Это будет свадебное путешествие, а не похоронная процессия. Наша поездка хоть и имеет цель, но будем считать ее увеселительной. Так и договоримся. Мысль эта у меня уже давно, она не осенила меня вдруг, во время последней болезни. Мы были счастливы с тобой здесь, в Яблоневом саду, и будем, конечно, счастливы еще, но ты молода, и не дело тебе сидеть год за годом на одном месте, сложив крылья. И потому мы отправляемся в путешествие. Может быть, я только потому и хочу показать тебе места, которые я знал я любил, что я их знал и любил, и никаких других причин тут нет.

Она вскинула голову и взглянула на меня с облегчением. Глаза ее опять сияли. Она была молода.

– Вроде паломничества?

– Можно и так сказать.

– То есть Тинтагел, и Регед, и место, где ты нашел меч, и озеро, где ты его спрятал и хранил для Артура?

– Не только это. Мы еще должны побывать с тобой в Бретани за морем, помилуй нас бог. Моя жизнь и жизнь Верховного короля (а значит, и твоя тоже) повязаны с этим славным мечом. Я покажу тебе, где мне впервые явился бог и принес знамение меча. А потому мы отправимся скоро, пока море спокойно, ибо через месяц могут начаться штормы.

Она поежилась.

– Тогда лучше поедем прямо сейчас. – И вдруг, вся преобразившись, стала просто юной женщиной, которая предвкушает интересное путешествие и думает только об этом: – Тебе придется взять меня с собой в Камелот, а мне совершенно нечего надеть...

На следующий день я передал поручение гонцу Артура, и в недолгом времени Артур сам прибыл ко мне, чтобы сообщить, что эскорт и корабли готовы и ждут, и мы можем отправляться в путь.

Мы отплыли от острова в исходе июля. Король с королевой прибыли в гавань, дабы проводить нас в плаванье. А за море с нами отправлялся Бедуир. В лице его отражалась смесь горя и облегчения – точно человек, у которого насильно отняли привычный дурман, он понимал, что сладкий яд сулит ему гибель, но все равно тянулся за ним денно и нощно. Бедуиру были поручены Артуром депеши для его кузена Хоэля, короля Бретани, так что бедный рыцарь должен был сопровождать нас до самой столицы Хоэля – до города Керрека.

Когда мы приехали на пристань, корабль еще стоял под погрузкой, но скоро все работы были кончены, и Артур пожелал нам доброго пути, наказав при этом Вивиане, чтобы «заботилась о нем хорошенько», а я поневоле вспомнил то, другое плаванье, которое я проделал некогда с младенцем Артуром на руках у кормилицы и как меня под младенческие вопли торжественно встречали на том берегу слуги Хоэля. Потом Артур поцеловал Бедуира, всем видом выражая одну лишь сердечную дружбу, а Бедуир, обнимая его, пробормотал что-то и только после этого обратился с прощальным поклоном с королеве. Королева стояла подле короля и улыбалась с полным самообладанием: она слегка прикоснулась к руке Бедуира, безмятежным, ровным голосом проговорила: «Счастливого пути!» – и во всем этом было не больше чувства, чем в ее прощании с Вивианой, тогда как со мной она простилась куда теплее. (Со времени истории с Мельвасом она неизменно выказывала мне слащавую благодарность и вела себя со мной как маленькая девочка с престарелым папашей.) Я пожелал всем счастливо оставаться, с опаской покосился на гладкое летнее море и взошел на палубу. Вивиана, заранее побледнев, поднялась вслед за мной. Не требовалось пророческого дара, чтобы предсказать, что мы не увидимся теперь, покуда наше судно не бросит якорь у берегов Бретани.

Здесь не место описывать все наши путешествия шаг за шагом. Да я и не смог бы этого сделать, как я уже говорил. Мы побывали в Бретани, это я твердо знаю, и были сердечно приняты королем Хоэлем. В Керреке мы провели осень и зиму, и за это время я показал Вивиане дороги через Гиблый лес и маленькую таверну, в которой мой паж Ральф скрывался с Артуром в самые опасные темные годы. Но дальше воспоминания мои мешаются. Сейчас, когда я пишу, они теснятся все вместе, как привидения в доме, накопившиеся под одной крышей за целые столетия. Каждое я вижу с совершенной отчетливостью. Младенец Артур, спящий в яслях на соломе. Мой отец, смотрящий на меня при свете лампы и задающий мне вопрос: «Что станется с Британией?» Друиды в Немете, творящие свой кровавый ритуал, и я сам, испуганным мальчишкой прячущийся в коровнике. Ральф, скачущий сломя голову через лес к Хоэлю с письмом для меня. Вивиана, лежащая подле меня в апрельском, чуть зазеленевшем лесу на зеленой мшистой прогалине. Та же самая прогалина, а через нее, точно по велению волшебства, проносится белая оленуха, отводя от Артура смертельную опасность. А поверх этих, мешаясь, мелькают другие видения или воспоминания: белый олень с рубиновыми глазами, стадо оленей, скрывающееся среди дубов у капища Ноденса, волшебство, волшебство... Но сквозь все образы и видения, точно факел, зажженный для новых исканий, – звезды, улыбка божества, меч.

