'Незамечаемой'. Всё ведь происходит у нас под носом, никто от нас ничего не прячет, никто ничего не скрывает, а - поди ж ты! Это - удивительно, это - поразительно, это... это... ну, я даже и не знаю... 'It's fucking unbelievable!' Но тем не менее - это так.
Тратятся десятки и сотни миллиардов долларов, да что там - миллирадов... Тратятся триллионы. Спускаются на воду не отдельные корабли, а - флотилии. Создаются коалиции, заключаются договора, строятся порты, базы, станции слежения, аэродромы, прокладываются дороги, тянутся трубопроводы, роются каналы, бурятся скважины, покупаются, а когда купить нельзя воруются передовые технологии, плывут пароходы, летят самолёты, падают бомбы, взрываются смертники, оккупируются целые страны и целые же страны расчленяются, мелют жернова истории и мелют не медленно, а крутятся, дымя почерневшим зерном, нельзя уже и запашка не услышать, и - слышит человечество запах, слышит, носом водит, морщится, тянет ведь горелым, отчётливо так тянет, а откуда - непонятно.
Цилиндр, зайчик, фокусник. Карты, голубки. Распиливаемая пополам красавица.
Ну и мы с вами. Зрители.
Те самые, что в зале сидят и не замечают не только ловкости рук, но даже и 'мошенства'. Зрители, которые всей этой лихорадочной деятельности в упор не видят по той уважительной причине, что 'громадьё' Луки Мудищева прикрыто крошечным фиговым листком. 'Пиратами'.
Помните восхищённую Маргариту и её 'всесилен, всесилен!'?
Так вот это самое всесилие Волшебника никуда не делось. Оно даже и всесильнее стало. Как же суетились двухсотлетней суетой дурачки, как же они шумели, как требовали 'правды', как вожделели доступа к 'информации', видя в ней некоторую даже и Свободу. Вкупе с Равенством и Братством, конечно. 'Ну, что ж... - решил Волшебник, - хотите 'инфы'? Да пожалуйста, их есть у меня. Нате вам инфу.'
'Бельмондо так Бельмондо...'
И ведь действительно, чуть ли не информационная революция произошла, тайн вроде никаких, всё выложено напоказ. Вот вам Конгрессы, вот вам Парламенты, вот вам Думы, вот вам слушания, вот вам бюджеты, вот вам встречи на высшем и не очень уровне, вот вам авианосцы с подводными лодками, вот вам 'подмётные письма', вот вам 'откаты', вот вам госархивы, вот вам невозбранный обмен мнениями в Интернете, вот вам вброс и вот вам выброс, что, пахнет не шанелью? так вы же ведь именно этого и добивались, так что нюхайте теперь, нюхайте.
Ну и нюхают, ну и смотрят. И видят - что? Правильно, ничего не видят. Раньше ничего не видели, а теперь и подавно. Раньше-то три сосны было, а теперь - сосновый бор. С шишками и медведями.
Феномен этот не только очень хорошо, но и чрезвычайно доходчиво визуализирован в фильме (киноискусство - великая сила, это ещё Владимир Ильич понимал, а Иосифа Виссарионовича это понимание завело в такие глубины смысла, что он даже режиссёром режиссёров стал) Swordfish.
Фильм весь хорош, но некоторые диалоги просто восхитительны, как вот этот, например:
Gabriel Shear:
Stanley Jobson:
Gabriel Shear:
Именно, именно! Именно - так. Разум верит в то, что видят глаза и слышат уши. А если мы видим 'сомалийца' (а ведь мы его видим, чёрта, и рады бы не видеть, но - никуда не деться) и слышим про 'пиратов' (а мы про них слышим, сколько уши не затыкай), то во что верит вещество, которым наполнена наша голова? И это ещё в том случае, если голова полна, а ведь бывает и так, что у некоторых голова полна только наполовину, а то и вовсе наполовину пуста. Но вот глаза и уши есть у всех. О, какие большие глаза и о, какие развесистые уши.
Интересность - в этом.
Но помимо интересности есть и интерес. Пошлый интерес, выражаемый в цифрах. А цифрами этими могут быть километры обычные и километры квадратные, могут быть метры кубические, могут быть тонны, могут быть галлоны, могут быть доллары, могуть быть евро, могут быть юани. А ещё бывает интерес, который куда как круче интереса исчисляемого. Тот интерес интересов, который никак не измеришь и никак не взвесишь, называется Государственным Интересом.
