. Она шлепнулась на пол прямо, на свой очаровательный задик.

— Не смей прикасаться ко мне! — орала она, болтая свободной ногой и безуспешно пытаясь отползти от него. — Не приближайся!

— Я и не приближаюсь к тебе, — проворчал он раздраженно. — Успокойся и…

— Не приближайся! — Она схватила каким-то образом оказавшийся на полу нож и выбросила руку