В Британию мы возвратились лишь на следующее лето, это я знаю точно. Помню даже день нашего прибытия. В тот год умер Кадор, герцог Корнуэльский, и, когда мы высадились, вся страна была в глубоком трауре по великому воину и доброму герцогу. Не могу только вспомнить, кто из нас – я или Вивиана – почувствовал, что настал срок отправляться обратно, и кто определил, в какую гавань нам зайти. Мы пристали в маленьком заливе, не далее лиги от Тинтагела на северном побережье Думнонии, это было на третий день после кончины Кадора, и на берегу нас уже ждал Артур со свитой. Завидев в море наш парус, он спустился на пристань, чтобы встретить нас, и мы, глядя на затянутые полотном щиты, приспущенные флажки и суровый белый цвет траурных одежд, еще не ступив на сушу, поняли, что привело нас на родину.

Все это всплывает у меня перед глазами, купаясь в ярком свете. Но далее следует часовня при горящих свечах, в ней установлено тело герцога, и монахи поют молебствия; сцена затмевается, и вот уже я стою в изножье гроба, в котором лежит его отец, стою и жду, чтобы явился дух человека, преданного мною. Я рассказал об этом Вивиане, но даже она не смогла облегчить мою душу. Ибо мы с ней (объяснила мне она) разделяли одни и те же мысли и видения, так что она и сама не в силах провести границу между сегодняшним Тинтагелом, овеянным теплыми летними ветрами, разбивающими прибой о береговые скалы, и моим зимним штормовым прошлым.

Тинтагел, оплакивающий недавнюю смерть герцога Кадора, и для нее, и для меня походил на сновидение больше, чем обдутая зимними штормами твердыня, где некогда Утер в объятиях жены Горлойса Игрейны зачал Артура, будущего короля Британии.

И так во всем. После Тинтагела мы отправились на север. Память или сон в бесконечно тянущейся тьме показывает мне плавные холмы Регеда, леса – как нависшие темные тучи, озера, плещущие рыбой, и отраженный в воде, словно в зеркале, Каэр Банног, где когда-то я спрятал великий меч, предназначенный для Артура. И Зеленую часовню, в которой позже, в ту легендарную ночь, Артур поднял этот меч своей рукой.

Так, играючи, мы проследили путь меча, который годы назад я проделал всерьез; но что-то, некое чувство – я теперь не уверен даже, что оно было пророческим и просто справедливым, – велело мне хранить молчание об остальном, что мне самому тогда открылось лишь проблесками. Этот новый подвиг предназначен не мне, его очередь наступит после меня, теперь же срок еще не пришел. И я ни словом не обмолвился о Сегонтиуме и о том месте, где и по сей день глубоко в земле запрятаны остальные сокровища, которые возвратились в Британию вместе с мечом.

Наконец мы оказались в Галаве. То было счастливое завершение приятного путешествия. Нас принял граф Эктор, раздобревший от старости и хорошей жизни после установления мира. Представляя леди Друзилле мою Вивиану (и подмигнув мне при этом), он провозгласил:

– Вот, наконец-то, жена принца Мерлина, душа моя.

А рядом с ним стоял мой верный Ральф, раскрасневшийся от радости, гордый, как павлин, своей пригожей женой и четырьмя крепкими ребятишками и жаждущий услышать вести об Артуре и о том, что происходит на юге.

В ту ночь мы с Вивианой спали вдвоем в той башне, куда меня когда-то принесли выздоравливать от яда, данного мне Моргаузой. Уже наступила полночь, мы лежали и смотрели через узкое окно, как месяц освещает вершины холмов, когда вдруг она пошевелилась, потерлась щекой о мое плечо и тихо спросила:

– А теперь что? Брин Мирддин и кристальный грот?

– Думаю, да.