гости впервые пришел мой ровесник — гэдээровскии студент, они заперлись в другой комнате. Они медленно и мучительно привыкали к тому, что я нормально отношусь к представителям нации, принесшей столько несчастья нашей семье и стране в целом.

И наконец — еще кое-что, что надо учитывать, размышляя о немецком характере. В западноберлинском районе Целендорф, в так называемом Берлинском центре документации, который принадлежал американцам, я оказался первым советским корреспондентом и журналистом вообще, которому американцы разрешили спуститься в подземный бункер. В этот бункер в конце войны свезли нацистские архивы и с тех пор никого не пускали. То, что я увидел, поразило меня. На полках покоились просто геологические пласты доносов. А спустя некоторое время меня поразили залежи доносов в архивах «штази» — службы госбезопасности ГДР. При Гитлере (потом при Ульбрихте и Хонеккере) общество просвечивалось насквозь: в «сплоченном» обществе никто никому не доверял. Армия доносчиков и единицы, буквально единицы тех, кто, подобно потерявшей на войне сына пожилой чете в романе Ганса Фаллады «Каждый умирает в одиночку», хоть как-то сопротивлялись режиму Гитлера. Но такие были. Родители рассказывали, что во время войны где-то на Бауманской упала немецкая бомба — и не разорвалась. Ее разрядили, обнаружив в ней песок и записку: «Не все немцы — нацисты». Скорее всего, это легенда, но всегда хотелось в нее верить.

А вообще немец от рождения — свидетель. Он замечает любые отклонения от правил, законов, норм; если на машине вы нарушили правила дорожного движения и надеетесь, что вас никто не заметил, вы ошибаетесь: вас видели, ваш номер и прочие сведения будут переданы в полицию через считанные минуты.

Воскресный обед

С фрау Докаль и ее семьей я познакомился много лет назад в Венгрии. Какое-то время писали друг другу: она мне — в Москву, я ей — в Западный Берлин. Потом, после очередной вспышки холодной войны, письма стали возвращаться назад, и мы потеряли друг друга. Спустя годы она разыскала меня в Восточном Берлине; в то время еще стояла Берлинская стена, и приехать ко мне в гости было сложно. Я же — как аккредитованный там корреспондент — свободно въезжал в Западный Берлин. Она пригласила на воскресенье, но, то ли оговорилась по телефону, то ли я ее неправильно понял, но приехал я к ней в субботу. Она меня не ждала. Поприветствовав и угостив чашечкой кофе, она сказала, что мечтает увидеть меня завтра.

На другой день она устроила обед, типичный для немцев среднего достатка. Сперва кофе с тортиком, потом тушеная говядина в коричневом соусе с картофелем, зеленой фасолью и вареной морковью. Плюс минеральная вода и сок на выбор. Поначалу такой обед воспринимаешь как проявление скаредности. Отнюдь, немцы в массе своей люди не жадные, в этом смысле их не сравнить, скажем, с соседями с запада и юга. В еде они умеренны, наверняка знают, сколько надо подать, чтобы все были сыты, но чтобы никто не переел.

В отличие от русской хозяйки, немецкая хозяйка не будет слишком ломать голову над тем, что подать, не станет готовить массу закусок, которые потом всей семьей подъедают целую неделю. Блюд немного. Для немки главное другое. Во-первых, красиво сервировать стол — поставить хорошую посуду, сложить салфетки в виде, скажем, бутона, украсить стол элегантным букетом цветов и свечами, короче, создать возвышенную, если хотите, праздничную атмосферу. Во-вторых, тщательно продумывается подбор гостей. Едва ли за одним столом окажутся одни хмурые молчуны или только неутомимые болтушки. Желательно, чтобы был интересный гость — профессор, писатель, говорящий по-немецки иностранец — причем это не «свадебный генерал», а человек, делающий обед интересным не только гастрономически.

Как-то фрау Докаль пригласила на свой обед Великого секретаря Великой ложи германских Одд-Феллоу (масонов) Петера Шмидта, грузного, величественного мужчину средних лет, умеющего красиво порассуждать на любую заданную тему. Что же касается находящейся в фешенебельном районе Груневальд ложи, куда однажды меня пригласили рассказать о России, главный смысл ее существования взаимопомощь и взаимовыручка; в Германии она воспринимается не так зловеще, как масонские ложи в других странах. Обед у фрау Докаль проходил благочинно, хотя для русского человека, возможно, чуть-чуть суховато. Мужчины пили газированную воду, женщины — кофе, разговор касался общих тем: Германия после объединения, Россия после распада СССР.

Я почувствовал, как фрау Докаль внутренне возликовала: вечер получился изысканным. Немцам среднего класса вообще нравится походить на аристократов. (Наверное, это неплохое качество, есть чему подражать.)

У Фрица Венглера вечера проходили примерно так же, но собирались, главным образом, журналисты и партийные работники, поэтому и разговор был сугубо профессиональный. Ужин начинали с супа. Как и большинство немцев, Фриц в еде любил экзотику или то, что ему казалось экзотикой. Его жена Дорис подавала, как правило, китайский суп — из акульих плавников или ласточкиных гнезд, но иногда и австралийский — из хвоста кенгуру. Все это продавалось в виде консервов.

Кстати, о немецкой кухне. Ее не поставишь на видное место в Европе — тут царят французская, итальянская и венгерская. На их фоне немецкая выглядит блекло — нет, так сказать, гастрономических фейерверков. Подметил это еще в прошлом веке Тургенев: «Кому не известно, что такое немецкий обед? Водянистый суп с шишковатыми клецками и корицей, разварная говядина, сухая, как пробка, с приросшим белым жиром, осклизлым картофелем, пухлой свеклой и жеванным хреном, посинелый угорь с капорцами и уксусом, жареное с вареньем и неизбежная «Mehlspeise», нечто вроде пудинга с кисловатой красной подливкой; зато вино и пиво хоть куда!».

В центре Восточного Берлина на крохотной Вайзенштрассе есть ресторанчик, он считается самым старым в городе, таинственно уцелевшим в войне. Называется «Zur letzten Instanz» — «В последней инстанции»: по легенде, в средневековье приговоренных к виселице душегубов заводили туда и позволяли напоследок погулять вволю за счет казны. Говорят, здесь самая берлинская кухня в Берлине. Центральное блюдо, безусловно, «айсбайн» — «ледяная нога»: свиная рулька, которую варят часа четыре и подают на огромной