Кентукки и Теннесси ни в чем не уступают ритуально чеканящим шаг, вымуштрованным британцам. Пэкенхем подождал подкрепления и, абсолютно уверенный в себе, 8 января снова бросил свои главные силы против неприятеля, укрывшегося за наскоро сооруженными земляными укреплениями.

Доминик со своими сподвижниками на кораблях, благополучно вставших на якорь в Миссисипи, в полумиле от поля битвы в Чэлмете, действовал с помощью легкого вооружения и пушек и, так же как его соратники — солдаты на скорую руку собранной армии, не веря глазам своим, наблюдал, как шеренги в красных мундирах шли в наступление прямо на пули противника, которые косили их, как траву. Падала одна шеренга, и на смену ей вставала другая. Казалось, англичане так оболванены муштрой и так слепо верят в незыблемость джентльменских правил ведения войны, что воображение их полностью парализовано, а вместе с ним и понимание происходящего, и способность оценивать факты.

Немногочисленный противник между тем не собирался выходить из-за своих баррикад и сражаться с британцами лицом к лицу. Не так глуп он был! При виде трагической бессмысленной гибели стольких молодых жизней Доминик готов был заплакать. Это кровавое побоище продолжалось в течение получаса, после чего на земле осталось лежать более двух тысяч убитых и раненых британцев.

Потери американцев составили тринадцать человек.

В течение нескольких последующих дней Новый Орлеан торжествовал победу, бал следовал за балом, каждой хозяйке не терпелось оказать честь храбрым защитникам и отпраздновать окончание войны, которая, по иронии судьбы, официально считалась, завершенной еще за две недели до битвы при Новом Орлеане. Если бы известие о подписании мирного договора в Европе достигло генерала Пэкенхема вовремя, ужасной, бессмысленной бойни можно было избежать.

Доминик Делакруа охотно посещал балы, но обычно проводил там время уединившись со своими недавними гостями и другими заинтересованными лицами. Они обсуждали план похода в Европу для освобождения Наполеона с острова Эльба. Это был серьезный, чтобы не сказать грандиозный план, в абсолютной тайне вынашиваемый его создателями, и пирата это забавляло, хотя он тщательно скрывал свои чувства под маской вежливого интереса. Размах и дерзость плана — вот что вызывало его интерес гораздо более, чем материальная выгода, сколь велика бы она ни была.

Единственное, что его беспокоило, это отсутствие Женевьевы Латур на бесчисленных балах. Ее кузен обычно посещал их, но был мрачен и уделял уже гораздо меньше внимания мадемуазель Бенуа. Не редкость было увидеть и мадам Латур, чаще всего в сопровождении старшей падчерицы, но миниатюрная — младшая дочь Латура почему-то отсутствовала. Доминик дважды посылал записки в дом на Ройял-стрит, передавая их, как всегда, через молчаливую и услужливую Амелию, и два дня ждал Женевьеву в доме на Рэмпарт-стрит, но она не пришла, не написала ответа и, что было еще удивительнее, ни разу не появилась нежданно-негаданно. «Не дуется ли она на меня, — подумал было Доминик, но отбросил это предположение, как не соответствующее характеру Женевьевы. — У нее множество недостатков, но она никогда не замыкалась и не дулась. Вероятно, ей просто нужно время, чтобы свыкнуться с отцовским планом, и она вполне мудро решила, что сомнительный роман с пиратом едва ли поможет вступить на предначертанную стезю. Однако если дело было бы в этом, Женевьева поставила бы меня в известность».

Наконец Доминик решил выведать что-нибудь у Николаса. Он принял приглашение на бал, куда были званы почти все члены креольского общества, включая и Виктора Латура. Капер направился прямо к Николасу Сен-Дени, стоявшему у буфета с угрюмым видом, искажавшим черты его красивого лица.

— Добрый вечер, Николас. — Доминик взял с тарелки канапе с лобстером и отправил его в рот. — Кажется, здесь сегодня весь высший свет со своими чадами и домочадцами, — небрежно заметил Доминик. — Но я не вижу нигде мадемуазель Латур? — Вопрос был задан как бы между прочим, но во взгляде Николаса промелькнула настороженность, щеки едва заметно порозовели.

