вскрикнула, ноги у нее подогнулись, и Кэм едва удержал ее в объятиях.

— Ты крикунья, — удовлетворенно сказал он. — Фактически, и я говорю это со всей уверенностью, ты одна из самых чувственных женщин, которых я когда-либо имел счастье целовать.

«Если не самая чувственная», — молча признал он.

Джина смотрела на мужа: в зеленых глазах желание и замешательство. Он улыбнулся и решил еще больше смутить ее.

— Значит, высохшая? — Левой рукой Кэм обнимал ее за талию, а правая скользила вниз и неожиданно легла на приятнейший из холмиков. Даже сквозь шелк он чувствовал жар. — Если бы твоя ответная реакция стала более явной, — хрипло сказал он, — мужчина вообще бы не покидал твою спальню.

Кэм уже не мог остановиться. Толкнув ее на кровать, он почти до конца разорвал ей платье и снова начал целовать, а его рука спускалась все ниже… ниже. Джина закрыла глаза и, тяжело дыша, вцепилась пальцами ему в плечи.

Наконец он владел той частью ее тела, которой так жаждал, которая была сейчас влажной, скользкой, пульсирующей. Когда он выпустил изо рта сосок, она сделала попытку отодвинуться, бормоча «нет» и другие глупости, но герцога это не интересовало. Он видел только великолепное тело, распростертое перед ним, и вожделенный треугольник волос.

Целовать ее там… Он поднял голову, и Джина тут же схватила его за руку, хрипло пробормотав:

— Кэм! Ты должен остановиться…

— Молчи, — отстранение прошептал он. — Молчи.

Его губы двигались по ее груди, придавая форму, облекая эту грудь в нечто более прекрасное, чем обыкновенный мрамор. Ее глаза затуманились, стали дымчато-зелеными. Он позволил своей руке действовать в ритме, который знал так же хорошо, как собственное имя.

— О, Кэм! — бормотала Джина, подчиняясь воле искусных пальцев.

Он жаждал лечь на нее и сделать то, что должно быть сделано. «Моя жена. Она моя». Возьми ее, требовали чресла. Возьми ее, убеждало сердце. И лишь назойливый голос в голове твердил: «Она не хочет тебя, она хочет вздорного маркиза».

Но Кэм пренебрег неуместными предупреждениями. Несведущая… и все же сведущая Джина выгнулась под его пальцами. Всхлипывающая, прижимающаяся к нему, молящая:

— Пожалуйста, Кэм… пожалуйста… пожалуйста.

«Это заставит ее выйти за тебя замуж», — не унимался голос, очищенный от ненависти его отца и его собственной ненависти к принудительному браку. Он немного охладил его, позволил обрести контроль и преодолеть искушение.

Не останавливаясь, Кэм продолжал целовать жену, затем провел большим пальцем по соску… и Джина содрогнулась в последней истоме.

Он стиснул зубы, подавляя желание войти в нее, заполнить пустоту собой, теплом, пульсацией.

Но голос разума победил.

Джина хотела открыть глаза и не смогла. Во всем теле была приятная теплота, а в ногах приятная тяжесть.

— Я должен уйти. Нам не следовало этого делать, — глухо сказал герцог, и Джина наконец открыла глаза.

Конечно, им не следовало этого делать. Она же обручена с кем-то еще, а это Кэм, друг детства. Она попыталась овладеть собой, но ее продолжала нести безвольная волна удовлетворения.

— Я больше не зайду в твою комнату, — говорил Кэм. — Так что подобный… инцидент больше не повторится. В общем, я…

— Не извиняйся.

Кэм выглядел удивленным.

— Я и не думал об этом. А должен был?

— Мужчины извиняются после единственного поцелуя, — улыбнулась Джина. — А ты…

— О, мы ведь женаты, — ухмыльнулся он.

— В настоящий момент.

— Достаточно и момента. К тому же ничего особенного мы не делали. Поцеловались, только и всего.

Только поцеловались? Ноги у Джины дрожали, дыхание еще не пришло в норму, а он называл это поцелуем?

— Я должен поскорее убраться отсюда, — сказал Кэм, заправляя рубашку в панталоны. — Будет чертовски затруднительно для нашего развода, если меня увидят в твоей комнате.

Джина окончательно пришла в себя. Ей хватило секунды, чтобы осознать правду: для него они уже разведены, оставаться женатым не входило в его планы.

Через минуту Кэм выглядел так же, как перед своим приходом, и она почувствовала раздражение. Как он смеет выглядеть, будто ничего не произошло?

— Но я должна еще поблагодарить тебя, — сказала она, когда герцог направился к двери. — Ты очень меня успокоил. — Он мгновенно принял нахально- самодовольный вид. — Я счастлива, что имела возможность изучить эту проблему с тобой, а не с Себастьяном, и теперь пойду в его постель со вновь обретенным чувством уверенности.

Кэм застыл, глядя на нее, затем поклонился:

— Рад был тебе услужить…

Остаток ночи Джина провела в размышлениях, коря себя за то, что при расставании не смогла сказать что-нибудь поумнее. К рассвету она точно знала, что требовалось сказать, будь у нее хоть капля мозгов.

