ореховым, обнаружил Джосс, когда с ненавистью встретил его взгляд. Он оглядел Джосса со всем высокомерием человека, чье более высокое положение в мире бесспорно и несомненно. Джосс был голый по пояс, грязный и покрытый рубцами, синяками и порезами. Он был небрит, немыт и унижен. Но он отказывался съежиться под уничтожающе-оценивающим взглядом Кевина. Он со свирепым вызовом смотрел на его презрительно сморщенный широкий нос. Джосс почувствовал, как убийственная ярость вскипает в жилах. Но прежде чем он сказал или сделал что-то неразумное, Кевин вновь переключил внимание на девушку.

– Ах, Кевин, ну не сердись, пожалуйста, – подольстилась она, улыбаясь ему так, что Джосс скрипнул зубами. Он-то думал, что та улыбка, которую она даровала ему три недели назад, была предназначена специально для него. Теперь он подумал, что она искусная маленькая кокетка, которая хлопает ресницами на все, что в брюках.

– Не сердиться? Ты втаптываешь свое доброе имя в грязь и говоришь мне, чтобы я не сердился? Ты прекрасно знаешь, что не должна была вообще вступать в торги на аукционе рабов, тем более за него! Наверное, ты думаешь, что я не слышал слухов? Ха! Но я готов был игнорировать их, учитывая обстоятельства. Ты не могла знать, кто он, и я слишком хорошо тебя знаю, чтобы заподозрить, что он дотронулся до тебя хоть пальцем. Но все равно ты не должна была…

–  Они били его, – тихо проговорила она. – Я не могла этого вынести.

Кевин уставился на нее, качая головой.

– Ох уж это твое мягкое сердце, – сказал он, немного помолчав, и пробормотал что-то еще себе под нос. Джосс не расслышал его последующих слов, потому что нож снова стал поворачиваться в его внутренностях. Горячая кровь стыда бросилась ему в лицо. Иисусе, он не краснел уже лет пятнадцать, с тех пор как четырнадцатилетним мальчишкой впервые увидел голую женскую грудь! Но жалость в ее голосе была больше, чем он мог вынести.

– Ты не собираешься представить нас, Лайла? – Оскорбительность его тона была намеренной. Она взглянула на него через плечо, глаза ее расширились. Лицо Кевина напряглось, покраснело. Он взял Лайлу за талию и отодвинул с дороги, потом пошел к Джоссу. Джосс понимал, что сейчас будет, видел, как мужчина взялся за пояс, вытащил пистолет и высоко вскинул его. Джосс ничего не мог сделать, чтобы предотвратить предстоящее, кроме как уклониться, но гордость не позволила. Он принял всю силу удара в лицо, его голова откинулась назад, когда он почувствовал, как левая щека раскололась.

– Кевин, нет!

Джосс подумал, что она бы бросилась к нему, если бы Кевин не схватил ее за руку. Но возможно, из-за растекающегося по щеке онемения вкупе с ужасной болью в боку ему вновь что-то показалось.

– Возвращайся в коляску, Лайла, пока ты еще больше не оскандалилась, – сквозь зубы процедил Кевин. – Рабы – моя забота, не твоя, и ты это знаешь. Иди. Я присоединюсь к тебе после того, как сделаю, что могу, чтобы расхлебать эту кашу, которую ты заварила.

– Ты больше не будешь бить его, Кевин, ты меня слышишь? Посмотри на него! Его уже достаточно били. – Гнев проступил в ее голосе и в глазах. – Я хочу, чтобы ты дал мне слово! – Кто-то захихикал в толпе, которая медленно собиралась, чтобы поглазеть на это новое представление. Щеки Лайлы покраснели, на лице отразилось смущение, когда она внезапно осознала, что привлекла к себе всеобщее внимание.

Кевин, быстро оглядевшись вокруг, тоже покраснел и бросил на нее разъяренный взгляд.

– Ладно, я не буду его бить, – сказал он жестко. – А теперь уходи отсюда, а? Мягкое сердце – это одно, но сегодня оно завело тебя чересчур далеко! О тебе и этом… парне будут теперь зубоскалить до скончания века! Не знаю, как тебе, но мне это совсем не по душе!

– Мне наплевать, я не сделала ничего плохого! Я…

– Красотке как пить дать захотелось темного мясца, а? – Шутливое предположение мужчины отчетливо прозвучало среди общего неясного гомона толпы. Кевин развернулся, гневно сверкая глазами. Лайла предостерегающе положила ладонь ему на руку. Мужчина, не догадываясь о грозящей ему опасности, продолжал: – Я бы не прочь дать ей попробовать белого!

–  Какой же ты белый, старый ты сукин сын, ты ж чернее, чем он! – Другой ткнул его локтем в ребра.

– Так то ж грязь! Уж я смою ее для такой, как она. А то, может, и нет. Может, почернее я ей больше понравлюсь!

– Ты не понравишься ей никакой, старый пьянчуга! А ну проваливай отсюда, пока я не выдрала последние космы из твоей плешивой башки! – Тучная женщина в полинявшей одежде фермерской жены ухватила говорившего за ухо и потащила его, воющего, за собой. Второй мужчина пошел следом, приложив ладони рупором ко рту и подзадоривая женщину под аккомпанемент гогочущей толпы:

– Он плешивый, Этта!

