Укрепленная на дверях табличка слегка поблескивала. На ней красовалась надпись:

Сам Карр, упитанный молодой человек, стоял у одного из двух окон своего кабинета и посматривал в бинокль вниз в окно пятого этажа. На шее у него на черном ремешке болтался микрофон. А с языка так и сыпались оживленные комментарии:

— Вон человек, мысли которого всецело поглощены техникой. Он страстно желает найти решение занимающей его проблемы. Однако своей подружке он об этом не говорит, а только беспрестанно талдычит. «Давай поспешим!» Странное дело, но по совершенно непонятным мне причинам та в свою очередь тоже стремится поскорее убраться отсюда. И, тем не менее, она ничуть не склонна так запросто согласиться с его предложением об уходе. А посему настаивает: «Нет, подождем еще немного и поговорим о будущем». На что мужчина реагирует весьма своеобразно: «Я что-то не очень хорошо представляю, о каком будущем ты мне толкуешь…»

Карр неожиданно умолк.

— Полковник! — позвал он кого-то через минуту. — Разговор начинает приобретать чересчур личный характер. Может, переключимся на кого-нибудь другого?

— А есть у вас представление о том, на каком языке они общаются? — полюбопытствовал полковник Уэнтворт, глядевший в другое окошко.

— Естественно, но стопроцентной уверенности нет. Что-то явно славянское. Так разговаривают жители Восточной Европы. Их артикуляция напоминает… Да, все верно! Это наверняка польский.

Уэнтворт, протянув руку, отключил связанный с микрофоном магнитофон, на который записывался диалог лиц с пятого этажа,

Полковник был мужчиной высокого — под метр восемьдесят — роста, тридцати восьми лет, обманчиво хрупкого телосложения, с серыми глазами, безмятежное выражение которых не могло скрыть его живого ума. Вот уже восемь лет, как он работал сотрудником службы безопасности лунной станции, но так и не отвык от свойственной ему сдержанности и даже немного типично британской чопорности. А американец- психолог только что прибыл на Луну. До этого они не были знакомы друг с другом.

Уэнтворт, подхватив локатор, принялся разглядывать через его визирную ось квартирантов с пятого этажа. Кому-кому, а уж ему-то было прекрасно известно — Карр, судя по всему, даже и не догадывался об этом, — что оба они, подслушивая разговор, поступали не совсем законно. Тот факт, что на станции в соответствии с международными договоренностями совместно проживали люди множества национальностей, отнюдь не давал кому-либо права шпионить за мыслями других!

Как бы то ни было, но Уэнтворт, отводя в сторону глаза, — чтобы его визави не мог прочитать его мысли, в которые полковник не собирался пока кого-либо посвящать, — сдержанным тоном предложил:

— Мы занимаемся этой сценой уже десять минут. Проведем хотя бы еще один сеанс. Видите ли вы вот ту рыженькую дамочку и рядом с ней коротышку-мужчину? Но Карр почему-то не отреагировал на его слова. Похоже, его внимание было полностью поглощено чем-то, происходившим в эти минуты внизу.

— Полковник! — наконец очнулся он. — Взгляните-ка вон на того парня! — Его голос выдавал неподдельное замешательство. — Да-да, на этого видного молодца свирепого вида в головном уборе… Так вот… он вовсе не человек!

— Это еще что за новости? — остолбенел Уэнтворт. Он живо направил в указанную сторону свой собственный бинокль, а Карр в это время внезапно закричал:

— О боже! Да он никак засек меня! Сейчас этот тип меня прихлопнет! Смотрите!

Уэнтворт инстинктивно нагнул голову и отступил в глубь помещения. Спустя какой-то миг возник ослепительный луч, затмивший своей яркостью дневной свет.

Звонко посыпались осколки разнесенного вдребезги оконного стекла, глухо застучали куски штукатурки.

Затем — гробовая тишина.

Уэнтворт успел заметить, что Карр проворно плюхнулся на пол. Сочтя, что тот остался целым и невредимым, полковник, не теряя времени, подполз к письменному столу, схватил трубку телефона и объявил тревогу.

Борис Денович, медик, психиатр, недавно включенный в личный состав соответствующей секции, прослушал, слегка нахмурившись, запись случившегося, пользуясь прибором для автоперевода. Вся эта история представлялась ему невероятной.

Поправив миниатюрный наушник в ухе, он, прервав полковника Уэнтворта, сказал в микрофон:

— Насколько я понимаю, вы пытаетесь убедить меня в том, что, по словам этого молодого американца, он способен читать мысли людей по выражению их лиц? Полагаю, полковник, что вы имеете в виду телепатию?

Уэнтворт задумчиво вгляделся в своего собеседника, человека среднего возраста, отличавшегося весьма живым темпераментом. Офицеру безопасности было известно нечто такое, о чем ни Карр, ни Денович и понятия не имели. Поэтому он вполне ожидал такого рода реакции. Но ему было очень нужно подтверждение его сведений.

— Вы уже провели необходимую проверку? — продолжал Денович. — Я говорю о языках и тому подобном.

Уэнтворт полагал необходимым уделить вопросу контроля столько времени, сколько потребуется. Поэтому-то он и провел двадцать бесценных минут в службе перевода.

— Я записал разговоры, как оказалось, на польском, немецком, греческом и японском языках, — уточнил он.

— И то, что сообщал Карр насчет содержания уловленных им бесед, совпадает с переводами?

— Не дословно. Но главное он понял.

И без того длинное лицо Деновича вытянулось еще больше. Он считал, что офицер безопасности стал жертвой бессовестного обмана, умело разыгранного американским коллегой.

— Я бы все-таки посоветовал дослушать запись до конца, — гнул свою линию полковник.

— Пожалуй, не стоит этого делать, — терпеливо отнекивался Денович. — Полагаю, он своего добился. — Психиатр насупился. — Полковник, надеюсь, что этот американец — не простой эксперт, умеющий читать по губам, а еще и лингвист.

Но Уэнтворт не сдавался и приказал своему расплывшемуся в улыбке секретарю:

— Запустите-ка ту небольшую белую пленку. — Затем, вновь обращаясь к Деновичу, добавил: — Доктор, с этим вам ознакомиться надо непременно.

Зашуршал магнитофон. Первым прозвучал голос полковника Уэнтворта. Он как раз привлекал внимание Карра к другой паре объектов наблюдения. Потом последовала пауза. И, наконец, Карр выкрикнул те самые слова, что незадолго до этого так потрясли офицера безопасности лунной станции.

Когда в наушниках раздался звон разбитого стекла и отчетливо прозвучал взрыв, Денович сидел в своем кресле, напряженно выпрямившись. Он впал в такую глубокую задумчивость, что жест полковника, отключившего магнитофон, воспринял смутно, будто в тумане. И даже последовавший за этим собственный пронзительный возглас донесся до него, как если бы тот пришел со стороны.

— Что это было? Что случилось?

Пока Уэнтворт объясняя, Денович вполне оправился от эмоционального шока.

— Должно быть, речь все же идет о какой-то мистификации, — упрямо повторил он. А после небольшой паузы набросился на полковника: — А сами-то вы смотрели в этот момент в окно? И если да, то, что видели?

— Знаете, я испугался, — признался Уэнтворт. — Я мигом растянулся на полу. Куски штукатурки продолжали падать в течение двух-трех минут.

— Значит, вы не зафиксировали никакого зловещего с виду детины, ничего общего не имевшего с нормальным человеческим существом? — Денович и не пытался скрыть звучавшие в его тоне саркастические нотки.