Государственный Интерес и позволяет, вообще-то, интересам маленьким 'проявиться', обрести ту форму, в которой они смогут быть 'исчислены'. Исчислены мерами длины, мерами объёма, мерами денег. Но считать можно не только этим, считать можно и 'по головам'. По человеческим. Считать можно человеческими жизнями. 'Душами'. Можно и без кавычек, души, наши с вашими, не закавычишь. Но считать ими можно всё равно.
А теперь я вам признаюсь, зачем я всё это написал.
Ну, вот это, про орлов и про драконов, про игрища государств друг с другом и про игрища государств с нами, грешными.
Смотрите - Бог устроил наш мир очень умно, если можно, конечно, применить к Богу само человеческое слово 'ум'. Но тем не менее, а даже и более наш мир устроен так, что в каждом явлении заключена и его противоположность. Любому из нас известно, что каждая палка о двух концах. И когда мы говорим, что какое-то дело обстоит плохо, то мы (кроме самых распоследних пессимистов) догадываемся, что в этой ситуации кроме 'плохости' есть и 'хорошесть'. Безысходность (самая чёрная) не является безысходностью беспросветной, свет где-то брезжит, нужно просто найти его источник. А, двигаясь к свету, найдёшь и выход. Он есть всегда.
Всегда.
В каждой победе скрыто поражение. Рано или поздно, но проигрывают все. Но точно так же и в проигрыше заключена победа. В нынешнем проигрыше посеяны зёрна будущей победы. И само по себе поражение это тоже не катастрофа, мало того, из поражения можно извлечь даже и пользу, умного поражение - учит. И этого тоже мало, иное поражение может быть даже и источником гордости.
Но вот чем гордиться никак нельзя, так это неумением распорядиться плодами не только своей победы, но и своего поражения. Самое большое сокровище нашего мира - время. Наш мир смертен и смертен он потому, что им правит время. Время и смерть это одно и то же. И вот с этой точки зрения двадцать лет, минушие с поражения России в Холодной Войне, были потеряны впустую. Жизнь поколения была отдана смерти, была расточена.
А ведь двадцать лет это очень много. Очень, очень много. Ну вот возьмите Германию. Сравните Германию 1945-го и Германию 1965-го. Эти две Германии далеко не два Шапиро. Все знают, кто такие Битлз. Четвёрка молодых людей из Англии, прославившаяся на весь мир своими песнями. Ну и точно так же всем известно, что начинали они свою карьеру, набивали руку, выезжая на приработки (грошовые, надо сказать) в Германию. В Гамбург. Во время войны Германию вообще, как и Гамбург в частности - бомбили. К 1945-му Гамбург был практически полностью разрушен. Не город, а груда развалин. Битлз попали туда в самом начале 60-х, через семнадцать лет после окончания войны. Так вот то, что они увидели, повергло их в шок. Они никогда не видели ничего подобного, с их точки зрения они попали в какой-то футуристический город. В фантастику, в сказку. Их реакция ничем не отличалась от реакции советского провинциала, прилетевшего в начале 60-х из Саратова в Нью-Йорк. Притом, что, в отличие от нашего выдуманного саратовца, Битлз до Гамбурга уже видели Лондон. И притом ещё, что восемнадцатилетним 'жучкам', поведшимся на внешние красоты, даже и не приходило в голову задуматься про 'два мира', про то, что за декорацией 'Гамбург' скрывалась трудно охватываемая умом картина усилий, потребовавшихся для переустройства не одного, пусть и большого города, а - всего Государства! Всей государственной машины. Одна исчезла, а на её месте появилась другая. Совершенно другая. Напомню, что с окончания войны прошло семнадцать (всего лишь!) лет.
Я сознательно не провожу сравнений между СССР-1945 и СССР-1965. И даже не потому, что Россия была не побеждённым, а победителем. Дело в другом, война - это очень плохо (в первую очередь очень трудно) для живущего в государстве человека, но для самого государства война - это благо. Не только выигранная, какою была Вторая Мировая для превратившихся в сверхдержавы США и СССР, но и для проигравших, таких, как Германия и Япония. Это тот самый случай, когда проигравшим нужно было в беспросветности найти свет. И они его нашли. И немцы, и японцы. Парадоксально, но проигравший, чья