Доминик сжал губы. У Николаса все можно прочесть по лицу! Он совершенно очевидно боялся пирата, и, хотя Доминик был вынужден признать, что в прошлом у Сен-Дени была веская причина опасаться дальнейших контактов с ним, все же не мог не презирать его за неспособность скрыть свой страх в отличие от бесстрашной кузины, которая с мрачной решимостью бросила вызов дьяволу в лице Делакруа.

— В самом деле, — невозмутимо продолжал капер, — я видел ее в последний раз накануне Рождества. Она не хворает, надеюсь?

Николас пробормотал что-то насчет суровых холодов и необходимости оставаться дома, чтобы не подхватить воспаления легких, и Доминик понял, что в доме Латуров происходит нечто, о чем необходимо разузнать.

— Женевьева в доме на Ройял-стрит? — спросил он, и теперь в его голосе не было даже притворной вежливости, вопрос прозвучал резко и требовательно.

Николас, пойманный врасплох, признался:

— Конечно. Она в своей комнате.

— Тогда мы навестим ее, — сказал Доминик, беря Сен-Дени под руку.

От резкого тона и властного прикосновения Доминика Николас вздрогнул, но попытался изобразить негодование.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, Делакруа. Вы не можете навещать молодую девушку, которая хворает и не выходит из спальни.

— Вы будете удивлены, — мрачно ответил Доминик, — но общеизвестно, что мои дурные манеры — лучшее лекарство для больного.

— Что за дело вам до Женевьевы? — прошептал Николас, не в силах сопротивляться Доминику, увлекавшему его к выходу.

— Удивительно, что вы об этом спрашиваете, — бросил Доминик. — Ведь это вы сыграли главную роль в нашем знакомстве, если я ничего не путаю.

К тому времени они уже вышли на улицу, и Николас предпринял последнюю попытку:

— То было много месяцев назад, и все уже кончено. Вы не имеете права вмешиваться в личные дела нашей семьи.

— Значит, эти «личные дела» не ограничиваются суровыми холодами, — со злорадным удовлетворением констатировал Доминик. — Что сделал с ней Латур?

Николас воззрился на собеседника:

— Почему вы думаете, что отец с ней что-то сделал?

— О, кончайте эти игры, Николас. Вы уже должны были понять, что мне известно слишком многое о делах в доме Латура! Я знаю, что Женевьева не соглашается выполнить приказ отца выйти за вас замуж.

— Это она вам сказала?

Доминик вздохнул и зашагал быстрее:

— Пошли, пока Латур или его жена не вздумали вернуться домой. Хотите верьте, хотите нет, Николас, но в этом вопросе я — на вашей стороне. Вы не стоите Женевьевы, разумеется, и надеюсь, что вы это понимаете. А поэтому с вами ей будет лучше, чем с каким-нибудь болваном, которому заблагорассудится переделывать ее по общему образу и подобию. Ну так где она? — спросил Доминик, когда их впустили в вестибюль.

— В своей комнате, — ответил Николас, никогда не умевший противостоять натиску превосходящей силы, и направился в кабинет Латура в глубине дома. — Ключ он прячет там.

— И как долго, черт возьми, он держит ее взаперти? Пока Николас снимал бронзовый ключ с кольца, висевшего на стене возле стола, Доминик почувствовал, как ярость вскипает в нем и как одновременно с этим он становится внешне совершенно спокойным.

— С Рождества. Доминик, в этом доме никто ничего не может сделать ему наперекор. Элен пыталась, я пытался, но пока Женевьева не согласится… — Николас вздохнул.

— Увольте меня от этих банальностей. — Доминик выхватил у него ключ. — Этот человек — бандит, и стоит раз дать Латуру отпор, он убежит, поджав хвост.

Николас покачал головой:

— Вы его не знаете, Делакруа, если так думаете. Женевьева всегда давала ему отпор, но это никогда не доводило ее до добра.