Эта трехсторонняя перебранка лишь слегка сбавила громкость, когда ее участники перешли улицу, но Джосс больше ничего не слышал. Он слишком явственно сознавал стыд на лице Лайлы и ярость Кевина. Он тоже был страшно зол, безнадежно, бессмысленно зол на весь мир, включая себя, и на эту невероятную, Дантову ситуацию, в которую попал. Понимание, что эта ярость абсолютно ничем ему не поможет, злила еще больше.

– Уходи! – бросил Кевин Лайле, угрожающе сжав рот. Лайла гневно сверкнула глазами. Ее щеки все еще жарко пылали, но она вскинула подбородок с холодным вызовом.

– Не смей так разговаривать со мной, Кевин Толботт! Я достаточно терпела от тебя сегодня, но больше терпеть не намерена! Я вернусь к карете тогда, когда сочту нужным, и не раньше! Я не потерплю никакой тирании над собой, и тебе лучше не забывать об этом!

Кевин сверлил ее разъяренным взглядом, но Лайла не уступала ни на йоту. Она была тонкой и очень красивой, когда вот так стояла с пылающими щеками и сложенными под грудью руками, всем своим видом показывая, что Кевину лучше не продолжать спор. Кевин, очевидно, понял, что проиграл. Он вскинул руки, признавая свое поражение, под смешки из толпы.

– Ты упряма, как мул, Лайла Реми, и всегда была такой. Что ж, поступай как знаешь. – Кевин повернулся спиной к ней и толпе и вперил взгляд в Джосса. Двое охранников, предвкушая избиение, шагнули ближе, с дубинками наготове. Дьявольское удовольствие от неожиданного развлечения, которое им перепало, явственно читалось на их физиономиях. По знаку Кевина они снова отошли. – Послушай-ка, парень, – сказал он тихо, но зло. – Моя невеста мисс Реми согласилась купить тебя, и хотя я испытываю крайне серьезные сомнения относительно этого, я уступлю ее желаниям. Но кем бы ты ни был или считал себя в прошлом, теперь ты не более чем раб, принадлежащий отцу мисс Реми. Я надсмотрщик мистера Реми, и в «Усладе сердца» я заправляю всем и всеми. Если я когда-нибудь услышу, что ты скажешь хотя бы слово мисс Реми, тем паче позволишь себе подобную фамильярность по отношению к ней, я прикажу избить тебя до полусмерти. И ты узнаешь, что я не бросаюсь пустыми угрозами.

Кулаки Джосса бессильно сжимались и разжимались за спиной. Боль в боку была мучительной, а разбитая щека горела огнем. Глаза его пылали еще горячее, когда он сверлил стоящего над ним мужчину яростным взглядом. Но он не сказал и не сделал ничего, что дало бы тому повод снова ударить его. Он медленно, болезненно начинал постигать мудрость. Он изранен и обессилен, не в состоянии даже стоять. Как раб, он в полнейшей власти своих хозяев, которые могут избить его или убить просто из прихоти. В настоящее время он должен вести себя осмотрительно и не позволять своей проклятой гордости и огромным голубым глазам, которые смотрят на него с такой жалостью, толкнуть его на какую-нибудь глупость. Пока. Но когда-нибудь наступит и его день…

– Кевин! – Лайла схватила сзади Кевина за руку и потянула назад. Кевин попытался отделаться от нее, но безуспешно.

– Не лезь в это, Лайла. Я не шучу.

Джосс увидел, как глаза Лайлы вспыхнули, но она больше ничего не сказала.

– Ты понял меня, парень? В «Усладе сердца» ты будешь наравне со всеми остальными рабами. Будешь работать там, где тебе скажут, и делать то, что скажут, столько, сколько скажут. Ты будешь проявлять уважение к тем, кто выше тебя по положению, и держать свой дерзкий язык за зубами, если хочешь сохранить свою шкуру в целости. Если будешь делать так, то обнаружишь, что жизнь у нас не так уж плоха. Если же станешь доставлять мне проблемы, пожалеешь, что родился на свет. – Не дожидаясь ответа, который мог дать Джосс, Кевин коротко кивнул охранникам: – Поместите его вместе с остальными рабами для «Услады сердца». Через день-два кто-нибудь придет, чтобы переправить их в порт и погрузить на «Быстрый ветер». А пока их должны поить и кормить. И чтобы не было никакого недосмотра. Я не хочу потерять кого-нибудь из них в пути из-за того, что о них не позаботились как следует заблаговременно.

– Да, сэр.

– Кевин, он ранен. Они били его ногами…

– Я велю послать доктора осмотреть его, идет? Это тебя удовлетворит?

– Это меня успокоит.

Она снова послала ему одну из своих ослепительных улыбок. Кевин оторвался от восторженного изучения прелестного лица стоявшей перед ним Лайлы и обнаружил, что Джосс сверлит их обоих злым взглядом. Он сделал знак охранникам. Те схватили Джосса за руки и наполовину понесли, наполовину потащили прочь. Джосс увидел, как надменный ублюдок повернулся к Лайле, которая издала протестующий возглас при виде такого грубого обращения с ним, и с примирительной улыбкой обнял ее рукой за талию. Внутренности Джосса горели. Он говорил себе, что это от побоев, но на самом деле не верил в это.

Неделю спустя Лайла стояла на мягко покачивающейся палубе «Быстрого ветра», чьи белые паруса раздувались на фоне голубого неба,