Вариант номер один (язвительный): «Я чрезвычайно благодарна тебе, ибо теперь знаю, что пойду в постель моего любимого Себастьяна с восторгом, равным его желанию». Этот вариант звучал так, словно ее жених испытывает к ней страсть, хотя здесь нет и доли правды.

Вариант номер два претерпел за ночь многочисленные изменения, сопровождавшиеся кое-какими воспоминаниями, и звучал примерно так: «Я хочу, чтобы ты немедленно вернулся в постель».

Иногда она добавляла: пожалуйста…

Джина проснулась очень поздно. Она чувствовала себя очень уверенно. Переполненная чувствами, торжествующая женщина исчезла, зато обретенные познания никуда уже не денутся. А это самое важное. Она и вправду должна благодарить Кэма. Теперь ей не нужно волноваться по поводу ее первой брачной ночи — настоящей брачной ночи с Себастьяном. Наконец-то она имеет пусть и не очень большой, но все же опыт.

В безжалостном свете утра она выглядела скорее неопрятной, чем соблазнительной. Избавившись от порванного пеньюара, Джина надела сорочку. И тем не менее…

Она с легким самодовольством улыбнулась своим воспоминаниям.

Она вспомнила похотливые взгляды Кэма, его прерывистое, хриплое дыхание. Это удивительным образом рассеяло ее тайные опасения, что жених не реагирует на нее, поскольку она не слишком молода. Слишком неловкая, слишком герцогиня, слишком худая. Кэм, судя по всему, не считал ее худышкой. Правда, он все еще хотел развестись, но это в основном из-за его характера. Он всегда избегал любой ответственности, связанной с браком. Главное, прошлой ночью он хотел ее, и теперь она знала, как заставить и Себастьяна захотеть ее.

В комнату влетела Энни, чтобы помочь хозяйке одеться.

— Уже готовы планы на день, — сказала она, заплетая Джине косу. — Леди приглашены участвовать в соревновании по стрельбе из лука. Чаплины собираются продемонстрировать свое искусство фехтования в три часа. О! Леди Троубридж спрашивала, не желаете ли вы присоединиться к ней, она едет в деревню, там родился еще один младенец.

— Я бы хотела посмотреть ребенка. — Джина бросила взгляд на кипу бумаг, до сих пор лежащих возле кровати. — Но у меня очень много дел.

— Вы слишком много работаете, — ответила Энни. — И вся эта работа отнюдь не на пользу душе.

— Возможно, однако на письма нужно ответить.

— Желаете надеть сегодня платье с короткими рукавами, мадам?

Проскользнув в гостиную, Джина едва успела поздороваться с женихом, как леди Троубридж хлопнула в ладоши и гости отправились на обед. Кэм появился, когда подали суп. На его плече виднелся след мела. Джина отвела взгляд, ибо ее совершенно не интересовало, что муж немедленно устремился к Эсме, как пчела к розе.

— Себастьян! — с воодушевлением сказала она. — Я хочу несколько часов поработать в библиотеке над письмами. Вы не присоединитесь ко мне во второй половине дня?

Маркиз наклонил голову:

— Почту за честь.

Потом лорд проводил ее до комнаты и уже откланивался, когда Джина, открыв дверь, буквально остолбенела на пороге.

В спальне царил хаос. Одежда, книги, яркие ленты, которыми Энн перевязывала хозяйке волосы, были разбросаны по всему полу, дверцы шкафа распахнуты, ящики туалетного столика выдвинуты.

Боннингтон с досадой оглядел погром.

— Кажется, тебя кто-то ограбил. Драгоценности не пропали?

— Нет. Леди Троубридж настояла, чтобы они хранились у нее в сейфе. Энн относит их туда каждый вечер.

— Мудрая предосторожность, — заметил Себастьян. Он прошел через комнату, с отвращением глядя на валявшиеся под ногами вещи. — Негодяи обшарили твой стол в надежде, что ты здесь что-нибудь оставила. Подумать только, нагло явились средь бела дня, хотя их вполне могла застать горничная. — Он поднял упавший стакан и поставил его на столик.

Джина медленно вошла в комнату. Ее зеркало было снято и прислонено к стене, белье, сдернутое с кровати, валялось на полу.

— Меня никогда раньше не грабили, — слегка дрожащим голосом сказала она.

— Тебя и сейчас не ограбили, — успокоил ее Себастьян. — Поскольку здесь нечего было красть, тебе лишь причинили беспокойство. Ты же не впала в истерику, не так ли? — Джина покачала головой. — Твоя служанка быстро наведет порядок. Интересно, грабители побывали и в других комнатах? Сейчас мне лучше уйти. — Он направился к двери. — Я бы не хотел, чтобы меня увидели в твоей спальне.

— Едва ли кому-нибудь придет в голову, что ты сорвал эти простыни в минуту страсти. Успокойся, я пошутила! — Она бесцельно нагнулась и подняла два корсета. — Очень неприятно. А тебя когда-нибудь грабили?

— Несколько раз. Фактически, когда