шляпы. Она смотрела не на него, а на аукциониста. Эти огромные голубые глаза потемнели от смеси того, что, как он решил, было жалостью к нему и испугом перед собственной смелостью. Для молодой леди купить мужчину-раба было неслыханным делом; женщины, если они не были убежденными старыми девами или вдовами, не имеющими мужского покровительства, вообще никогда не участвовали в торгах. В большинстве случаев им было запрещено владеть какой бы то ни было собственностью; все находилось в ведении их мужей и отцов. А для такой юной леди, как Лайла, купить молодого, в расцвете сил мужчину- раба… Это было отважным поступком. Он сознавал это, понимал, что она станет предметом толков и пересудов аукциона, этого захудалого городишки и всей округи. Но он все равно не испытывал ни малейшей благодарности за то, что она делала для него. Его ярость и ненависть на весь свет в данный момент простирались и на нее тоже за то, что она стала свидетельницей его крайнего унижения. Он был на коленях перед ней, беспомощный, окровавленный и сломленный, его человеческое достоинство поругано и растоптано. Как же он мог не испытывать ненависти к ней за то, что она жалеет его?

– Ну слыханное ли дело? Вы только гляньте на нее!

По толпе прокатилось ошеломленное бормотание, шеи вытягивались, и все увидели, что в торги вступила модно одетая молодая женщина. Аукционист потрясенно уставился на Лайлу, словно не мог поверить своим ушам. Охранники тоже повернулись посмотреть. Лайла, внезапно осознав, что привлекла всеобщее внимание, вспыхнула, но глаз от аукциониста не отвела. Джосс поморщился и за нее, и за себя. Он понимал, что намерения у нее самые лучшие, но она только делала хуже.

– Мисс, вы действительно намерены торговаться? – наконец спросил ее аукционист, понизив голос, сделавшийся чудесным образом уважительным. Даже такие, как он, очевидно, умели распознать истинную леди. Джосс затаил дыхание, даже не сознавая, что делает это. Она все еще могла отказаться и избавить себя от неприятностей. Он надеялся, что она так и поступит. Быть проданным самому мерзкому и злобному ублюдку на свете для него будет не так унизительно, как быть обязанным ей.

– Да, намерена. Я сказала, что заплачу за него сто долларов, и именно это я и имела в виду. – Сейчас ее голос был сильнее, тон и слова ясные. Подбородок был высоко поднят, в красивых глазах горел вызов. Джосс почувствовал еще больший стыд. Он протестующе зарычал. Сапог ближайшего к нему охранника угрожающе поднялся, и он замолчал. Она по-прежнему не смотрела на него, но он не мог оторвать от нее глаз.

– Я не могу продать такого раба, как этот парень, молодой леди, – сказал аукционист, неодобрение сквозило в каждом его слове. – А вообще-то зачем он вам?

– Как вы заметили, должным образом обученный, он будет стоить в пять раз больше, чем я плачу за него. И я покупаю не для себя; я действую как доверенное лицо своего отца. Наш надсмотрщик уже купил почти дюжину рабов на передней лужайке. И этого он тоже заберет.

– О! – Аукционист потер подбородок. – Ну, тогда, думаю, другое дело. Если вы приведете сюда вашего надсмотрщика…

– Как раз сейчас он занят другими рабами, которых мы купили. – Подбородок Лайлы поднялся еще чуточку выше, голос стал тверже. – Мои деньги не хуже, чем у других, полагаю. И я не вижу больше никого, кто бы предлагал вам за него сто долларов.

Аукционист на мгновение нахмурился, глядя на нее, затем обвел толпу взглядом.

– Леди права, – крикнул он. – Она говорит, что больше никто не предлагает сотню долларов. Кто-нибудь из вас, ребята, желает дать больше? Я не слышу. Сто двадцать? Сто десять? Нет? Тогда – один… два… продано вот этой молодой леди за сто долларов!

– Я пришлю кого-нибудь с деньгами чуть позже, – услышал Джосс ее слова, когда охранники отстегнули цепь, привязывающую его к столбу, и потянули, поднимая на ноги. Пелена боли затуманивала его сознание, когда его наполовину свели, наполовину стащили с платформы. Купленные рабы дожидались своих новых хозяев в огороженном месте на краю лужайки. Он предположил, что именно туда его и ведут. Его ранам было бы предоставлено заживать самим по себе, да только его новая хозяйка жалостливая. Горький смех сотряс его, усугубив боль. Сам факт, что она купила его – купила! – свидетельствовал о ее сострадании. В своей новой жизни в качестве ее раба он мог рассчитывать на хорошее обращение.

Она ждала позади платформы, пока его тащили вниз. Охранники остановились, уставившись на нее оценивающе и не слишком уважительно, когда она подошла к ним, к нему, не обращая внимания на глазеющую толпу. Она подошла не слишком близко, но достаточно, чтобы заставить его взбешенно осознать, как он должен вонять, какой он грязный и униженный. Он нетвердо держался на ногах, от боли потея и стискивая зубы, но все равно попытался оттолкнуть руки охранников. Это было ошибкой. Один из них резко ткнул его локтем в покалеченные ребра, отчего мучительная боль ножом пронзила его внутренности. Джосс застонал, закрыв глаза, когда холодный пот выступил на лбу и верхней губе.

