цирюльник не появлялся. Лишь одна мысль позволяла замиравшим сердцам присутствовавших питать крохотную надежду: такой важный человек, как Любен, естественно, должен заставлять себя ждать.
Но вот пробило семь. Виконт, обеспокоенный тем, что приготовленный для цирюльника ужин остынет, а сам кудесник будет недоволен, послал к нему старика лакея: кушать, мол, подано.
Лакей вернулся через четверть часа.
Только тот, кто сам пережил подобное ожидание, знает, сколько секунд в четверти часа.
Лакей разговаривал с г-жой Любен; она уверяла, что Любен незадолго до этого вышел и что если он еще не дошел до особняка, то наверняка скоро прибудет.
– Хорошо, – сказал Дю Барри, – у него, по-видимому, какие-то трудности с экипажем. Подождем!
– Еще есть время, – отозвалась графиня. – Я могу причесываться наполовину одетой. Представление ко двору назначено ровно на десять. В нашем распоряжении еще три часа, а дорога в Версаль занимает только час. А пока, Шон, покажи мне платье, это меня развлечет. Так где же Шон? Шон! Мое платье!
– Платье еще не принесли, – ответила Доре, – а ваша сестра отправилась за ним десять минут назад.
– Ага! – сказал Дю Барри. – Я слышу стук колес. Это, конечно, привезли нашу карету.
Виконт ошибался: это вернулась Шон в карете, запряженной парой взмыленных лошадей.
– Платье! – вскричала графиня, когда Шон еще была в прихожей. – Где мое платье?
– Разве его еще нет? – спросила растерянная Шон.
– Нет.
– Ну, значит, вот-вот привезут, – ответила она, успокаиваясь, – портниха, к которой я поднималась, незадолго до моего приезда отправилась сюда в фиакре с двумя мастерицами, чтобы доставить и примерить платье.
– Конечно, – согласился Жан, – она живет на улице Бак, а фиакр едет медленнее, чем наши лошади.
– Да-да, вне всякого сомнения, – подтвердила Шон, тем не менее она была заметно обеспокоена.
– Виконт! – предложила Дю Барри – А не послать ли нам за каретой? Чтобы хоть ее не ждать.
– Вы правы, Жанна.
Дю Барри распахнул дверь.
– Пошлите к Франсиану за каретой, – приказал он, – и захватите свежих лошадей, чтобы сразу же их запрячь.
Кучер отправился за каретой.
Еще не стих шум шагов кучера и стук копыт лошадей, направлявшихся к улице Сент-Оноре, как появился Замор с письмом в руках.
– Письмо для маркиза Дю Барри, – объявил он – Кто его принес?
– Какой-то мужчина.
– Что значит «какой-то мужчина»? Что за мужчина?
– Верховой.
– А почему он вручил его тебе?
– Потому что Замор стоял у входа.
– Да читайте же, графиня, проще прочесть, чем задавать вопросы.
– Вы правы, виконт.
– Только бы в этом письме не было ничего неприятного! – прошептал виконт.
– Ну что вы, это какое-нибудь прошение его величеству!
– Записка не сложена в форме прошения.
– Право же, виконт, если вам суждено умереть, то только от страха, – ответила графиня с улыбкой.
Она сломала печать.
Прочитав первые строчки, она громко вскрикнула и почти без чувств упала в кресло.
– Ни парикмахера, ни платья, ни кареты! – прошептала она. Шон бросилась к графине, Жан кинулся к письму.
Оно было написано прямым и мелким почерком: по всей видимости, это была женская рука.
– Ну вот и последний удар! – в смятении вскричал Дю Барри. – Черт побери! Мне надо срочно кого-нибудь убить! Не будет парикмахера! Клянусь своей смертью, я вспорю живот этому жулику Любену! Часы бьют половину восьмого, а его все нет. Ах, проклятье! Проклятье!
И Дю Барри, хотя и не его представляли ко двору в этот вечер, выместил гнев на своих волосах, которые он растрепал самым непристойным образом.
– Платье! Бог мой, платье! – простонала Шон. – Парикмахера еще можно было бы найти!
– Да? Ну что ж, попробуйте! Какого парикмахера вы найдете? Прощелыгу? Гром и молния! Тысяча чертей!
Графиня ничего не говорила, но так вздыхала, что растрогала бы даже Шуазелей, если бы те могли ее услышать.
– Давайте успокоимся! – сказала Шон. – Поищем парикмахера, съездим еще раз к портнихе, чтобы выяснить, что же случилось с платьем.
– Нет ни парикмахера, ни платья, ни кареты, – упавшим голосом прошептала графиня.
– Да, кареты все еще нет! – вскричал Жан. – Она то-, же не едет, хотя должна была бы уже быть здесь. Это заговор, графиня! Неужели Сартин не арестует виновных? Неужели Монеу не приговорит их к повешению? Неужели сообщников не сожгут на Гревской площади? Я хочу колесовать парикмахера, пытать щипцами портниху, содрать живьем кожу с каретника!
Между тем графиня пришла в себя, но лишь для того, чтобы еще острее почувствовать ужас своего положения.
– Все пропало, – прошептала она. – Люди, перекупившие Любена, достаточно богаты, чтобы удалить из Парижа всех хороших парикмахеров. Остались только ослы, которые испортят мне волосы… А мое платье! Мое бедное платье!.. А моя новенькая карета, при виде которой все должны были лопнуть от зависти!..
Дю Барри ничего не отвечал. Он делал страшные глаза и бегал по комнате, натыкаясь на мебель. Он разносил в щепки все, что попадалось ему под ноги. А если щепки казались ему слишком большими, он разламывал и их.
В самый разгар отчаяния, распространившегося из будуара в приемную, из приемной во Двор, в то время как лакеи, одуревшие от двадцати разных и противоречивых указаний, сновали туда-сюда, натыкаясь друг на друга, молодой человек в сюртуке цвета зеленого яблока и шелковой куртке, в сиреневых штанах и белых шелковых чулках вышел из кабриолета, вошел в никем не охраняемые ворота, на цыпочках прошел двор, перескакивая с булыжника на булыжник, поднялся по лестнице и постучал в дверь туалетной комнаты.
Жан в это время топтал ногами столик с севрским фарфором, который он зацепил фалдой фрака, уклоняясь от большой японской вазы, сбитой ударом кулака.
В дверь трижды робко, едва слышно постучали.
Настала полная тишина. Напряжение было так велико, что никто не осмеливался спросить, кто стучит.
– Простите, – послышался незнакомый голос, – я хотел бы поговорить с ее сиятельством.
– Сударь! Так в дом не входят! – крикнул привратник, кинувшийся за чужаком.
– Минутку, минутку! – сказал Дю Барри. – Хуже того, что уже произошло, ничего случиться не может. Чего вы хотите от графини?
Жан распахнул дверь рукой, достаточно сильной, чтобы отворить двери Газы.
Незнакомец, отскочив, избежал удара и, присев в третьей позиции, сказал:
– Господин! Я хотел бы предложить свои услуги ее сиятельству Дю Барри, которая сегодня, как я слышал, должна присутствовать на торжественной церемонии.
