чего следует опасаться. Оливия не могла припомнить, чтобы когда-либо джентльмен обвинял ее в нечестности. Но она отказывалась подчиниться его надменной манере или реагировать так, как он ждет. Нет, она не то, что он думает, и она это докажет. Он ждал, что она будет легкомысленна, фривольна – ведь он такими считает всех француженок, – а она проявит спокойствие и выдержку.

Она сказала с деланным смирением:

– Благодарю за ваши любезные комплименты, сэр. Я так рада, что вы оценили мои усилия хорошо выглядеть в обществе.

Его щека дернулась, но он ничего не ответил. Поэтому она добавила с холодной учтивостью:

– Но, как вам известно, продукты продаются и покупаются, а я – нет. Прошу это запомнить.

На какое-то мгновение ей показалось, что он сейчас либо прогонит ее, либо встряхнет так, что она потеряет сознание.

– Вы любили моего брата?

Этот неожиданный вопрос, да еще заданный таким тихим голосом, заставил ее вздрогнуть. Она отшатнулась, как от удара. Она не могла понять, отчего он вдруг поменял тему.

– Простите?

– Я спросил вас, любили ли вы моего брата. Мы уже три раза говорили о том, что он женился на вас и обокрал, о вашем желании во что бы то ни стало найти его, но вы ни разу не сказали, как вы относились к нему. А мне интересно это знать.

Оливия почувствовала, что краснеет. Набрав в легкие побольше воздуха, она выдохнула:

– Конечно же, любила.

В течение нескольких секунд герцог Дарем смотрел на нее с непроницаемым выражением лица, видимо, оценивая ее довольно сдержанный ответ, а возможно, ожидая, что она скажет что-либо еще. Но она не собиралась посвящать его в детали. Детали его не касались.

И тут произошло невероятное. Сильными пальцами он схватил ее за подбородок, поднял его и коснулся губами ее рта – не в страстном поцелуе, а нежно, словно между ними только что не было перепалки.

Оливии понадобилось несколько минут – а ей показалось, что часов, – чтобы понять, что он ее целует. Она уперлась руками в его грудь и попыталась оттолкнуть его, однако он положил свою большую ладонь ей на затылок и не дал оторвать губ. Ей ничего не оставалось, как подчиниться.

Что она и сделала, чувствуя, как волна эмоций неожиданно захлестнула ее, ноги стали ватными и все тело под корсетом ожило. От него исходило тепло, а вкус его губ был восхитительным. И в тот момент, когда она была готова растаять в его объятиях, он медленно отпустил ее, успев, однако, провести пальцем по ее губам.

Оливия открыла глаза, но не посмела посмотреть на него, а уставилась в пол.

Господи, он поцеловал ее. Намеренно. А целовался он... неподражаемо.

И тут сразу же ее охватило чувство вины. Она отступила на шаг и прошептала:

– Вы что, с ума сошли?

– На мгновение, – прохрипел он.

– Вы не имели права это делать, – дрожащим голосом произнесла она. – Я замужем за вашим братом.

– Но у меня есть основание сомневаться в вашем намерении донести это до моего сознания, мадам.

Она хотела возразить ему в самых нелицеприятных выражениях. Вместо этого до нее вдруг дошло, что и на него этот поцелуй произвел впечатление. Его лицо раскраснелось, глаза все еще горели. Она не ожидала, что легкое прикосновение их губ могло вызвать в нем такую реакцию. Это ее смутило.

– Ради Бога, какое отношение к этому имеет ваш поцелуй? – прошептала она в ярости.

Он ответил не задумываясь:

– Вас влечет ко мне.

«Точно так же, как вас влечет ко мне».

– Вы действительно сошли с ума. К тому же вы грубиян. – Вот все, что ей удалось сказать. Смущение лишило ее способности подобрать более подходящий ответ на столь смехотворное утверждение.

Он ухмыльнулся и засунул руки в карманы.

– Вы не первая француженка, которая говорит мне это.

Она приложила ладони к горящим щекам.

– Я уверена, что я и не первая англичанка, которая вам это говорит.

Он не отреагировал. Текли секунды, но они оба молчали. Не дождавшись ответа, она повернулась к наполовину зашторенному окну.

А он наконец подошел к двери и дернул за шнур звонка, вызывая дворецкого. Почти сразу в столовую вошли три лакея с серебряными подносами. Они подошли к буфету у дальней стены и молча расставили блюда с едой, ни разу не оглянувшись.

Оливия не могла решить, рада ли она тому, что их прервали, или сердится за то, что появились слуги, независимо от того, что считалось, что слуги невидимы. Опыт подсказывал ей, что слуги обычно сплетничают о своих хозяевах, но сейчас ей было не до этого.

Неожиданно вошел дворецкий и начал что-то тихо говорить герцогу. Оливия воспользовалась тем, что