– Эй, вы, больше не делайте так! Я не желаю, чтобы его били, вы слышите? – Она бросилась на его защиту. Застигнутые врасплох, охранники отпустили его и отошли. К своему ужасу, он обнаружил, что ноги больше не держат его. Он упал на колени, затем, не имея возможности удержать себя с помощью рук, повалился на бок на мягкий ковер пыльной травы. Мир вокруг него покачнулся и тошнотворно завертелся. Впервые в жизни он подумал, что может потерять сознание.

– Вы сделали ему больно! – вскрикнула она и, опустившись на колени рядом с ним, дотронулась до его потного, грязного виска своими прохладными пальцами. От ее прикосновения желудок у него сжался. Она по крайней мере не относилась к нему как к животному, но он не мог позволить ей сделаться предметом насмешек, понимая, какие порочные мысли бродят в мужских умах. Какая пища для их непристойного воображения… Он стиснул зубы и заставил себя открыть глаза. Мир по-прежнему раскачивался, но, сосредоточившись на ее лице, он смог силой воли удерживать себя в сознании.

– Убирайтесь от меня! – прорычал он так, чтобы больше никто не услышал, и был рад и в то же время огорчен, когда глаза ее расширились и она отшатнулась. Глядя на нее волком, он сделал безуспешную попытку сесть, чтобы потом подняться на ноги, но обнаружил, что в таком ослабленном состоянии даже сидеть ему не под силу. Боль накатывала при малейшем движении. Оставалось либо постараться сохранять сознание, либо начать двигаться и рисковать подвергнуться унижению обморока. Он предпочел первое, снова закрыв глаза, когда очередная волна боли вновь накрыла его с головой. Когда он наконец открыл глаза, то обнаружил, что она по-прежнему сидит на корточках рядом с ним и край ее юбки почти касается его руки, а лицо заполняет поле зрения. Она хмурилась, глядя на него, и выглядела такой очаровательно обеспокоенной и такой свежей и красивой, что душа у него заныла сильнее, чем побитые ребра. Ее близость вновь заставила его помрачнеть.

– Проклятие, мне кажется, я велел вам убираться от меня! – Ярость, испытываемая им, превратила его слова в злобное шипение. Вместо того чтобы вскочить и убежать, как он ожидал, она протянула руку и дотронулась до его ребер, словно проверяя повреждения. Прикосновение ее руки, скользящей так интимно по его боку, взбесило его. Он дернулся вбок от ее руки и заплатил за это очередной кинжальной болью.

– Теперь все будет хорошо, вот увидите, – мягко сказала она ему, не обращая внимания на все его попытки оттолкнуть ее. Затем какой-то коренастый мужчина с грубоватым лицом надвинулся сзади, схватив ее за локти, и поставил на ноги.

– Проклятие, Лайла, что это, черт побери, ты вытворяешь? – взревел он. – Говард Лемастерс сказал мне, что ты устроила тут целый спектакль, но я ему не поверил! Теперь я вижу, что он ничуть не преувеличивал! Может, объяснишь, что все это значит?

Мужчина продолжал держать ее за локти с таким видом, словно хотел встряхнуть. Он развернул ее лицом к себе, поэтому Джосс не видел ее выражения. Но мужчина выглядел взбешенным.

Джосс оцепенел и с мрачной решимостью попытался подняться на ноги. Ему удалось встать на колени, но он не мог бы подняться дальше, даже если бы от этого зависела его – или ее – жизнь. Если этот парень оскорбит ее словами или действиями, он не в состоянии защитить ни ее честь, ни ее саму.

– Ах, Кевин, я как раз собиралась пойти за тобой! Я хочу, чтобы ты заплатил аукционисту сто долларов, пожалуйста! – Ее, по-видимому, ничуть не обескуражила ни бурная реакция мужчины на ее поведение, ни сила его хватки на ее обнаженных руках. При виде этих мясистых рук на ее бледной коже Джосс почувствовал сильную неприязнь к мужчине. Затем Кевин взглянул на него поверх желтой соломенной шляпки, и Джосс осознал, что эта неприязнь обоюдна.

– Ты что, разрази гром, совсем с ума сошла? Не могу поверить, что ты в самом деле торговалась за раба – особенно этого! Он ублюдок старого Джорджа, ведь так? Юный Калверт всем рассказывал, как ты строила ему глазки, пока не узнала, что он цветной!

– Кевин! Говори потише! Он же не глухой, и все остальные тоже! – Ее спина негодующе застыла. Говоря это, она слегка повернулась, смущенно взглянув на Джосса. Какой-то крошечной частью сознания, которая не была занята их разговором или терзающей его болью, он отметил, что у нее на платье травяное пятно от того, что она вставала на колени возле него.

– Ну? Так это он, не так ли? И теперь у тебя достало глупости купить его на общественном аукционе! После этого все чертово графство будет судачить о тебе! Не могу поверить, что ты сваляла такого дурака!

Глаза мужчины были какого-то неясного цвета, что-то между карим и